Страница 13 из 87
По ступенямъ возвышенія съ обѣихъ сторонъ были разставлены высшіе сановники и камергеры въ расшитыхъ золотомъ мундирахъ, въ орденахъ и звѣздахъ, а внизу — камеръ–юнкеры. Вдоль всего огромнаго зала размѣстились въ три ряда: съ правой стороны–представители иноземныхъ державъ и россійскаго дворянства, а слѣва — дамы, имѣющія пріѣздъ ко Двору.
Отъ этого невиданнаго еще ею дотолѣ, ослѣпительно–блестящаго собранія y Лилли въ глазахъ зарябило. Такъ она не была даже въ состояніи, да не имѣла бы и времени, хорошенько разглядѣть цесаревну Елисавету Петровну, стоявшую въ первомъ ряду дамъ, поблизости отъ трона. Но одно ее все таки поразило: въ числѣ присутствующихъ не было ни самого герцога Бирона, ни его супруги, первой статсъ–дамы царицыной, и ей невольно подумалось:
«Не хотятъ ли они такимъ образомъ выразить протестъ, что сыну ихъ принцесса предпочла иностраннаго принца?»
— Маркизъ Ботта! — заговорили тутъ около нея дамы, и она увидѣла малорослаго, плотнаго мужчину въ иностранной формѣ, мѣрными шагами и съ гордо–вскинутой головой направляющагося черезъ весь залъ къ императрицѣ.
Поднявшись вверхъ на пять, на шесть ступеней къ трону, посланникъ отвѣсилъ монархинѣ установленный поклонъ, накрылся, по обычаю своей страны, раззолоченной шляпой съ плюмажемъ и произнесъ небольшую привѣтственную рѣчь на нѣмецкомъ языкѣ; послѣ чего, снявъ опять шляпу, подалъ государынѣ письмо отъ вѣнценоснаго заочнаго свата.
Отвѣчала ему точно такъ же не сама императрица: заговорилъ отъ ея имени по–русски стоявшій на верхней ступенькѣ высокій и осанистый сановникъ, окидывая изъ–подъ своихъ пушистыхъ бровей стоявшаго нѣсколькими ступенями ниже приземистаго австрійца еще болѣе гордымъ взглядомъ.
«Первый министръ, Артемій Петровичъ Волынскій! — догадалась Лилли. — Точно такъ свысока долженъ смотрѣть и орелъ на коршуна, взлетѣвшаго къ его высямъ.»
Волынскаго смѣнилъ графъ Кейзерлингъ, посланникъ брауншвейгь–вольфенбюттельскій, чтобы сказать также нѣсколько словъ и подать письмо отъ своего государя, герцога вольфенбюттельскаго. Несмотря на сотни присутствующихъ, кругомъ царила такая мертвая тишина, что каждое слово говорившихъ долетало до противоположнаго конца зала.
По окончаніи рѣчей, Анна Іоанновна, опираясь на руку Волынскаго, спустилась съ троннаго возвышенія (два камерпажа поспѣшили подхватить волочившійся за нею тяжелый шлейфъ) и прослѣдовала въ большую, празднично–разукрашенную галлерею, гдѣ придворные чины и дамы размѣстились въ томъ же порядкѣ.
— А вотъ и нареченный женихъ, — замѣтила вполголоса одна изъ сосѣдокъ Лилли. — Но какъ онъ жалокъ, Боже милосердный!
— Какъ есть агнецъ передъ закланьемъ, — отозвалась другая.
И точно: въ своемъ бѣломъ шелковомъ, расшитомъ золотомъ кафтанѣ, съ женоподобнымъ лицомъ и распущенными а l'enfant до плечъ, завитыми свѣтло–бѣлокурыми волосами, бѣдный принцъ брауншвейгскій шелъ между двумя рядами придворныхъ къ стоявшей подъ балдахиномъ въ концѣ галлереи царицѣ шаткой поступью и съ миной осужденнаго. Невнятно пробормотавъ что–то, — должно–быть, личную просьбу не отказать ему въ рукѣ царицыной племянницы, — онъ, по знаку Анны Іоанновны, сталъ рядомъ съ нею съ правой стороны, а его сватъ, маркизъ Ботта, съ лѣвой.
Тутъ два высшихъ придворныхъ чина: кабинетъ–министры Волынскій и князь Черкасскій, ввели въ галлерею и подвели къ императрицѣ племянницу–невѣсту. Видъ y Анны Леопольдовны былъ не менѣе убитый, какъ y Антона–Ульриха; а когда тетушка–царица объявила ей, что вотъ принцъ брауншвейгскій проситъ ея руки, — самообладаніе окончательно оставило бѣдняжку; она кинулась на шею къ государынѣ и разрыдалась.
Такая чисто–семейная сцена, не предусмотрѣнная церемоніаломъ, до того всѣхъ озадачила, что все кругомъ замерло, не смѣя шелохнуться. Сама Анна Іоанновна, строго сохранявшая до сихъ поръ свою царственную осанку, не смогла также подавить свое волненье: изъ–подъ рѣсницъ ея на голову припавшей къ ней племянницы закапали слезы.
Не потерялся только маркизъ Ботта. Обратясь къ императрицѣ съ новой рѣчью, онъ раскрылъ сафьяновый футляръ, въ которомъ оказался свадебный подарокъ «римскаго» императора — великолѣпная золотая цѣпь — «эсклаважъ», вся усыпанная драгоцѣнными каменьями и крупными жемчужинами. Дрожащими еще руками Анна Іоанновна приняла цѣпь и надѣла ее на шею невѣсты; послѣ чего сняла съ пальцевъ принца и принцессы обручальныя кольца и вручила жениху кольцо невѣсты, а невѣстѣ — кольцо жениха.
— Будьте счастливы, мои дѣти! Благослови васъ Господь Богъ и Пресвятая Матерь Божія! — проговорила она растроганнымъ голосомъ и обняла обоихъ.
Первою поздравить вновь обрученныхъ подошла цесаревна Елисавета. Обнимая принцессу, она тихонько стала утѣшать ее.
— Оставь! ты ее еще больше разстроишь! — властно замѣтила ей императрица, и цесаревна отошла, чтобы дать мѣсто другимъ поздравителямъ.
Стоя объ руку съ женихомъ, Анна Леопольдовна принимала поздравленія съ натянутой улыбкой сквозь слезы и, казалось, едва держалась на ногахъ, такъ что Антонъ–Ульрихъ долженъ былъ ее поддерживать, хотя y него самого видъ былъ не менѣе жалкій.
Всѣмъ присутствующимъ стало не по себѣ: всѣ украдкой переглядывались, перешоптывались. Лилли услышала опять около себя пересуды, причитанья придворныхъ кумушекъ:
— Не къ добру это, охъ, не къ добру!
— Не обрученіе это, а словно похороны!
— Смотрите–ка, смотрите: уже уходятъ! Невмоготу, знать, пришлось.
Толпившіяся въ дверяхъ торопливо посторонились, чтобы пропустить обрученныхъ.
Слѣдовавшая за принцессой баронесса Юліана кивнула по пути Лилли, чтобы та не отставала. Когда, рядомъ комнатъ, достигли наконецъ собственныхъ покоевъ Анны Леопольдовны, послѣдняя высвободила свою руку изъ–подъ руки жениха и, коротко поблагодаривъ: «Danke!», въ сопровожденіи Юліаны и Лилли вошла въ открытую камерпажемъ дверь, которая тотчасъ опять захлопнулась передъ озадаченнымъ принцемъ.
X. Эсклаважъ и новая дружба
.
— Ахъ, я бѣдная, бѣдная! — воскликнула Анна Леопольдовна, ломая руки, и повалилась ничкомъ на свое «канапе».
— Что вы дѣлаете, принцесса! — испугалась Юліана: — вы совсѣмъ вѣдь изомнете вашу чудную робу и сломаете, пожалуй, фижмы…
— Я задыхаюсь… Разстегни меня…
— Да вы хоть бы присѣли, — сказала Юліана и, наперерывъ съ Лилли, принялись разстегивать ей платье и распускать шнуровку.
Въ это время дверь снова растворилась, и вошла цесаревна Елисавета вмѣстѣ съ молоденькой гоффрейлиной.
— А я хотѣла тебя, дорогая Анюта, еще отдѣльно поздравить, — заговорила цесаревна, подсаживаясь къ принцессѣ, и крѣпко чмокнула ее нѣсколько разъ. — Поздравляю отъ всей души!
— Есть съ чѣмъ!.. — отвѣчала Анна Леопольдовна, какъ избалованный ребенокъ, капризно надувая губки. — Мужъ не башмакъ — съ ноги не сбросишь!
— Да зачѣмъ его сбрасывать? Если не тебѣ самой, то твоему будущему сыну суждено носить царскую корону.
— Сыну отъ постылаго мужа! Не нужно мнѣ ни сына, ни короны! Сколько разъ вѣдь говорила я тетушкѣ, что съ радостью уступлю тебѣ всѣ мои права…
— Вздоръ несешь, душенька. Ты государынѣ родная племянница, а я ей только кузина…
— Но зато въ десять разъ меня умнѣе! Не понимаю, право, почему ты, тетя Лиза, всегда еще такъ мила со мной…
— Ея высочество цесаревна со всѣми обворожительно мила, — вмѣшалась дипломатка Юліана.
— А главное, гораздо разсудительнѣе васъ, принцесса: если ужъ государынѣ благоугодно было назначить васъ своей наслѣдницей, такъ вы обязаны безпрекословно повиноваться.
— Я и повинуюсь, выхожу замужъ за этого… Не знаю, какъ и назвать его!
Она залилась опять слезами, и Елисаветѣ Петровнѣ стоило не малаго краснорѣчія, чтобы нѣсколько ее успокоить.
— Любоваться имъ тебѣ не нужно; но другимъ–то своей нелюбви къ нему ты не должна слишкомъ явно показывать. Царствующія особы должны стоять на такой высотѣ надъ толпой, чтобы казались ей всегда высшими существами, неподверженными человѣческимъ слабостямъ.
— Да ты сама–то, тетя Лиза, развѣ держишь себя такъ?