Страница 12 из 57
Сразу после венчания Фёдор Матвеев забрал Ирину из Суйды и перевёз в Кобрино, «в семью чужую». Своих хором у молодых супругов не было и не предвиделось, и они «поселились вместе с семьёй Онисья Галактионова и Ефросиньи Андреевой, имевших четырёх детей»[96].
Отныне молодке Ирине надлежало трудиться пуще прежнего и — сверх того — всячески доказывать, что «и крестьянки любить умеют».
Летом 1782 года власти произвели раздел имущества, принадлежавшего усопшему «арапу Петра Великого». В нарушение его воли две тысячи крепостных душ в Петербургской и Псковской губерниях, каменный дом в Северной столице и 60 тысяч рублей наличных денег были распределены между четырьмя генеральскими сыновьями и тремя дочерьми (покойником обделёнными).
Мыза Суйда вкупе с селом Воскресенским, а также деревни Мельницы и Пижни отошли к Ивану Абрамовичу Ганнибалу, старшему из братьев. Таким образом, родные Ирины Матвеевой (в девичестве Яковлевой) стали его собственностью. По ревизской сказке 1795 года, в Софийском уезде Санкт-Петербургской губернии, в «вотчине господина генерал порутчика и разных ординов ковалера Ивана Абрамовича Ганнибала» дворовых людей и крестьян числилось («с прибылыми и вновь рождёнными») 350 душ мужского и 342 женского пола[97].
Сама же Ирина формально тогда оказалась крепостной третьего сына чёрного генерала, тридцативосьмилетнего Осипа (или Яннуария, как звали его в семье) Абрамовича Ганнибала (1744–1806), которому при разделе достались (в числе прочего) деревня Кобрино и мыза Руново. По данным ревизии 1782 года, там в общей сложности проживало 215 крестьян и дворовых[98].
К указанной поре дед поэта, дослужившийся до чина морской артиллерии капитана второго ранга, успел побывать и заседателем псковского Совестного суда, и советником Псковского наместнического правления (1778), и советником Петербургского губернского правления (1780). Попутно он весьма преуспел и на иных поприщах. Осьмнадцатый век был богат на чудаков и оригиналов всякого рода — и «дюжий» Осип Абрамович занимал в этой когорте место на правом фланге. Недаром Пушкин писал (уже в 1830-е годы) о его «невоздержанной жизни» и со вздохом констатировал: «Африканский характер моего деда, пылкие страсти, соединённые с ужасным легкомыслием, вовлекли его в удивительные заблуждения» (XII, 314).
В 1773 году он, проигнорировав волю отца, женился в Липецке (куда приехал для осмотра казённых чугунных заводов) на Марии Алексеевне Пушкиной, двадцативосьмилетней девице, дочери отставного капитана и тамбовского помещика. Спустя два года у Ганнибалов родилась дочь Надежда. Однако согласия в семью она не принесла: «Ревность жены и непостоянство мужа были причиною неудовольствий и ссор…» (XII, 314). В 1776 году Яннуарий Абрамович, забрав младенца, покинул жену. Ребёнка он сдал в Красном Селе «приятелю господину маэору и управителю Александр Осиповичу Мазу»[99], а сам предался занятиям романтическим и довольно рискованным.
Вскоре О. А. Ганнибал сошёлся с жительницей Пскова, вдовой капитана и новоржевской помещицей У. Е. Толстой (урождённой Шишкиной), и женился на ней, «представя фальшивое свидетельство о смерти первой» (XII, 314) супруги. Но обман открылся, псковский архиерей разлучил горе-любовников, — и об амурном подвиге «сорвиголовы» (П. В. Анненков), а также об обострившихся имущественных разногласиях между Осипом Абрамовичем и Марией Алексеевной в 1784 году стало известно императрице Екатерине II.
Та рассудила дело, как водится, по справедливости, вернула дочь матери, объявила второй брак любвеобильного моряка незаконным и отправила двоежёнца на корабль российского флота: «дабы он службою погрешения свои наградить мог». По высочайшему указу Руново и Кобрино были переданы малолетней Надежде Осиповне Ганнибал и взяты под опеку. Попечительницей объявили соломенную вдову Марию Алексеевну Ганнибал, а опекунами — Петра Абрамовича Ганнибала и Михаила Алексеевича Пушкина (брата М. А. Ганнибал).
Вернувшись со службы, Осип Абрамович вынужден был поселиться в псковском сельце Михайловском, которое также перешло к нему по семейному разделу 1782 года. Он не смирился с потерей владений в Софийском уезде Петербургской губернии и в течение многих лет тщился вернуть себе Кобрино и Руново. (Достойно внимания, что в ревизской сказке 1795 года, завизированной «служителем Фирсом Лукьяновым сыном Вороновым», деревня и мыза с приписанными к ней 208 крестьянами и дворовыми по-прежнему считались его вотчиной[100].) Однако все его обращения к императрице и прочие юридические манёвры и хитрости так и не принесли никаких результатов.
Завершая мемуарный рассказ о семейных неурядицах О. А. и М. А. Ганнибалов, Пушкин писал: «30 лет они жили [розно.] <…> Смерть соединила их. Они покоятся друг подле друга в Святогорском монастыре» (XII, 314). Добавим к этим словам мнение А. И. Ульянского, изучившего в XX веке архивные документы: «В споре обоих супругов крестьяне Кобрина были на стороне Марьи Алексеевны и очень усердно и дружно отстаивали интересы „малолетной Надежды Осиповны“, чем навлекали на себя жалобы со стороны Осипа Абрамовича»[101].
Впрочем, и распалявшегося Осипа Абрамовича простолюдины иногда аттестовали «добрым барином». Так говорила о нём, в частности, одна из крестьянок в беседе с поэтом и переводчиком Н. В. Бергом[102]. И что особенно любопытно, эта крестьянка была дочерью той самой крепостной бабы, чьё имя восходило к греческому слову мир.
Через год после замужества, в марте 1782 года, Ирина произвела на свет сына Егора. Спустя ещё несколько лет, в 1788 и 1789 годах, в семействе Фёдора Матвеева появились две дочери, погодки: сперва родилась Надежда, следом Марья[103].
Теперь Матвеевы вынуждены были покинуть тесное прежнее пристанище и обосновались в кобринском доме стариков Давида Варфоломеева и Ксеньи Григорьевой (с которыми под одним кровом жительствовал их женатый сын).
Матвеевские дети потихоньку росли — а где-то далеко, за горизонтом, подрастала и Наденька Ганнибал. Она обосновалась с Марией Алексеевной в огромном Петербурге, обучалась там наукам и изящным манерам, но летом матушка и дочь часто наведывались в Руново. Заглядывали они проездом и в Кобрино. Возможно, Ирине Матвеевой довелось не только видеть своих благовоспитанных хозяев, но и познакомиться с ними поближе уже в восьмидесятые годы.
Рутинными делами в вотчине долгое время ведал староста, не обученный грамоте Филипп Трофимов. Он подчинялся полковнику и статскому советнику М. А. Пушкину, который подолгу пребывал в Кобрине и посему почитался в округе за главного опекуна. Правда, помещиком Михаил Алексеевич был никудышным, в хозяйстве толком не разбирался, и вверенное его призору поместье в 600 десятин на глазах приходило в упадок.
96
Ульянский. С. 12.
97
Там же. С. 90, 93.
98
Там же. С. 117.
99
Там же. С. 15.
100
Там же. С. 94–95.
101
Там же. С. 17.
102
Книга воспоминаний о Пушкине. С. 7.
103
Егор Фёдоров (1782–1834?) был впоследствии крепостным Пушкиных в Михайловском; скорее всего, именно о его («повара») кончине сообщила Н. О. Пушкина в письме к О. С. Павлищевой от 14 ноября 1834 года[511]. Надежда, родившаяся в 1788 году, позже жила у Пушкиных в Москве и Петербурге; её мужем стал Никита Тимофеев, лампочник. А Мария Фёдорова (1789–1858) вышла замуж за Алексея Никитина (1791–1841), крепостного подмосковного села Захарово.