Страница 206 из 279
И стало жалко, что она больше никогда не увидит Наронга, не вернется в то самое бунгало, не говоря уж о городе Веревкине Тульской области.
Маун Джо обернулся к ней и спросил.
Вопроса она не поняла, но поняла, о чем он хочет спросить: какое из полей ей больше по душе?
Она показала на то, которое было ближе других, оно лежало на склоне, как раз под ногами. Заодно Лена отметила положение соседних участков.
Туман разошелся — впрочем, они забрались довольно высоко. Облака также сначала источились, а потом и вовсе рассеялись.
Спускаться пришлось без дороги, Маун Джо шел медленно и все время оборачивался, проверяя, ступает ли Лена в его след.
Большой жук пробежал по ветке рядом с лицом Лены, паутина покачивалась там, куда он ринулся, испугавшись людей. Паутина была размером с дверь — не только жукам там место найдется.
Сзади похрустывали ветки — спускался Маун Каун.
Без кругозора, без горизонта теряешь ориентацию и непонятно, сколько прошел и сколько осталось идти.
Поэтому поляна, засеянная маком, показалась, неожиданно.
Отсюда сверху было видно, как она спускается полого к домику или, скорее, шалашу на сваях, видно, там сидел сторож.
Маун Джо остановился на краю макового поля. Оглянулся, как бы спрашивая, что делать дальше.
Лена пережила несколько секунд тупой растерянности. А что в самом деле делать? Вот она проехала полмира, она добралась до поля, она никогда еще не видела столько маков сразу. Некоторые уже отцвели, и тяжелые, похожие на спелый инжир светло-зеленые коробочки покачивались под ветерком.
Лена прошла к полю, вошла в него. Маки были высокими, куда выше, чем у нас, она раскрыла сумочку, вытащила оттуда платок с завернутым в него пузырьком, заткнутым резиновой пробочкой. Потом поднесла платок к носу, словно намереваясь высморкаться, тут скромность одолела даму, и она отвернулась от своих спутников.
Пробка поддалась легко, и несколько капель поппифага упали на листья и цветок мака. Лена заткнула бутылочку пробкой.
Вот и все.
Трудно поверить Николаю, но если поверить, то этого достаточно не только чтобы погубить маки на этой плантации, но и на соседних — насекомые, птицы и даже ветер могут разносить вирус.
— Спасибо, — сказала Лена своим спутникам. — А теперь покажите мне другую делянку.
Они поняли не сразу, но, видно, время было, и шаны подчинились.
Они пошли дальше, а когда проходили мимо шалаша, оттуда спрыгнул голый до пояса дикарь и начал что-то яростно выговаривать шанам. Горцы с презрением отмахивались от него. Он вытащил из-за пояса нож и помахал им в воздухе, не намереваясь никого убивать, а Маун Каун вытащил из-под подмышки грозного вида пистолет и тоже им помахал.
Молодой дикарь кричал им вслед, а шаны ускорили шаги, видно, им ни к чему был шум.
Когда они вышли к следующей плантации, Маун Джо сказал Лене:
— Быстро, быстро!
Лена кивнула. Лучше вернуться и потом придумать, как с пользой употребить оставшуюся жидкость.
На этот раз пробочка упорно не открывалась, и вроде бы Маун Джо заметил, что белая женщина занимается недозволенными вещами. А может, торопился, пока не прибежали бандиты генерала Лю.
А вдруг в бутылочке не поппифаг? А вдруг его подменили?
Нет, характерный чесночный запах сохранился на пальцах.
— Пройдем вот так. — Лена показала путь вдоль долины, чтобы пройти мимо еще одной поляны. Но ее спутники отказались.
Они велели ей снова карабкаться наверх.
Они карабкались, стало невыносимо душно, они добрались до вершины, и Лена с облегчением подумала, что теперь начнется спуск к речке. Но она ошиблась. Наверху их ждали солдаты.
Сначала она жутко расстроилась. Ведь она только начала губить посевы. А что, если на этих участках ничего не получилось? Ведь она надеялась потеряться, уйти от шанов. Впрочем, замыслы ее были неконкретны, как будто она должна была ужалить, выпустить яд… или сделать как кета. Кета с запасом неиспользованной икры…
Шаны поднимались покорно — они тоже увидели солдат.
Маун Джо сказал:
— Ты иди, женщина. Тебя ловили.
Он подтолкнул Лену вперед, чтобы показать этим, что он здесь ни при чем, проводник и только.
Все было просто, обыденно, никто не собирался Лену мучить и убивать.
Шаны куда-то исчезли. Сначала Лена долго шла по тропинке, по жаре, солдаты шли быстро, не обращая внимания на нее. Хорошо еще, что она так исхудала за последние недели, что мышцам нечего было тащить на себе. Потом тропинка стала шире, превратилась в грунтовую дорогу, разбитую машинами. Лена представляла себе, как ее приведут к генералу Лю и он будет пытать ее, как советскую партизанку. Думать об этом не хотелось, поэтому она думала о том, что полковник Наронг обязательно придумает что-то, чтобы ее освободить. Он должен успеть, иначе наши мафиози до нее доберутся. А ведь они ей будут мстить за Васю.
Через несколько минут они добрались до небольшой деревни или, вернее, базы в лесу, партизанской базы. Там стояли бараки с окнами без стекол под тростниковыми крышами, в зарослях белело каменное здание, но туда Лену не повели. Ее оставили в небольшом бараке, разделенном пополам вертикальной решеткой. По одну ее сторону стояла лежанка, покрытая циновками. Там предстояло томиться Лене, по другую стоял стол и стулья — там сидели ее стражи, которые ни на секунду не выпускали ее из виду. На это можно бы наплевать, если человеку не надо отправлять надобности. Но терпи не терпи
— приходится привыкнуть и к тому, что ты снимаешь грязные, отвратительные трусы на глазах у солдат.
Дня через три, когда в барак заглянул офицер, она постаралась объяснить ему, что человеку свойственно мыться. Тот сморщил нос, почуял что-то, и ей принесли целую бадью теплой воды. Хватило, чтобы помыться и постирать. Это был радостный день.
Мешали жить мыши и тараканы — они не кусались, не злобствовали, но чересчур суетились, а давить их было бессмысленно — новые придут.
Потом потянулись одинаковые дни. Не стала делать с первого дня зарубок, как граф Монте-Кристо, вот и потеряла счет дням.
Никто не приходил и не спешил ее спасать.
Никто не интересовался даже содержимым ее сумки.
Лена сидела в тюрьме вторую неделю, когда Аскольда вызвало к себе высокое начальство.
Не для разноса. Его уже разносили после смерти майора Вероники Кротковой. Она была ценным сотрудником, преданным делу защиты Родины, отмечена наградами и поощрениями, со знанием иностранных языков, близкий человек к самому генералу Прохорчуку. А с ней погиб еще один агент, Василий Нестеренко, человек, правда, пустой, даже выведенный за штат. Но ведь мы не бросаемся людьми! Нам дорог каждый живой человек.
Нет, не для разгона вызвали Ивана Тимофеевича.
— Мы получили сведения, — произнесло начальство, которое воспринимало себя во множественном числе, — это преувеличение или факт?
— Пока, надеюсь, преувеличение, но сами понимаете, ручаться может только Господь Бог.
— Докладывайте, не стесняйтесь. Вы уже достаточно напортачили.
— Это женщина, — Аскольд говорил с искренней печалью в голосе, — связавшись с одним черным полковником, сумела забраться в такие места, где и мужчине трудно…
— Без эмоций, полковник, — сказало начальство. — Мы с вами не чай распиваем. Смог провалить операцию…
— Не я стрелял, а ваша Кроткова, — буркнул Аскольд, но начальство не любит, когда его перебивают, и потому оно стало барабанить пальцами по столу.
— Продолжай, — сказало оно, отступившись.
— Факт остается фактом, Сидорова жива…
— Не тяни, я понимаю, почему она жива. Уже нет резона убивать ее. Уже не остановишь.
— Главное — достать противоядие.
— Надо было не противоядие искать, а на пути этого…
— Поппифаг.
— Надо же придумать название. Уроды!
— Не мы придумали.
— Продолжай. Объясни мне по-человечески, почему ты ее не убрал с самого начала?
— С самого начала? За что? А потом было поздно. Ускользнула. Вы же знаете, что нет хуже любителей, они непредсказуемы. Профессионала я бы тысячу раз просчитал и снял его… Но главный фактор — ну гениальная баба, преклоняюсь! Кинуть такого гуся! Самого полковника Наронга.