Костычев

«Само собою разумеется, — мотивировал это заключение Буняковский, — что поводом к исключению сих наук я не считаю вредное, по сущности их, влияние на умы воспитанников, но эту меру предлагаю только для уменьшения итога познаний, приобретаемых учащимися крепостного состояния».

Неудивительно, что народное образование в России в первой половине прошлого века имело слабые успехи. Грамотность особенно плохо распространялась среди крестьян. Едва ли один из тысячи умел читать и писать.

Вполне возможно, что Костычев был в Шацком училище единственным учеником из крепостных. В 1863 году, то-есть после крестьянской реформы, в этом училище из общего числа 66 учеников было всего 7 из «казаков и сельского сословия». Остальные 59 были детьми дворян, почетных граждан, купцов.

За право учения в училище надо было платить 3 рубля в год. Для Костычевых это была сумма немалая. Им во всем приходилось себе отказывать, чтобы собрать эти деньги, а также купить сыну учебники, бумагу, чернила и перья.

Главным предметом, которому обучали учеников, был «закон божий». Сколько драгоценного времени отнимала бессмысленная зубрежка непонятных текстов из катехизиса, из всех четырех вариантов евангелия — от Иоанна, Марка, Луки и Матфея! Законоучитель, соборный иерей, был строг и неумолим. Он считал свой предмет важным и за незнание его сурово наказывал учеников.

В училище не только процветало узаконенное уставом сечение учеников розгами, но и нередки были случаи избиения их палками и кулаками. Большинство пострадавших являлось жертвою слабого усвоения «закона божия». Зачастую смотритель училища и законоучитель вместо наказания отправляли учеников на работу к себе в огород или «по дому». Подобного рода «педагогические приемы» были широко распространены. Даже в инструкции для духовных училищ Тихон Задонский, к епархии которого принадлежал Шацк, вынужден был внести такие пункты:

«1) Учителям учеников ни к какой службе не употреблять.

2) Обучать не токмо грамоты, но и честного житья, страху божия, понеже грамота без страху божия есть не что иное, как безумному меч.

3) Не исправных и ленивых и своевольных наказывати розгами, a иногда и словами, а своею рукою в голову или иначе как не дерзать»{И. И. Дубасов. Очерки из истории Тамбовского края, вып. 5. Москва, 1889, стр. 117.}.

Но в Шацком училище многие учителя «дерзали», и Костычев нередко был свидетелем жестоких избиений учеников. Что же касается «закона божия», то мальчик рано начал испытывать глубокое отвращение ко всякой церковной премудрости. Однако он и по «закону божию» получал самые высокие баллы.

На уроках русского языка ученики приобретали довольно твердые знания по грамматике. Знакомство с русской литературой было, напротив, очень поверхностным: Державин, Карамзин, Херасков считались наиболее крупными и «современными» русскими писателями. О Пушкине, Лермонтове, Гоголе учителя обычно не рассказывали, но ученики находили другие пути для знакомства с произведениями этих выдающихся сынов русского народа.

В школах писали ученики сочинения на темы вроде такой: «Без бога ни до порога».

Историю и географию разрешалось преподавать исключительно в верноподданническом духе; на занятия порой являлся сам смотритель училища Муравьев или кто-нибудь из уездного и даже губернского начальства. Чтобы не иметь неприятностей от начальства и не затруднять себя, учитель обычно ограничивался строгим пересказом того, что было в учебнике, или просто задавал ученикам прочитать по книге «от сих и до сих».

Костычев очень полюбил географию; с большим интересом изучал он географические карты, выпрашивал у товарищей книги о путешествиях в далекие страны. Это очень расширяло его кругозор, хотя многого приходилось добиваться самому — учителя иногда отказывались помочь «слишком любознательному» ученику, а чаще всего просто не могли: в большинстве своем они были невежественны в преподаваемых ими науках. Конечно, такие педагоги не столько помогали ученикам приобретать знания, сколько мешали их развитию, выполняя тем самым волю самодержавного полицейского государства.

Но не все учителя были такими. Некоторые преподаватели, особенно те, кто в свое время учился в Московском и Петербургском университетах, а также в Петербургском учительском институте, находились под влиянием передовых общественных идей русских революционных демократов — В. Г. Белинского, Н. Г. Чернышевского, Н. А. Добролюбова, А. И. Герцена.

Наиболее передовым учителем в Шацком уездном училище был математик Райков. Он преподавал арифметику и геометрию и сумел добиться того, что ученики больше всего любили его уроки. Райков привлекал к себе учеников глубоким знанием предмета и своим сочувствием, которое он проявлял к их трудной жизни. Он был всегда против телесных наказаний.

Училище давало некоторые знания, достаточные для того, чтобы окончившие его могли занять должность мелкого чиновника или приказчика. Но вся система преподавания и воспитания делала большинство учеников ограниченными.

В училище много уроков задавали на дом. Хотя у Павла была хорошая память, ему все же нужно было два-три часа в день для приготовления уроков. Осенью и весной он возвращался домой еще засветло, наскоро обедал и принимался за занятия.

Труднее становилось зимой: темнело рано, свечей или лампы в доме не было. Единственным средством освещения служила лучина, но и она в степном Шацком уезде стоила не дешево. Поэтому лучина зажигалась только уж когда совсем темнело. Павел сразу принимался за уроки и чтение, а Евдокия Ивановна, если не была занята у господ, пряла или вышивала, напевая старинные народные песни о лучинушке, о тяжелой женской доле. Вышивать Евдокия Ивановна была большая мастерица.

Шацкий уезд славился исстари своими замечательными вышивками.

Костычев, после того как проучился уже некоторое время в училище, многое узнал о жизни и истории родного края, который был знаменит не одним своим искусством вышивки. Здесь пелись прекрасные русские песни, и не только о тяжелой доле, но и о воле и о борцах за волю народную. Вспоминали здесь еще и те времена, когда отряды Степана Разина осадили Шацк. Еще лучше помнили времена Емельяна Пугачева. Старики рассказывали, как собиралось в Шацке ополчение против Наполеона в 1812 году, а как организовывалось тамбовское народное ополчение во время Крымской войны 1853–1856 годов, Павел хорошо помнил сам.

Наблюдения за жизнью были для мальчика второй школой, которая дала ему не меньше знаний, чем уездное училище.

У отца Павла совсем не было своей земли — лишь в иной год господа выделяли ему небольшую полоску под огород. У барщинных крестьян было по две-три десятины на душу, в то время как помещики владели десятками тысяч десятин.

Мысли о вопиющем имущественном неравенстве рано стали занимать вдумчивого и любознательного Павла. Тяжелое впечатление производил на него дикий произвол помещиков. Костычев знал, что его могут продать, обменять на породистую собаку. Крепостное рабство оставило неизгладимый след в душе мальчика.

Павел Костычев рано проникся ненавистью к крепостному праву и угнетателям-помещикам. Много позже, став видным ученым, он неоднократно с горечью вспоминал о «крепостном состоянии», считая его одним из главнейших тормозов развития всякого прогресса в России.

После неудачной для царской России Крымской войны крестьянские волнения еще больше усилились; особенно частыми они стали в связи со слухами о воле. Реформа 1861 года, формально освободившая крестьян от крепостной зависимости, но ограбившая их и передавшая помещикам лучшие крестьянские земли, вызвала новый взрыв возмущения в народе. Для подавления этих волнений царское правительство использовало войска. Вот что известно из официальных данных: «Для усмирения тамбовских крестьян в 1861 году на военное положение поставлены были Казанский, Азовский и Углицкий полки и несколько стрелковых батальонов».

«Неспокойно» было и в Шацком уезде. Здесь происходили частые волнения помещичьих крестьян. Некоторые же крестьяне, не видя выхода из беспросветной рабской жизни, бежали от своих помещиков.