Арина Родионовна

Это — его последнее из дошедших до нас эпистолярных высказываний об Арине Родионовне.

Дважды, в 1829 и 1832 годах, Александр Пушкин опубликовал стихотворение «Зимний вечер» («Буря мглою небо кроет…»)[449]. В 1832 году вышла в свет и заключительная глава «Евгения Онегина», где в XLVI строфе иносказательно говорилось о почившей няне. Наконец в марте 1833 года в петербургской типографии А. Ф. Смирдина было отпечатано полное издание романа в стихах — и, таким образом, у публики разом появились все пушкинские строфы о Филипьевне, писавшиеся в течение ряда лет.

В тридцатые годы Пушкин создавал и новые тексты, поэтические и прозаические, имевшие касательство к Арине Родионовне.

Черновики поэта и дневниковая запись польского журналиста Ф. И. Малевского от 19 февраля 1827 года[450] свидетельствуют о том, что драма <«Русалка»> (изначально называвшаяся «Мельник») обдумывалась Пушкиным ещё в 1826 году, при жизни нянюшки. Однако основная работа над произведением проходила в несколько этапов, уже после смерти Арины Родионовны — начиная с осени 1829 года. Беловой автограф драмы был завершён к концу апреля 1832 года (VII, 380). Хотя автор и не делал из <«Русалки»> никакой тайны, даже читал её и обсуждал с приятелями в Москве и Петербурге, в печать он драму так и не отдал.

Учёные давно пришли к выводу, что в образ одного из персонажей драмы — княгининой мамки — Пушкин привнёс «черты Арины Родионовны»[451]. Княгиня величает свою конфидентку «мамушкой» (VII, 201, 325, 326), а в черновых редакциях — и «няней», и «нянюшкой» (VII, 325, 335). Аналогично называет мамку в брульоне и сам автор (VII, 325, 326, 328), — а мы помним, что слово «няня» было для Пушкина чем-то вроде имени собственного.

Заодно отметим, что беседа этой «няни» со своей «княгинюшкой», происходящая «ночной порою» (VII, 203), напоминает столь же поздний разговор Татьяны Лариной с Филипьевной. Да и рассказчицей мамка из <«Русалки»> оказалась незаурядной, её язык очень меток и образен — взять хотя бы такие перлы:

В октябре того же 1832 года Александр Пушкин, вернувшись из Москвы в Петербург, приступил к работе над романом <«Дубровский»>. Важным действующим лицом романа стала Орина Егоровна Бузырева, старая няня Владимира Дубровского. (В черновиках она единожды была названа Ириной Егоровной и единожды — Аксиньей Егоровной Троцкой; VIII, 771.) Уже этим сигналом — именем старухи — автор намекнул, кто являлся жизненным «идеалом» Егоровны.

Едва начав роман и набросав начерно две главы, Пушкин в конце октября — начале ноября[452] внёс существенные коррективы в план произведения. Он составил новый план <«Дубровского»>, где фигурировал, среди прочих, и такой пункт: «Дубровский — 1ая глава, 2ая, болезнь, письмо няни» (VIII, 830).

И в третьей главе «письмо няни» действительно появилось.

Этим посланием из Кистенёвки Егоровна оповестила Владимира Дубровского, «служившего в одном из гвардей<ских> пех<отных> полков и находящегося в то время в Петербурге» (VIII, 172), о печальных событиях, случившихся в родовом имении. «Добрая старуха», прибегнув к услугам повара Харитона, «единственного кистенёвского грамотея» (VIII, 172), сообщала своему воспитаннику:

«Государь ты наш, Владимир Андреевич, — я, твоя старая нянька, решилась тебе доложить о здоровьи папенькином! Он очень плох, иногда заговаривается, и весь день сидит как дитя глупое — а в животе и смерти Бог волен. Приезжай ты к нам, соколик мой ясный, мы тебе и лошадей вышлем на Песочное. Слышно, земский суд к нам едет отдать нас под начал Кирилу Петровичу Троекурову — потому что мы-декать ихние, а мы искони Ваши, — и отроду того не слыхивали. — Ты бы мог живя в Петербурге доложить о том царю-батюшке, а он бы не дал нас в обиду. — Остаюсь твоя верная раба, нянька

Орина Егоровна Бузырева.

Посылаю моё матер<инское> благосл<овение> Грише, хорошо ли он тебе служит? — У нас дожди идут вот уже друга неделя и пастух Родя помер около Миколина дня» (VIII, 172–173).

В 1908 году, после выхода в свет второго тома Переписки поэта (под редакцией В. И. Сайтова), пушкинист Н. О. Лернер взял да и обнаружил «сходство» между «довольно бестолковыми строками» (VIII, 173) письма Егоровны и посланием Арины Родионовны Пушкину от 6 марта 1827 года, которое было написано при участии А. Н. Вульф. О своём открытии («няниной реминисценции») учёный поспешил рассказать на страницах авторитетного издания Императорской Академии наук — сборника «Пушкин и его современники»[453].

«Сходство между обоими приведёнными письмами бросается в глаза сразу, — заявил Н. О. Лернер. — Оно не ограничивается одним общим тоном, выражающим сердечную любовь и привязанность престарелой пестуньи к питомцу, одним и тем же языком, удивительно народным и живым, из родника которого зачерпнул столько прелести наш великий мастер слова, — но идёт дальше и доходит до общих выражений».

Не лишены точности и дальнейшие наблюдения пушкиниста: «В обоих письмах народные присловья: „поживи, дружочик, хорошенько, самому слюбится“, — говорит совершенно эпически Арина Родионовна, радуясь освобождению своего любимца и друга из ссылки и, может быть, полушутливо, полунежно намекая на дошедшие до неё слухи о намерении Пушкина жениться; „в животе и смерти Бог волен“, — утешает Дубровского народной пословицей Орина Егоровна, сообщая ему грустные вести из родительского дома. Арина Родионовна зовёт Пушкина: „мой ангел“, „дружочик“; Орина Егоровна называет Дубровского: „соколик мой ясный“. Арина Родионовна сбивается с „ты“, как она всегда, конечно, обращалась к Пушкину, на „вы“, видя в Пушкине не только своего „любезного друга“, но и барина; Орина Егоровна пишет своему „ясному соколику“: „Государь ты наш“ и подписывается не только нянькой, но и „верной рабой“. И та и другая хотят как можно скорее обнять своего друга и господина: „всех лошадей на дорогу выставлю“, — обещает Арина Родионовна; „мы тебе и лошадей вышлем на Песочное“, — пишет Орина Егоровна. В этом последнем случае слишком очевидна общность выражений»[454].

Завершил своё сравнительное исследование Н. О. Лернер такой гипотезой: «Не будет особенной психологической натяжкой предположить, что в уме Пушкина, когда он писал слова Орины Егоровны, носилось письмо Арины Родионовны, мелькали её милые, ласковые строки, и, быть может, даже не думав воспроизвести выражения Арины Родионовны, но повинуясь невольной, им самим не сознаваемой реминисценции, он вложил в уста няни Дубровского тёплые, нежные слова своей „дряхлой голубки“».

(Столь же вероятен, по нашему мнению, и другой вариант. Кое-что вспомнив и замыслив сочинить письмо Егоровны, автор мог извлечь из личного архива бережно там сберегаемое послание «мамушки», разгладить его, перечитать, положить на письменный стол рядом с рукописью романа — и творчески переработать три горе кую эпистолию для <«Дубровского»>. К «плагиату» подобного рода Пушкин-художник прибегал неоднократно.)

Позднее, в вышедшем в 1924 году отдельной книжкой очерке «Няня Пушкина» Н. О. Лернер упомянул и про первое послание Арины Родионовны поэту (от 30 января 1827 года), сформулировав свою позицию уже так: «Письма няни, в особенности второе, послужили Пушкину образцом для письма, которое в его повести „Дубровский“ получает Владимир Дубровский от своей старой няньки Орины Егоровны, и когда поэт писал строки Егоровны, в его памяти мелькали ласковые, наивные письма Родионовны. И вся Егоровна очень похожа на няню Пушкина»[455].

449

См. примеч. 52 к главе «Подруга поэта».

450

ЛН. Т. 58. М., 1952. С. 266.

451

См., напр.: Лернер. С. 27.

452

См.: Петрунина H. Н. К творческой истории романа «Дубровский» // ВПК: 1976. Л., 1979. С. 17.

453

Лернер Н. О. Арина Родионовна и няня Дубровского // Пушкин и его современники: Материалы и исследования. Вып. VII. СПб., 1908. С. 68–72. Роман <«Дубровский»> стал широко известен ещё в 1841 году, а в 1855 году П. В. Анненков напечатал в «Материалах для биографии А. С. Пушкина» большую часть мартовского письма няни. «Сходство» между двумя эпистолиями было замечено только через полвека после публикации «первого пушкиниста».

454

Цитата из заметки Н. О. Лернера приведена нами в соответствие с текстами Большого академического собрания сочинений Пушкина (VIII, 172–173; XIII, 323).

455

Лернер. С. 27.