Страница 41 из 87
— Держи его, держи! — неумолчно доносился вслѣдъ ему зычный ревъ жандарма.
И нашелся человѣкъ, внявшій этому кличу, — ражій дворникъ, сгребавшій передъ однимъ домомъ въ кучу накопившуюся за зиму грязь. Съ поднятой въ рукахъ лопатой онъ выступилъ на середину улицы. Но Самсоновъ съ налету сшибъ его съ ногъ, а самъ полетѣлъ далѣе.
Вотъ и Синій мостъ. Тутъ только бѣглецъ нашъ отдалъ себѣ отчетъ въ томъ, что цѣль его вѣдь — фельдмаршалъ Минихъ. Домъ фельдмаршала былъ на Васильевскомъ острову, по набережной большой Невы, между 11–й и 12–й Линіями (гдѣ теперь Морской корпусъ). Единственнымъ же сообщеніемъ съ Васильевскимъ островомъ служилъ тогда Исаакіевскій мостъ между сенатомъ и адмиралтействомъ, напротивъ церкви Исаакія далматскаго. Стало быть, туда!
На широкомъ пространствѣ отъ Синяго моста до Исаакіевскаго былъ для скачущаго полный просторъ. Такъ какъ, однако, Исаакіевскій мостъ былъ построенъ недавно — въ 1727 году, — то для возмѣщенія произведенныхъ на него расходовъ существовалъ еще такъ–называемый «мостовый сборъ», и всѣ переѣзжающіе или переходящіе черезъ мостъ должны были вносить мостовому сборщику установленную лепту, становясь для этого въ очередь. Самсоновъ дожидаться, понятно, не сталъ и не въ очередь прорвался на мостъ. Сборщикъ кричалъ вслѣдъ ему что–то; но онъ летѣлъ впередъ безъ оглядки, безъ устали работая плеткой, потому что за нимъ по деревянной настилкѣ моста стучали уже копыта жандармскаго скакуна.
Недалеко отъ конца моста встрѣтилось новое препятствіе: навстрѣчу ѣхали, обгоняя другъ друга, два лихача–извозчика, а на островъ, очевидно — на биржевую таможню, тянулся обозъ нагруженныхъ ломовыхъ подводъ. Произошла нѣкоторая заминка.
— Задержите его, ребята! — вопилъ ломовикамъ жандармъ.
— Эвона! Такъ для тебя и задержимъ! — былъ ему отвѣтъ. — Скачи, малый, улепетывай!
Сейчасъ вотъ и конецъ мосту; но на углу — будка, а передъ будкой — будочникъ съ алебардой. Завидѣвъ скачущихъ другъ за другомъ Самсонова и жандарма, онъ выбѣжалъ впередъ и протянулъ передъ первымъ свою алебарду въ видъ рогатки.
— Стой!
Самсоновъ стегнулъ свою измученную уже лошадь со всего маху и гикнулъ. Какъ окрыленная, она всѣми четырьмя ногами взвилась на воздухъ. Но будочникъ еще выше поднялъ алебарду. Лошадь задѣла за нее задними копытами, перекувырнулась, да такъ и осталась лежать, придавивъ собой одну ногу всадника.
«Пропалъ! — рѣшилъ про себя Самсоновъ. — Притвориться развѣ мертвымъ?»
— Эй, ты, долголь еще лежать–то будешь? — окликнулъ его жандармъ.
— Знать, шибко убился, до обумертвія, — подалъ голосъ будочникъ. — Да и лошадь, вишь, на него навалилась.
— Такъ подыми ее, за хвостъ–то.
Сталъ будочникъ тащить ее за хвостъ.
— Ну, ну, вставай, что ли!
Лошадь сдѣлала попытку приподняться, но опять повалилась.
— Да ты бы въ бокъ ее лебардой! — командовалъ жандармъ.
Алебарда подѣйствовала: послѣ новаго усилія лошадь поднялась на ноги, но дрожала еще всѣми членами.
— Эхъ, эхъ! и колѣна–то себѣ какъ отшибла! — замѣтилъ будочникъ. — А бѣгунокъ твой все еще безъ памяти.
— Такъ растолкай его!
Сталъ будочникъ расталкивать «бѣгунка», но тотъ по–прежнему не подавалъ и признаковъ жизни.
— Нѣтъ, какъ есть мертвое тѣло!
— Эка служба каторжная! — пробурчалъ жандармъ, нехотя слѣзая наземь.
Но едва только онъ подошелъ къ «мертвому тѣлу», какъ тѣло ожило, схватило его за обѣ ноги, и самъ онъ растянулся на землѣ. Въ тотъ же мигъ Самсоновъ вскочилъ на ноги и — на собственную лошадь жандарма.
— Вотъ такъ такъ! Ай, молодца! Ха, ха! — раскатисто загрохотали ломовики, свидѣтели всей этой сцены. — Ну–ка, лови его теперь, лови!
Пока ошеломленный жандармъ пришелъ въ себя да собрался нагонять бѣглеца на оставленной ему чужой лошади, съ трудомъ передвигавшей свои разбитыя ноги, — того и слѣдъ простылъ.
VIII. Фельдмаршалъ графъ Минихъ
.
Во второй половинѣ апрѣля солнце заходить въ Петербургѣ довольно поздно — около 8–ми часовъ вечера. Когда описанная сейчасъ скачка съ препятствіями пришла къ концу, солнце было уже за горизонтомъ; но темноты еще не наступило, а потому ѣхать къ дому графа Миниха прямымъ путемъ по набережной y всѣхъ на виду было бы безразсудно.
Проскакавъ внизъ по Кадетской линіи до большого проспекта, Самсоновъ завернулъ по проспекту налѣво, а когда миновалъ нѣсколько линій, то взялъ опять направо и мчался такъ все впередъ, пока не достигъ Малаго проспекта.
Здѣсь въ тѣ времена была еще почти сплошная дичь и глушь: кое–гдѣ лишь убогій домишко, а то заборы, огороды или по–просту пустыри, поросшіе кустарникомъ.
Весь Малый проспектъ, и вверхъ и внизъ, точно вымеръ; свидѣтелей, значить, не было. Сойдя съ лошади, Самсоновъ потрепалъ ее сперва въ благодарность по шеѣ; потомъ сорвалъ съ куста добрый хлыстъ (плетку во время паденія онъ потерялъ), повернулъ лошадь головой въ сторону большой Невы и вытянулъ ее хлыстомъ. Неприготовленная къ такому обращенію послѣ испытанной только–что ласки, она сдѣлала воздушный прыжокъ и ускакала вонъ.
Теперь только Самсоновъ оглядѣлъ свое платье: сверху до низу оно было забрызгано, замазано уличною грязью. Онъ взялся за голову: и картуза на немъ уже не было! Ну, какъ въ такомъ видъ предстать передъ фельдмаршаломъ?
На помощь ему пришла сама природа. Съ Ладожскаго озера нагнало дождевую тучу, закрапалъ дождь и вдругъ полилъ какъ изъ ведра.
Подставляя подъ ливень, какъ подъ душъ, то лицо и грудь, то бока, то спину, Самсоновъ смылъ съ себя всѣ слѣды улицы, а затѣмъ, въ виду сгустившихся уже сумерекъ, рѣшился двинуться къ конечной своей цѣли. Четверть часа спустя онъ входилъ подъ колоннаду крыльца фельдмаршалскаго дома. У входа горѣли два масляныхъ фонаря, а потому стоявшій за стеклянною дверью швейцаръ могъ хорошо разглядѣть всю неприглядную фигуру юноши, съ непокрытой головы и всей одежды котораго вода бѣжала ручьями. Поэтому же онъ встрѣтилъ входящаго далеко нелюбезно:
— Чего лѣзешь параднымъ ходомъ! Еще наслѣдишь тутъ y меня…
— Ужъ не взыщи, почтеннѣйшій, — съ скромною развязностью извинился Самсоновъ, хотя сердце подъ камзоломъ y него сильно стучало. — Я къ его сіятельству фельдмаршалу по самонужнѣйшему дѣлу. Ну, ужъ погодка!
— А картузъ твой гдѣ?
— Картузъ?.. Да на мосту, вишь, вѣтромъ съ головы сорвало и въ Неву снесло.
— Гмъ… — промычалъ съ нѣкоторою какъ бы недовѣрчивостью швейцаръ. — Да какъ я пущу тебя къ его сіятельству въ такомъ обличьѣ? Тебя кто послалъ–то?
«Кого ему назвать? Назову–ка сына фельдмаршалскаго; вѣдь, онъ каждый день, почитай, дежуритъ въ Зимнемъ дворцѣ.»
— Послалъ меня къ своему родителю молодой графъ; государыня его нынче дольше задержала…
— Почто же ты о томъ сряду не сказалъ? Ты малый, не финтишь ли?
Въ это время къ крыльцу подкатила карета.
— Да вотъ и самъ молодой графъ! воскликнулъ швейцаръ и выбѣжалъ на улицу.
Сквозь стеклянную дверь Самсонову было видно, какъ швейцаръ, открывъ карету и высадивъ своего молодого господина, началъ что–то наскоро ему докладывать.
«Смѣлость города берегь!» — сказалъ себѣ Самсоновъ и сталъ y самаго входа.
Такимъ образомъ, молодой Минихъ, входя, тотчасъ его увидѣлъ.
— Это онъ и есть? — спросилъ онъ швейцара.
— Онъ самый, ваше сіятельство.
— Ты что это наплелъ на меня? — обратился онъ къ Самсонову. — Да постой, лицо твое мнѣ словно знакомо…
— Ваше сіятельство не разъ уже меня видѣли, — отвѣчалъ Самсоновъ и прибавилъ шопотомъ: — Присланъ я къ господину фельдмаршалу подъ кровомъ глубочайшей тайны, дабы чести его порухи не было.
— Отойди–ка, — сказалъ Минихъ швейцару. — Кто жъ это прислалъ тебя?
— Артемій Петровичъ Волынскій.
При имени павшаго въ немилость кабинетъ–министра молодой графъ поблѣднѣлъ и нахмурился.
— Ты, вѣрно, съ письмомъ отъ него? — спросилъ онъ.
— Съ письмомъ; но мнѣ велѣно передать его въ собственныя руки вашего батюшки.
— Я уже передамъ; а ты здѣсь обождешь.