Алтунин принимает решение

- ...Ну, а что касается объединения кузнечных цехов, у главка и министерства возражений нет. Вчера получили разрешение. Теперь все зависит от нас самих, от цеховых коллективов, от их руководителей - товарищей Самарина и Алтунина, с одной стороны, и товарища Скатерщикова - с другой.

Зал снова всколыхнулся, Сергей был удивлен и обрадован. Значит, наверху возражений нет? Когда успели запросить?! Выходит, и Ступаков основательно готовился к конференции... Теперь Юрию Михайловичу, хочешь не хочешь, придется принять под свое начало кузнечный цех Второго машиностроительного. И у Алтунина забот прибавится. Как хорошо, что не ушел к Карзанову, не согласился стать заместителем главного инженера по вспомогательному производству!.. Он сам будет заниматься объединением цехов, не передоверяя этого никому другому. Даже Юрию Михайловичу!

Алтунин чувствовал себя победителем и едва дождался закрытия конференции. Хотелось немедленно броситься в цех и вновь, в который уж раз, прикинуть, как все будет выглядеть после объединения. Понимать-то он понимал: дело это не такое простое и быстрое, на него уйдет немало времени, будут еще большие трудности. И все-таки радость победы подхлестывала его.

Когда расходились из зала конференции, Сергей задержал Скатерщикова.

- Как, жив?

- Благодаря твоей милости дышу на ладан... Не знаешь, случаем, что это такое: дышать на ладан?

- Не знаю.

- Все-таки ты, Алтунин, фантомас какой-то: всех под микитки - и меня и Самарина. Позвони, когда проснется человеческая совесть. Впрочем, надеяться на это не приходится. Я успею отбыть "по собственному желанию" в неизвестном направлении. Объединяйтесь без меня.

- Зря торопишься.

- Ты что-нибудь предлагаешь?

- Пока останешься в своем цехе, который теперь будет называться участком. А как только завершим объединение, станешь либо вторым замом у Юрия Михайловича, либо меня сменишь.

- Не верю я тебе.

— Поверь еще один раз.

— С меня довольно. Мне тут делать больше нечего. Неужели ты воображаешь, что я смирюсь с должностью начальника участка? Объясни мне: за что ты меня все время наказываешь?.. Ну да ладно, не трудись. Заявление об уходе "по собственному желанию" я уже заготовил.

Скатерщиков выглядел довольно жалко. Щегольской его кремовый костюм почему-то обвис, синие глаза словно бы выцвели. Сергею стало жаль Петеньку.

- Зря убиваешься. Давай договоримся так: после объединения я сразу же уйду на участок, а кадровиков и Лядова уговорю поставить на мое место тебя. И Самарина сагитирую. Он будет только рад.

Эти искренние, от души идущие слова не произвели впечатления на Петра.

- Ты всегда мягко стелешь, только спать почему-то бывает жестко, — отмахнулся он. — Не нужно мне твое самопожертвование. Нам лучше разойтись так, чтоб и не встречаться больше. Уеду куда-нибудь. Черт с тобой, с твоими идеями. Надоел ты мне хуже горькой редьки. За какие такие грехи я каждый раз должен страдать? Кто ты такой, чтоб все время выбивать у меня из рук будущее? Ты исковеркал всю мою жизнь. Обвиняешь меня в карьеризме, а сам ты и есть злейший карьерист - непременно желаешь выскочить в знаменитости.

Что мог ответить ему Сергей? Продолжать с Петенькой разговор не имело смысла. Сейчас им было очень трудно понять друг друга. Алтунин всегда считал Скатерщикова умным и сильным парнем, способным своротить гору. Когда он дрался за свое изобретение, его можно было и понять и даже оправдать. Но за что он борется сейчас? За то, чтобы ходить в начальниках цеха, хотя бы и очень убогого? Смешно.

Нет радости на сердце Алтунина. Когда усталый он возвращается домой, Кира встречает его молча. Он идет на кухню ужинать. А Кира на целый долгий вечер отгораживается от него учебниками. Сердится за отца.

Самарин словно бы устранился от цеховых дел. Сергею пришлось перебраться из его кабинета в комнату начальника участка. Приказа о слиянии цехов пока нет. Освоением новой технологии Самарин заниматься не хочет. Опытные бригады, правда, не распустил, но в дело это не вникает, отмахивается от него. Все конфликты с инструментальщиками теперь приходится улаживать Алтунину, так как Юрий Михайлович не желает разговаривать с Силантьевым. Даже новый большой заказ цеху он целиком переложил на Алтунина: делай как хочешь.

Но подготовительную смену отменил решительно, и все были в растерянности.

Зачем он так?.. Неужто только из-за самолюбия?.. При чем здесь сотни рабочих кузнечного цеха, которые давно знают Самарина и привыкли уважать его? Что он хочет сказать таким своим поведением всем этим людям, верившим в него? Я прав, все остальные ошибаются? В чем ошибаются? Или он в самом деле так уж прочно верит в свою непогрешимость?..

Горечь, горечь... Во всем горечь, недоговоренность. Почему Алтунину всякий раз нужно продираться сквозь джунгли человеческих самолюбий? Люди очень уж субъективны во всем, и как-то не верится, что когда-нибудь в отдаленном будущем искусство управления ими превратится в науку управления. Каждый вольно или невольно привносит свой субъективизм даже в производственные отношения. А самое тяжелое впечатление производят люди, привыкшие распоряжаться, командовать и вдруг отошедшие от горячей суматохи жизни, оставшиеся наедине со своим блистательным прошлым. Не у каждого хватает силы воли включить себя в новый ритм, почувствовать себя полезным и стать им в иной сфере деятельности. Кажется, Хемингуэй сказал, что с годами приходит смирение. А если оно так и не пришло?.. Речь, наверное, должна идти не о смиреннии, а о переоценке собственных возможностей.

Сергею было больно и обидно. Снова и снова делал он попытку объясниться с Юрием Михайловичем, Казалось: стоит найти нужные слова - и он все поймет. Ведь находили же они раньше общий язык. Нельзя жить, сосуществовать так дальше. Нужно работать, выслушивать советы и распоряжения начальника цеха... А у него словно бы этакое пренебрежение к Алтунину. Почему Юрий Михайлович не хочет понять, что Сергей старается не для себя, не для своей карьеры, а для пользы цеха? Или Самарин всерьез убежден в своем единоличном праве приносить эту пользу? Как это он любит говорить: "За мое ж добро, да мне же переломили ребро". У него как и раньше все шуточки да прибауточки, только из них теперь всякий раз сочится злая ирония: "Я его калачом, а он меня в спину кирпичом..." О ком это? Об Алтунине или же о Силантьеве, или о Клёникове? Поди - догадайся. Отношение к определенной группе людей, которые, по разумению Юрия Михайловича, словно бы в чем-то предали его. В чем? Мол, сам знаю, что для цеха хорошо, что плохо, — вы мне не указ. Не твоим смыслом хлебать молоко кисло, обольешься и пресным. Наживи свою болячку, да и лечи ее, а мою не трожь. Не суйся, середа, наперед четверга! Накручивает и накручивает свою ветхозаветную мудрость. Самарин сам по себе, а прогресс сам по себе. Вроде бы они разучились понимать друг друга.

Сергей помнил другого Юрия Михайловича. Того самого, который и воплощал для Алтунина все передовое, новаторское, не боялся ломать устаревшие нормы и представления. Да, этот человек создавал завод, цех, не щадя себя, он был душой цеха, совестью большого коллектива, его бессменным руководителем и вдохновителем.

Теперь Сергей вспоминал, что их кузнечный цех, где всегда, благодаря усилиям Самарина, шло обновление техники, этот цех как-то незаметно превратился в этакую автономную единицу, в своеобразный завод в заводе. Руководство почему-то считало, будто кузнечный цех весь на виду, сюда не насылали грозных комиссий с ревизорскими полномочиями; и постепенно единственным ревизором и инспектором, контролером стал сам Самарин.

- У меня в цеху все в порядке! — вот как он докладывал на совещаниях начальству. И ему верили.

В то время Алтунин был членом партийного бюро, и ему казалось вполне естественным такое положение, когда Самарин, признавая на словах огромную роль партийной организации в жизни цехового коллектива, на самом деле "мягко" не допускал контроля партийного бюро ни над своими действиями, определяющими жизнь цеха в целом, ни над другими важными делами, касающимися выполнения заказов, расстановки кадров, материального и морального поощрения. Во всяком случае, к помощи партийного бюро он прибегал очень редко. Так они и существовали как бы отдельно друг от друга: Самарин и партийное бюро. Самарин предпочитал все важные вопросы решать единолично, даже не советуясь с инженерами. По сути, в течение многих лет он хозяйничал в цеху бесконтрольно. И никому не приходило в голову положить этому конец. Никто не дерзнул бы, поскольку всегда считалось, что в цеху все в порядке.