Страница 32 из 44
Некоторое время она изучала его лицо.
- Что у тебя в карманах, Алтунин?
- Сосновые шишки.
- В тайгу ходил?
- Нет, не ходил. Подобрал возле проходной.
- Ну ладно. Садись ужинай. Судак фри.
- Где ты его взяла?
- Сама приготовила. Тает во рту. Попробуй.
Преодолевая отвращение к еде, он проглотил несколько кусочков рыбы, похвалил.
Она подошла сзади, обхватила его плечи руками.
- Ты не сердись на него. Ладно?
- А я не сержусь. Просто ломаю голову, как мне из всего этого выпутаться.
- Поедем в отпуск, а там видно будет.
- Нет. Выход нужно искать сейчас. Сегодня. Я ведь не хочу причинять ему никаких обид. А выпутаться должен. Знаешь, пойдем в кино!
- На последний сеанс?
- А не все ли равно? К искусству приобщаться никогда не поздно.
- Тоже верно.
Она снова его любила. Но счастливым себя он не чувствовал.
На заводе существовал своеобразный культ Самарина. Самарин незаменим! В это верил и сам Юрий Михайлович. До недавнего времени не сомневался в том и Алтунин. Он привык, как все, уважать Самарина. Нельзя не уважать ветерана завода, многоопытного командира производства.
Такой человек мог позволить себе фамильярное обращение даже с директором. Ступаков давно знал и ценил Самарина. Они считались почти друзьями. И это дружеское расположение к Самарину самого директора, словно броня, защищало Юрия Михайловича от критики. Он считался непогрешимым. Да, в общем-то при прежнем порядке вещей он и был непогрешимым. Отличался находчивостью, оперативностью. Лезть к начальству по пустякам не любил, решения принимал самостоятельно и отвечал за них сам, никогда ни за кого не прятался. Самаринская добросовестность ставилась в пример другим начальникам цехов. Юрий Михайлович радел о деле и только о деле. Он любил дело, которое ему доверено, и не жалел на него ни своих сил, ни своего времени. Собственно, у него и не было своего времени. Даже получив очередной отпуск, Самарин старался не уезжать далеко от родного завода, чтоб в случае чего сразу же оказаться в кузнечном цехе и принять необходимые меры.
Разумеется, имелись у него и слабости. У кого их нет! Уважая себя, Юрий Михайлович был слишком уж категоричен в своих требованиях и к подчиненным и к начальству. Он полагал, что любое его мнение относительно кузнечного цеха должно восприниматься всеми, как неопровержимая истина. Кто лучше Самарина знает этот цех? Может быть, Лядов или Ступаков? Как бы не так! Самарин - здесь хозяин и волен наводить в своем цехе порядок теми способами и средствами, какие находит нужными. Он носит партийный билет в кармане, за всю жизнь не получил ни одного взыскания и впредь не оступится. Заводскому начальству нужен результат, а какими методами это достигается, не так уж важно. Не было бы только нарушения законности и трудового права.
Властный Юрий Михайлович не терпел возражений, но, к чести его, следует сказать: если ему кто-то возражал или даже жаловался на него, он никогда не мстил за это, только посмеивался и навсегда терял интерес к таким людям, не считая их надежной опорой в своих делах. А возражать-то Самарину осмеливался лишь тот, кто сам в совершенстве знал свое дело. С другими Юрий Михайлович и разговаривать не станет. Неряхи, верхогляды, интриганы, подлизы вызывали у него физическое отвращение.
Он считал себя тонким психологом и гордился этим.
- Тут, брат Серега, — поучал он Алтунина, — долговременное прогнозирование нужно. Я изначально стараюсь угадать, что в ином желторотом заложено. Ежели, говорят, смолоду ворона в поднебесье не летала, под старость и подавно не полетит.
Очевидно, от сознания собственной незаменимости Самарин явно переоценивал и свои физические возможности. К тяжелому сердечному заболеванию отнесся как к явлению временному. Когда спрашивали о самочувствии, даже кокетничал:
- Старость - не радость, а пришибить некому.
Вернувшись из кардиологической лечебницы, он опять взвалил на себя все цеховые заботы, как бы забыв о существовании заместителя. Сергей чувствовал, что Юрий Михайлович разочаровался в нем бесповоротно. Теперь и думать нечего о возможности сработаться. Нужно уходить к Карзанову. Тихо, скромно: пригласили - он и пошел. Для пользы дела. Оповещать всех о том, что не сработался с Самариным, нет никакой необходимости.
Сергей совсем уже решил подавать заявление об уходе из цеха, но когда поговорил об этом с Карзановым, тот отсоветовал:
- Мы ждем вас не дождемся. Мне нужен умный заместитель. С окладом урегулируем. И все же рекомендую сперва отчитаться на конференции, задать там тон, используя положение заместителя начальника цеха. А потом - к нам. Тогда ваш переход в отдел НОТ всем покажется закономерным, логичным: услышав, до чего дошли вы своим умом, люди поймут, что вам-то и следует заниматься научной организацией труда. И для Самарина так удобнее.
- Сплошная дипломатия, — усмехнулся понимающе Сергей. — Ладно, будем щадить репутацию старика. А я как-нибудь и без репутации обойдусь. Придумал нелепую технологию - долой!
- Вашу технологию внедрять все равно придется: обяжем Юрия Михайловича властью директора. Даже можем поручить вам контроль за ее внедрением.
- Нет уж, увольте. Я лучше буду заниматься другими цехами. Инструментальным, например. Хочется заставить товарища Силантьева работать по-научному.
- Договорились. Неволить не буду.
- Спасибо...
И все-таки Алтунин был расстроен: из-за самолюбия Юрия Михайловича может пострадать большое дело. Ох, уж эта игра самолюбий. Если бы Юрий Михайлович не был отцом Киры... Если бы! Но он отец Киры, и с этим надо считаться.
Отношения с Юрием Михайловичем становились все более натянутыми. Самарин, казалось, не замечал Сергея. Они почти не разговаривали. Начальник цеха демонстративно уклонялся от разговоров со своим заместителем.
По вечерам Сергей донимал Киру:
- Ну объясни ты своему папе: нельзя так! Если он хочет, я хоть завтра же уйду. Карзанов приглашает к себе в отдел НОТ. Лядов предлагает одну должность.
Кира отмахивалась.
- Ты заместитель у папы, ты и объясняйся с ним. А еще лучше бы уехать. Нам надо уехать, Сережа. Если ты меня в самом деле любишь, давай уедем...
- Люблю. Но не понимаю, потому должен куда-то уезжать. Просился у твоего папы в технологи, а он делает вид, будто не слышит. Чего он меня бойкотирует? Не оправдал его надежд? Каких надежд? На что он надеялся? Я не призовая лошадка, на которую делают ставки.
- Ты не должен ссориться с папой, — твердила Кира, — щади его и меня...
Производственно-техническая конференция проходила во Дворце культуры завода. Открыл ее Лядов. Алтунин сидел в президиуме за бесконечно длинным столом, внимательно изучая наполненный людьми зал. Были тут гости и с соседнего машиностроительного: Пригожин, Скатерщиков, передовые рабочие, главным образом из кузнечного цеха. Интерес к конференции был, по-видимому, велик, в огромном зале пустых мест не просматривалось.
Когда в президиуме появился Ступаков, крупный мужчина в сером пиджаке, по залу прошел гул. Присутствие директора завода повышало значимость конференции. Уселся он рядом с Лядовым, о чем-то негромко переговаривался с ним. Заметив Алтунина, приветливо кивнул головой.
Сергей разглядывал высокий бледный лоб директора, ямочку на его подбородке, аккуратно подстриженные седые, слегка волнистые волосы, большие спокойные глаза. Перед этим человеком ему придется выступать сегодня, отстаивать свои предложения. А Ступаков, наверное, будет слушать с таким же вот бесстрастным спокойствием - сразу и не определишь, как он относится к твоим словам.
Ступакова Алтунин помнит с тех пор, как стал помнить себя. Алтунину казалось, что в этом городе, на этом заводе Ступаков был всегда. Сергей ходил в первый класс, а Ступаков уже был. И вроде бы он внешне не менялся. И самое удивительное состояло в том, что Анатолий Андреевич Ступаков никогда не выпускал из-под своего надзора Сергея Алтунина - обыкновенного рабочего, каких на заводе тысячи.