Страница 234 из 279
Цыгане еще громче грянули величальную.
Колоколов подошел к самым сходням и сделал знак сыну.
Костя Колоколов замялся, забыл приготовленные слова, потому что образ англичанки поразил его в самое сердце. Даже в Лондоне ему не приходилось видеть подобной нежной и типично английской красоты.
– Говори! – услышал он рассерженный голос отца.
И, не отрывая взгляда от девушки, Костя Колоколов произнес по-английски приветствие, заученное вчера с помощью Ниночки Черниковой.
– Добро пожаловать в наш отдаленный уголок Российской империи! Разрешите представить вам моего отца, негоцианта, почетного гражданина этого города, который вышел на берег для того, чтобы оказать вам гостеприимство.
– Вы говорите по-английски? – удивилась Вероника. – Это невероятно.
Колоколов-старший потряс ей руку, поздоровался с Дугласом, а затем отступил в сторону, чтобы с англичанами могли поздороваться городские власти.
– Ты переводи, переводи, – сказал он сыну, но тот замолчал. Он договорился с Ниночкой Черниковой, что после первых заученных заранее фраз он уступит ей место. Но Ниночка куда-то, как всегда, запропастилась.
– Минутку, отец, – сказал Костя и кинулся искать в толпе Ниночку. Он отыскал ее среди ссыльных, окруживших профессора, и за руку поволок к англичанам.
Когда они поднимались по откосу, Дуглас смотрел по сторонам, разглядывая цыган и местных зевак, потом поглядел себе под ноги и спросил Колоколова-младшего:
– Здесь принято класть ковры на землю?
– Нет, – сказал Колоколов, глядя на профиль Вероники Смит. – Это для вас.
– Мы тронуты, – сказал Дуглас.
А Вероника увидела авто, запряженное белыми конями, и воскликнула:
– Это удивительнее Великой Китайской стены!
Профессора Мюллера разместили в гостинице «Лена» – двухэтажном каменном здании, построенном недавно на главной площади радением Колоколова. На первом этаже ее помещался ресторан, где порой пели цыгане, а на втором – шесть нумеров для приезжих.
Федор Францевич лишь успел разложить вещи, как его потащили в дом к Черникову, где его ждали к обеду.
Домик Черниковых невелик, гостиной в нем не водится, так что все сразу прошли в столовую. Мария Павловна, жена Черникова, еще не старая, кругленькая, добрая якутка, суетилась у стола, накрывала его, стараясь не мешать умным разговорам.
Сам Семен Натанович Черников, поглаживая нервными пальцами широкую с проседью бороду, сидел во главе стола и критическим взглядом оценивал усилия своей супруги. По правую руку от него сидел его закадычный друг отец Пантелеймон, неуемно любознательный и крайне веселый человек. И были они с Черниковым схожи – манерами, вальяжностью, бородами, но Черников был втрое меньше отца Пантелеймона, зато втрое говорливей и бурливей. По левую руку от хозяина посадили петербургского профессора, а рядом с ним уселся Андрюша Нехорошев, бывший мюллеровский студент, худой, носатый, неловкий, влюбленно глядевший на профессора, которому поклонялся в университете и появление которого в Новопятницке было для Андрюши подобно явлению божества, и к этому явлению Андрюша готовился с весны, как только узнал, что, получив сообщение Андрюши о падении метеорита за Урулганским хребтом, Мюллер изъявил желание собственнолично отыскать и изучить небесный камень.
Сведения о падении болида, случившемся в марте, проникли в газеты всего мира. Писалось о небесном свечении, об устрашающем грохоте, якобы долетевшем до Хабаровска. Истина смешивалась со слухами, куда более красочными в Вене или Брюсселе, нежели, скажем, в Новопятницке, откуда по карте до Урулгана рукой подать, а на самом деле так далеко, что за полгода никто в те места не добрался, не считая тунгусов, которых посылал колоколовский приказчик и которые ничего, кроме поваленного леса и пожарища, не отыскали, хотя, возможно, опасаясь злых духов тайги, и не очень старались.
Помимо перечисленных лиц, за столом собрались еще несколько ссыльных, а также учитель словесности из церковноприходского училища и томный, скучный телеграфист Барыкин. Конечно же, всем хотелось узнать петербургские новости, покопаться в журналах, что привез с собой профессор, услышать о событиях на Балканах и об открытии Южного полюса, о том, что нового написал Леонид Андреев, – в глухой провинции всегда есть думающие люди, которые живут интересами нации и всего просвещенного мира.
Но все терпели. Послушно отвечали профессору о метеорите и возможности путешествия за Урулган.
– Если Колоколов не поможет, людей не достать, – говорил отец Пантелеймон.
Он водил пальцем по карте низовьев Лены, привезенной профессором из столицы.
– Тунгусы сейчас съезжаются в Булун, там начинается ярмарка и дележ рыболовных тоней, – пояснил Барыкин.
– Что такое Булун? – спросил Мюллер.
– Это последнее поселение в низовьях Лены, – сказал Андрюша. – Я там был в прошлом году с землемерами.
– Мне знакомо это наименование, – сказал профессор.
– Без сомнения, – пояснил Черников. – В свое время о нем писали в Европе. В семидесятых годах прошлого века корабль «Жаннета» капитана де Лонга был раздавлен льдами севернее устья Лены, и его команда пошла по льдам на юг.
– Помню, помню, – поднял руку профессор, который предпочитал говорить сам. – Они не дошли до Булуна несколько миль и сгинули в снегах.
– Боцман и несколько матросов добрались до Булуна, – с удовольствием поправил гостя Семен Натанович, который тоже любил говорить сам.
– И что там? – спросил Мюллер.
– Там стойбище тунгусов и несколько изб – в них живут казаки. Там есть изба полицейского начальника.
– Крупный культурный пункт наших мест, – сказал иронично телеграфист Барыкин.
Мария Павловна внесла большую деревянную миску с пельменями.
– Отведайте, – сказала она, – отведайте, батюшка.
Ей в жизни еще не приходилось видеть настоящего профессора.
Младшие дети Черниковых – четверо, все одинаковые, скуластые, с прямыми черными волосами – в мать, глазастые, носатые – в отца, – выглядывали из-за двери, сопели от волнения.
Мария Павловна положила пельменей Мюллеру и полила их сметаной.
– Лучших пельменей вы от Северного полюса до Иркутска не отведаете, – сказал гостю отец Пантелеймон.
– Да-да, это великолепно, – согласился Мюллер. – Скажите, а отправится ли кто-нибудь на ярмарку из Новопятницка?
– Колоколов собирался, – сказал Андрюша.
– Две баржи с товаром, – отец Пантелеймон загибал пальцы, – нет, три. «Иона» потащит.
– У Колоколова есть мощный буксир «Иона», – пояснил Андрюша.
– В честь ихнего батюшки назван, – сказал учитель.
– Можно ли нам рассчитывать на место на барже? – спросил Мюллер.
– Нравятся пельмени? – спросила Мария Павловна, удрученная тем, что высокий гость все еще их не попробовал.
Черников разливал водку из стеклянного графина.
– С приездом, – сказал он. – Со знакомством. Хлопнула дверь. Вбежала Ниночка Черникова. За ней боком,
почти упираясь в притолоку, вторгся неловкий Костя Колоколов.
– Пельмени еще не съели? – спросила Ниночка с порога.
– Неужто тебя у Ефрема Ионовича не покормили? – удивилась Мария Павловна.
– Разве там пища? Костя, подтвердите, разве там пища? – Ниночка была возбуждена, раскраснелась и была так хороша, что даже Мюллер, равнодушный к женским прелестям, залюбовался ее экзотической красотой.
Как и ее младшие братишки, она унаследовала от матери высокие скулы, брови вразлет и густые волосы цвета воронова крыла, а от отца громадные карие глаза, высокий в переносице, тонкий с горбинкой нос и полные яркие губы.
– Отец привез из Якутска повара, – сообщил, смущаясь, Костя. – Теперь питается по системе доктора Леграна. Вегетарианская пища и долголетие.
Костя говорил серьезно, и непонятно было, осуждает ли он отца либо преклоняется перед его передовыми взглядами.
– Вареная морковка под молочным соусом! С ума сойти! – сказала Нина, занимая место за столом, из-за чего телеграфист Барыкин вынужден был отодвинуться в угол.