Рихард Зорге

По ночам он выходил из блиндажа и долго смотрел в яркое звездное небо. В такие часы он как бы возвышался над обыденностью, над своими бесконечными мытарствами по грязным фронтовым дорогам, не чувствовал больше своей затерянности среди людских масс, и в нем с новой силой просыпался интерес к своеобразному явлению, которое зовется войной. Она представлялась теперь единым организмом, внутри которого происходят сложнейшие процессы.

Однажды Рихард проснулся от грохота и грома. Хоть и привык он ко всяким обстрелам, ничего подобного слышать и испытывать еще не приходилось. Дрожала земля и сыпалась через настилы бревен над головой. И вот бревна заходили ходуном, стали опускаться. Рихард бросился к двери, а потолок, бревна со стопудовой насыпкой земли продолжали опускаться на него. Он рвал дверь, толкал наваливался на нее всем телом, пока не понял, что засыпало входную шахточку! Он потерял сознание, а когда пришел в себя, то увидел звездное небо и услышал рядом русскую речь. Позже понял, что случилось: тяжелый снаряд, угодив в настил, поднял бревна. Русские… они поговорили и ушли. А он лежал и боялся пошевелиться. Через два дня, когда Рихард сидел в окопе, его ранило осколком снаряда.

И снова Рихард в берлинском госпитале. Второе ранение. Смерть обходит его. Февраль 1916 года. На редкость студеная зима. В Берлине – голод, здесь в открытую осуждают правительство и кайзера Вильгельма и тайком передают из рук в руки номера журнала «Интернационал молодежи», где напечатана статья «Антимилитаризм». Статью подписал некто «Непримиримый», но многие знают, что это Карл Либкнехт, что создается фонд его имени для борьбы против империалистической войны. Тайно организована группа «Спартак», борющаяся против войны. Зорге встретился с двумя солдатами, знавшими Либкнехта и считавшими себя его союзниками и последователями.

"Я был знаком с семьями фронтовых товарищей и знал жизнь людей, принадлежавших к самым различным классам. Среди них были обычные семьи рабочих, мои родственники, принадлежавшие к среднему классу, классу буржуазии, были и знакомые из очень богатых семей. Буржуазия все настойчивее прибегала к теории о превосходстве немецкого духа. Я не мог выносить всего того, что делала эта надменная, тупая компания, представлявшая так называемый «немецкий дух», – среди политических деятелей также появились такие, которые уже начали проявлять беспокойство в связи с войной. В результате подняли голову реакция и империализм. На этот раз мое недовольство было еще большим, чем во время первого отпуска. Я опять попросился на фронт…»

Он еще не пришел к мысли, что может активно бороться против войны. Он пока наблюдал и изучал, прислушивался – и ненавидел тех, кто продолжал вести бешеную пропаганду за войну, кто оплевывал левых социал-демократов, оставшихся верными идеям интернационализма, кто своей демагогией стремился поднять боевой дух солдат, разглагольствуя о том, что должна делать Германия по отношению к каждому государству для установления на вечные времена своего превосходства. Но, как он убеждался всякий раз, солдатская масса больше не верила демагогам, а одобряла действия тех, кто вступил в борьбу с германским империализмом, разоблачал ура-патриотизм шовинистов и социал-предателей.

Рихард Зорге словно бы готовил себя к чему-то. «Я имел привычку молча слушать эти споры и ограничивался лишь тем, что задавал вопросы… Но постепенно приближался момент, когда я должен был отказаться от позиции стороннего наблюдателя и принять окончательное решение…»

Снова бесконечные равнины, леса и болота, сожженные деревеньки и гул канонады… Это север России.

Да, да, Ницше никогда не был на войне, потому и мог выдумывать свои чудовищные теории. А когда сам видишь пробитые головы, все умозрительные теории мигом исчезают, и нервы, хочешь ты того или не хочешь, работают неустанно, дергают, мучают…

Рихард Зорге служит в легкой артиллерии. Батарея на позиции. Ведет стрельбу. Командир с наблюдательного пункта передает но телефону команды. Старший офицер на батарее наблюдает за правильностью работы «номеров». А «номера» – это Зорге и его товарищи. Им неведомо, попадают ли снаряды в цель.

В тот день их батарею обстреляла тяжелая батарея противника. Все кинулись в окопы. Но было поздно. Из всего расчета уцелел только Зорге. Но и он был тяжело ранен. Два осколка перебили плечевую кость, один угодил в колено. Очнулся в полевом лазарете. Он был настолько слаб от потери крови, что его не отважились погрузить в санитарный поезд. Госпиталь в Кенигсберге.

Раненый Рихард влюбляется в сестру милосердия. В своих записках Зорге не называет имя этой сестры. Она успокаивала его, когда он метался в бреду, просиживала ночи у его изголовья. Но и тогда, когда нужда в особом уходе отпала, сестра подолгу сидела возле него.

жалела. А может быть, и больше того… Вскоре он узнал, что лечащий врач -ее отец. Они оба, отец и дочь, словно бы приглядывались к Зорге. А когда Рихард попросил принести газеты, оба заулыбались. По ночам он бредил фронтом и боевой линией, выкрикивая связные слова и команды. Тогда сквозь бред он слышал ее тихий голос, уговаривающий уснуть и ни о чем не думать. Лечение затягивалось. Врач сказал, что Рихард навсегда останется хромым. Сохранить ногу удалось чудом, но теперь она будет на два с половиной сантиметра короче. Сделано все возможное. Так что можно считать – с фронтом покончено! Навсегда.

Сестра милосердия и ее отец оказались людьми необычными. Оба состояли членами революционного, или независимого, крыла социал-демократической партии, были хорошо знакомы с не так давно умершим Бебелем, Карлом Либкнехтом и Розой Люксембург, Кларой Цеткин, Вильгельмом Пиком, Францем Мерингом. Подумать только: с тем самым Францем Мерингом, о котором еще Энгельс сказал: «Он очень талантлив, и у него хорошая голова». Меринг до сих пор бодр и деятелен, выступает против войны. Недавно его бросили в тюрьму.

От своих новых друзей Зорге узнал о Международной конференции социалистов-интернационалистов, проходившей осенью прошлого года в швейцарской деревушке Циммервальд. Он впервые услышал имя Ленина, который во главе революционных марксистов вел на этой конференции ожесточенную борьбу с ренегатом Каутским. Значит, и русский пролетариат не хочет воевать…

«Впервые я услышал о Ленине, о его деятельности во время пребывания в Швейцарии. Я пришел к выводу, что если глубоко вникну в самые главные вопросы относительно империалистических войн, над которыми задумывался в период пребывания на фронте, то ответ на них обязательно найду. Я решил искать этот ответ или несколько ответов постепенно, по мере моего выздоровления. Уже тогда я решил посвятить себя служению революционному рабочему движению…»

В нем вспыхнул, казалось бы притупившийся за годы войны, интерес к экономике, к философии, ко всеобщей истории. Теперь он мог понять все по-иному.

Друзья охотно снабжали его книгами. И странное дело: сейчас его интересовала не только суть экономических учений, но и нравственная сторона всего содержащегося и в философии и в истории. Его поразило утверждение Франца Меринга о том, что пролетариат боролся с капиталистическим способом производства с того самого момента, как почувствовал на себе его удары, но силу для его преодоления он почерпнул из убеждения, что этот способ производства означает крупный исторический прогресс. Против войны мы боремся, говорит Меринг, потому что она навлекает бедствия в первую очередь на рабочий класс. Признавая историческое значение войны, Меринг далек от того, чтобы признавать ее рычагом человеческого прогресса. Социализм относится к милитаризму как раз так же, как и к его близнецу – капитализму: он не поворачивается к нему спиной, бормоча сердитые и банальные фразы по примеру буржуазных пацифистов, но он изучает его слабые и сильные стороны, чтобы с тем большей уверенностью победить Он был несколько удивлен, узнав, что еще Энгельс предсказал эту «всемирную войну», в которой «от восьми до десяти миллионов солдат будут душить друг друга и объедать при этом всю Европу». Короны монархов будут валяться по мостовым; Энгельс предвидел «всеобщее истощение и создание условий для окончательной победы рабочего класса». Осудив войну империалистическую, Зорге в то же время разгадал классовую сущность войн, стал понимать войну как одну из форм проявления классовой борьбы. Бороться против войны – значит бороться за ликвидацию ее социальных причин. Это был политический и гражданский вывод из двух с половиной лет пребывания в чреве войны.