Белинский

Через год после свадьбы у Белинских родилась дочь Ольга, и они переехали на дачу около Лесного. Собственно говоря, это была не дача, а простая изба, перегороженная не до потолка. С одной стороны в ней помещалась кухня, а с другой — комната, которая служила одновременно и спальней и кабинетом.

Белинские жили на даче в полном уединении. Любимым развлечением Виссариона Григорьевича было ходить по грибы. Он и в это дело вкладывал всю свою страсть.

Незаметно промелькнуло лето. Переехали опять в город. Опять Белинский с головой ушел в черновую журнальную работу, которую на него наваливал Краевский.

ВЕЛИКИЙ СЫН РУССКОГО НАРОДА

В конце 1845 года Белинский тяжело заболел. Из последних сил, надрываясь, работал больной Виссарион Григорьевич. Его состояние делалось все хуже и хуже; не выдерживая, он жаловался друзьям: «Журнальная срочная работа высасывает из меня силы, как вампир кровь… Способности мои тупеют… здоровье видимо разрушается. Но труд мне не опротивел… Мне невыносима и вредна только срочная журнальная работа. С Краевским невозможно иметь дело. Это, может быть, очень хороший человек, но он приобретатель, следовательно, вампир, всегда готовый высосать из человека кровь и душу, а потом бросил, его за окно, как выжатый лимон».

К этому времени у Белинского созревает решение разорвать с Краевским, уйти из «Отечественных записок» и выпустить «толстый огромный альманах» под названием «Левиафан». На такую мысль его натолкнул Некрасов, только что издавший свой «Петербургский сборник», в котором, кстати сказать, участвовал также и Белинский.

Для нового сборника достать материал было нетрудно. Помимо Герцена, Тургенева, Некрасова и Панаева, давших свои произведения в альманах, участвовать в нем согласились Достоевский, Гончаров и Григорович, незадолго до того впервые признанные и оцененные самим Виссарионом Григорьевичем.

Знакомство с Достоевским произошло в 1645 году, когда Некрасов принес Виссариону Григорьевичу повесть «Бедные люди» никому тогда неизвестного молодого автора. Первые же страницы рукописи заинтересовали Белинского. Он не спал всю ночь и прочел повесть сразу, не отрываясь.

Наутро Белинский едва дождался Некрасова, и когда тот пришел, задыхаясь от волнения, стал говорить ему о появлении в русской литературе нового могучего таланта, который превзойдет Гоголя. В заключение Белинский потребовал, чтобы Некрасов немедленно привел к нему Достоевского.

«Да вы понимаете ли, — сказал Белинский Достоевскому, — что это вы такое написали? Вы до самой сути дела дотронулись, самое главное, разум указали. Вот тайна художественности, вот правда в искусстве! Вот служение художника истине! Вам правда открыта и возвещена, как художнику досталась, как дар, цените же ваш дар и оставайтесь верным и будете великим писателем».

Встреча с великим критиком была решающим событием в жизни молодого Достоевского. Через тридцать лет, на пороге смерти, он вспоминал о ней: «Я остановился на углу его (Белинского) дома, смотрел на небо, на светлый день, на проходивших людей и весь, всем существом своим, ощущал, что в жизни моей произошел торжественный момент, перелом навеки, что началось что-то совсем новое, но такое, чего я и не предполагал даже в самых страстных мечтах моих… О, я буду достоин этих похвал!»

Точно так же, с первого раза, Белинский оценил замечательный талант Гончарова. Встреча их произошла во время чтения Гончаровым своего романа «Обыкновенная история» в доме их общих знакомых. «Белинский, — по свидетельству Панаева, — все с более и более возраставшим участием и любопытством слушал чтение Гончарова и по временам привскакивал на своем стуле, с сверкающими глазами, в тех местах, которые ему особенно нравились».

Личная близость к великому критику не только благотворно влияла на лучших русских писателей того времени, но и помогала им вырасти в художников мирового значения.

Ежегодно Белинский писал обзоры русской литературы, которые являлись в то же время глубокой картиной всей русской жизни, сделанной на основе передовой философской мысли. Статьи Белинского до сих пор остаются непревзойденными по глубине и тонкому пониманию художественного мастерства и общественного значения творчества Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Кольцова, Герцена, Тургенева, Достоевского, Гончарова и многих других русских писателей. Каждая страница, написанная Белинским, свидетельствует о непрерывном горении его мысли, о страстной, всепоглощающей любви к родной литературе. Это непрестанное горение представляет собою наиболее яркое отличие «неистового Виссариона» от всех остальных критиков — и малых да и великих, русских и зарубежных.

Белинский с полным правом может быть назван революционным просветителем, народным трибуном, о котором Некрасов так справедливо говорил:

Сороковые годы были временем наибольшего расцвета таланта и деятельности Белинского. Статьи его, как вспоминал Герцен, «судорожно ожидались в Москве и Петербурге с 25-го числа каждого месяца. Пять раз хаживали студенты в кофейные спрашивать, получены ли «Отечественные записки». Номер журнала рвали из рук в руки. «Есть Белинского статья?» — «Есть!» — и она поглощалась с лихорадочным сочувствием, со смехом, со спорами… и трех-четырех верований, убеждений как не бывало».

Преодолев идеалистическую философию Шеллинга[16] Фихте, Гегеля, Виссарион Григорьевич переходит теперь к материализму Фейербаха[17]. Но «неистовый Виссарион» не ограничивался созерцательным отношением к действительности, а идет дальше и делает революционные выводы из воззрений Фейербаха. Поэтому с полным основанием говорил впоследствии Чернышевский, что развитие философии в России «совершалось частию под влиянием… мыслителей, явившихся после Гегеля, отчасти — мы с гордостью можем сказать это — собственными силами. Тут в первый раз русский ум показал свою способность быть участником в развитии человеческой науки».

Именно в этот последний период своего философского развития Белинский категорически заявил: «Идея социализма… стала для меня идеею идей, бытием бытия, вопросом вопросов, альфою и омегою веры и знания. Все из нее, для нее и к ней». Он ведет непримиримую борьбу со славянофилами, которые учили, что общинный уклад лежит в самой основе русской народной жизни и что поэтому развитие России пойдет совсем иным путем, чем развитие западноевропейских стран: в России невозможна революция. «Неистовый Виссарион» со всей яростью возражал против этой реакционной концепции. Он знал, что» усвоение русским народом опыта исторической жизни западноевропейских народов нисколько не уничтожит самобытности нашего народа, а только еще более обогатит его. «Любить свою родину, — писал Белинский, — значит, пламенно желать видеть в ней осуществление идеала человечества и по мере сил своих споспешествовать этому. В противном случае патриотизм будет китаизмом, который любит свое только за то, что оно свое, и ненавидит все чужое за то только, что оно чужое, и не нарадуется собственным безобразием и уродством». Так выступал Виссарион Григорьевич против всякой национальной исключительности, против вздорного бреда о «расовом превосходстве».

Он беззаветно любил родину и в русской истории находил неопровержимые доказательства силы, талантливости и великого будущего нашего народа. «Нам, русским, — говорил он, — нечего сомневаться в нашем политическом и государственном значении: из всех славянских племен только мы сложились в крепкое и могучее государство и, как до Петра Великого, так и после него, до настоящей минуты, выдержали с честью не одно суровое испытание судьбы, не раз были на краю гибели и всегда успевали опасаться от нее и потом являться в новой и большей силе и крепости. В народе, чуждом внутреннего развития, не может быть этой крепости, этой силы. Да, в нас есть национальная жизнь, мы призваны сказать миру свое слово, свою мысль». Поэтому он так уверенно мог глядеть на столетия вперед и видеть то, что обычно бывает скрыто от многих. В 40-х годах прошлого века он вдохновенно-пророчески говорил: «Завидуем внукам и правнукам нашим, которым суждено видеть Россию в 1940 году, — стоящую во главе образованного мира, дающую законы науке и искусству и принимающую благоговейную дань уважения от всего просвещенного человечества… Движение, данное один раз, не остановится, и время только будет ускорять его полетом своим».

16

Шеллинг—философ-идеалист, учением которого Белинский интересовался еще в кружке Станкевича.

17

Людвиг Фейербах — известный немецкий философ, левый гегельянец, материалист, высоко ценимый Марксом и Энгельсом.