Байбаков

Москва, декабрь 2009 года. Телефонный звонок: «Галина Дмитриевна, хотелось бы встретиться и побеседовать с Вами о Клавдии Андреевне…» — «Конечно, приезжайте в любое время, я с удовольствием расскажу о тете Клаве!» Признаться, немного тревожно. Племяннице Клавдии Андреевны уже немало лет. Кто знает, как сложится беседа?

Но опасения напрасны. Звонок в дверь. И передо мной обаятельная, цветущая, жизнерадостная женщина. Скажу честно, после интервью и уходить-то не хотелось… Так было интересно, уютно и хорошо. К тому же меня напоили вкуснейшим чаем с цикорием — говорят, его очень любил Николай Константинович.

«Мой отец — старший брат Клавдии Андреевны, а мама Галина Сергеевна Зимина училась с тетей Клавой в одном классе. Они были близкими подружками», — начинает свой рассказ Галина Дмитриевна Калюжная и показывает школьную фотографию. На ней шесть девочек в школьной форме. Белые воротнички, короткие стрижки. Вот мы узнаем Клаву, а вот и Галя Зимина. Московские школьницы. Клава живет на улице Большие Каменщики, а Галя — на Таганской площади.

«Так сложилось, — рассказывает Галина Дмитриевна, — что мама родила меня, когда училась в 10-м классе. При родах у нее случилось заражение крови, и она умерла. С отцом они не были расписаны». Что делать с девочкой? На семейном совете решили — из роддома Галю заберет бабушка Екатерина Васильевна Зимина, но и Сидоровы не останутся в стороне, будут участвовать в воспитании, помогать, чем смогут.

Так и пошло. Маленькая Галя жила на два дома — то на Таганской площади, то на Больших Каменщиках. Хорошо запомнила она дедушку Андрея Васильевича Сидорова. Он был главным инженером крупных строек — мотался в Свердловск, Воронеж. А когда приезжал домой, обязательно спрашивал внучку: что ты хочешь? С большим удовольствием они шли в рыбный магазин, каждый раз покупали икру. Не чаяла души в Гале и бабушка Прасковья Григорьевна. Но особенно любила ее тетя Клава, подруга мамы — играла с девочкой, баловала ее, водила на прогулки.

Именно так девятилетняя Галя и стала невольной свидетельницей начала романа Клавдии Андреевны и Николая Константиновича. «В чудесный воскресный день мы пошли гулять, — вспоминает Галина Дмитриевна. — Когда подошли к кинотеатру „Таганский“, тетя Клава сказала, что мы сегодня будем кататься на машине. Тут же подъехал большой черный автомобиль. На заднем сиденье сидел мужчина. Мы поздоровались, познакомились и поехали. Для меня это было очень волнительно. Все равно что приключение какое-то… Тетя Клава и мужчина разговаривали о чем-то своем. А я как зачарованная смотрела в окно. Помню, мне сказали, что мы сейчас поедем под мост и мне почему-то стало очень страшно». Дома Прасковья Григорьевна все удивлялась: и где это гуляли ее девочки, почему от них так пахнет бензином? Но девочки сначала молчали как партизанки, а потом отговорились тем, что ходили играть в парк.

Узнав, что Байбаков встречается с девушкой, нарком Каганович решил помочь. Управляющий делами достал два билета в театр. «После спектакля, — вспоминал Николай Константинович, — была не была — я пригласил Клаву в ресторан, заказал кахетинского вина и, обязав себя быть решительным, сказал ей: „Вот что, Клава. Нет у меня времени на ухаживания. Совсем нет. И если я тебе нравлюсь — то вот моя рука. А если нет — прогони меня сейчас же“». Девушка попросила время на раздумье. Байбаков согласился: «Полчаса».

«Не помню, что думал и чувствовал я, говоря так. Но говорил не в шутку, а вполне серьезно. Я знал, что такого удобного случая для того, чтобы объясниться с Клавой, может, долго не будет. И еще я знал, кому даю такой срок на обдумывание, видел по ее глазам, по всему милому, доверчивому облику. Клава — свой, надежный человек, она понимает, в каком сверхжестком режиме времени я живу, у нас — общие мысли и заботы».

Поздним мартовским вечером 1940 года в квартире Сидоровых раздался звонок. Маленькую Галю уже уложили спать, но она слышит: трубку берет дедушка, что-то быстро говорит, а потом в доме начинается такое… «Всю ночь никто не спал, — вспоминает Галина Дмитриевна. — Оказывается, звонила тетя Клава и сказала, что не придет ночевать. „Дочь сошла с ума, как она могла! Он занимает такое положение! Обязательно ее бросит!“ — возмущались бабушка и дедушка».

Ночь пережили кое-как. Утром Андрей Васильевич ушел на работу. Прасковья Григорьевна с Галей остались дома. «Помню, я сидела у окна, — рассказывает Галина Дмитриевна, — и вижу, идут тетя Клава и тот мужчина, с которым мы катались на машине. Я как закричу: „Вот они!“ Бабушка, конечно, удивилась: „А ты откуда знаешь?“ И бросилась убирать валенки в прихожей».

Настроена Прасковья Григорьевна была решительно, сердилась: не ночевать дома — что это еще такое! Звонок, она открыла дверь… А перед ней счастливая молодая пара — дочь и… «Здравствуйте, мама!» — говорит мужчина. Сердце Прасковьи Григорьевны дрогнуло.

Оказывается, Клава и Николай уже были в загсе, расписались… Вот свидетельство о браке: «Гражданин Байбаков Николай Константинович и Сидорова Клавдия Андреевна вступили в брак седьмого марта 1940 года, о чем в книге записей актов гражданского состояния проведена соответствующая запись. Фамилия жены после заключения брака — Байбакова».

Весь день молодые провели на Больших Каменщиках. Вечером новоиспеченный муж поехал в наркомат. А Клава осталась дома. И опять ночью никто не спал, обсуждали «событие». «Все-таки он такой большой человек, а ты — простой инженер. Как это все будет», — беспокоились родители. Но, глядя на счастливую дочку, понимали: все будет хорошо!

Расписаться-то расписались! А как же свадьба? «С этим лучше не тянуть. Отметим в ближайшее воскресенье, позовем родных и друзей», — решили молодожены. За организацию праздника взялся Николай Константинович.

«Свадьбу гуляли в Томилине, — вспоминает Галина Дмитриевна. — Это был дом отдыха нефтяников. Там были построены два больших корпуса, а чуть в стороне — шесть дач. Дяде Коле была отведена дача № 1».

В большом зале поставили столы, включили патефон, стали собираться гости… Многочисленная родня — Байбаковы, Сидоровы, коллеги по наркомату — Юлий Боксерман, Вартан Каламкаров, Владимир Беленький. Все с супругами. Танцы, веселье… Только вот жениха все нет и нет.

«С утра я был в наркомате, уверенный, что к пяти часам вечера освобожусь, — рассказывал Николай Константинович. — Однако во второй половине дня Каганович вызвал меня на совещание. Вот уже и пять часов… Гости, конечно же, собрались… Как быть? Что предпринять? Я сидел как на горячих углях. Но ведь обсуждали-то проблемы насущные, от решения которых зависело многое в работе, те, в которых я был кровно заинтересован, и без меня, моих ответов, моих проектов совещание во многом лишалось смысла. Никак не мог я уйти, отпроситься с совещания и по самой уважительной причине. Вот пробило шесть часов, а совещание продолжалось. Управляющий делами решился напомнить Кагановичу: „Лазарь Моисеевич, у Байбакова сегодня свадьба. Надо бы его отпустить“. — „Да? — рассеянно произнес Каганович. — Хорошо. Мы это сделаем“. — Он кивнул и тут же продолжил разговор о деле. Совещание закончилось в семь часов, и только к восьми часам я добрался до дачи».

В Томилине уже заждались. Когда приехал жених, тут же сели за стол. Молодых поздравили, закричали «Горько!». «Я выпил рюмку водки, — вспоминал Николай Константинович, — и сразу же, чего со мной никогда не было ни прежде, ни потом, у меня вдруг зашумело в голове и все поплыло перед глазами».

— Клава, мне плохо… Не могу. Пойду лягу.

— Коля, неудобно, свадьба у нас, гости.

Когда на следующее утро он проснулся, был изумлен. Мало того что проспал собственный праздник, так еще и о гостях не позаботился. «Дядя Коля заказал всем номера в доме отдыха, — вспоминает Галина Дмитриевна, — но так как он не успел никого предупредить, то гости ночью разъехались. Дядя Коля очень расстроился». Но рядом был дорогой и любимый человек — Клава! Жизнь была прекрасной и замечательной.