Страница 188 из 279
— Елена, стой! — сказала она с самоуверенностью идиотки. — Тебя сегодня посланиями завалили. Я прочла, удивилась. Тебя окружают эти самые, правильно?
— Правильно, — тихо ответила Елена.
— Наркобароны! — вспомнила Александра Ивановна. По другой стороне шел директор школы — ну зачем ему ходить по улицам в такое время?
— А ты не беги, не беги, — сказала почтальонша. — Продолжение следует. Распишись-подвинься.
Елена расписалась в растрепанной книжке. Директор, кивая, отправился дальше. Конечно, он все знает про Борю, наверное, в городе уже все знают.
Почтальонша стояла рядом и ждала, когда Елена прочтет телеграмму, но Елена медлила.
— Ты читай, читай, — сказала почтальонша. — Я все равно уже прочла. И на почте, сама понимаешь, тоже люди. Все читали.
— «Приезжай немедленно, — прочла вслух Елена. — Случилась беда. Тамара».
— Ну вот, видишь, — сказала Александра Ивановна. — Что значит связываться с ними.
— С кем?
— Откуда телеграмма? Из того же отделения, что и первая, — мне Алла сказала, она все сечет.
— А кто такая Тамара? — спросила Елена.
— Ну вот, и не знает, — сказала почтальонша. — Полюбовница наша.
— Наша?
— Николая твоего, значит, наша, — сказала Александра Ивановна и быстро пошла прочь, словно заглянула в глаза Елене и испугалась.
А Елена поняла: Тамара — это не любовница, а жена Колиного коллеги, к которому он уехал работать. Они когда-то встречались, даже ходили вместе в поход на байдарках. Тамара…
Лена быстро пошла дальше. Надо вести себя так, чтобы никто не подумал. Хотя все подумают. Все.
К счастью, Клава была дома, лелеяла свои ногти. Смотрела в них, как в зеркало, хотя с ее данными — что смотри, что нет, лучше не станет. Но чем-то она пленяла крепких глупых мужиков. Клава открыла дверь, не выпуская из руки пилки, и сразу поспешила обратно в гостиную, густо уставленную полированными предметами. Она не предложила Лене сесть, а сказала:
— Показывай кольцо.
— А ты как догадалась? — спросила Лена.
— Еще бы не догадаться. Без крайней нужды разве бы ты опустилась до моего ничтожества?
— Зачем ты так…
— Плох Борис? Знаю, что плох. Все знают, только ты зря от близких людей скрываешь. Тебе за излишнюю гордость, Ленка, наказание, от Бога.
— Клава…
— Я теперь стала крайне религиозна. В этом есть душевное спасение. Я всегда за моего молюсь — он на разборке, а я молюсь. Помогает. Хочешь, за твоего помолюсь?
— Спасибо. — Словно неловко отказаться.
— Показывай кольцо. То же самое?
— У меня другого и не было.
— Знаешь, Ленка, времена изменились, как сама жизнь. Вот когда мы с тобой девчонками были — это кольцо для меня было мечтой, я думала — надену и стану такая красивая, что все отпадут. А теперь мой Гоша может из Парижа выписать, от Кардена, и будет дешевле, чем в нашем Замухранске.
— Ну тогда покупай в Париже.
— Вот вся ты! Только бы нагадить в душу.
Клава взяла кольцо и пошла в другую комнату. Она изменилась за какие-то несколько месяцев — исчезли все кости и углы, — помоечная кошка, черная, кареглазая, дикая, зубастая, округлилась и уже не помоечная, а домашняя, научилась мурлыкать.
— Я в лупу смотрю, — сообщила Клава из той комнаты. — Кольца, Ленка, надо мыть. На будущее знай. Сколько ты за него хочешь?
— Я не знаю.
Лена и в самом деле забыла подумать об этом, оценить, у кого-то спросить.
— Вот и дура, — спокойно отозвалась Клава. — Теперь я тебя обдурю. Будь спокойна. Сто зеленых тебя устроит?
— Нет, — сказала Лена, мысленно переводя доллары в рубли. — Нет, наверное, золото там дороже стоит, а еще и камень… — Она словно просила прощения у Клавы.
— Кто в двадцать дурак, тот до смерти дурак, — сказала Клава. Она возвратилась в гостиную и кинула кольцо на стол. Камень полыхнул голубыми искрами.
— Ты хоть знаешь, что за камешек? — спросила Клава.
— Мама говорила, что аквамарин, — ответила Лена. — Мне бы долларов двести, а потом я достану…
И вдруг Клава разревелась. Ни с того ни с сего. Стояла, издевалась над Леной, а потом как пузырь лопнула. Упала на диван, спрятала лицо в кулаки, черные волосы вздрагивали, как змеи Горгоны Медузы, ключица, натянув кожу, торчала наружу. Клава захлебывалась слезами, Лена испугалась и стала уговаривать ее:
— Не надо, пожалуйста, Клавочка. Не бери ты этот камень.
Она кинулась на кухню, еле нашла чистую чашку, а когда вернулась в комнату, Клава сидела на диване, по щекам тянулись вертикальные черные полосы потекшей туши. Она протянула руку и взяла чашку. Она стала пить и закашлялась. Жадно пила.
Лена непроизвольно посмотрела на стол — испугалась, а вдруг это хитрость? В школе у Клавки была цыганская привычка — цап что-нибудь, потом убей, не сознается. Но кольцо лежало на столе.
— Значит, так. — Клава отдышалась. — Слушай сюда, мое сокровище. Про Борьку весь город знает, не надо объяснять, вот и почтальонша у меня только что побывала. А ты, дура, у меня двести баксов просишь. Ну какая же дура!
Клава громко всхлипнула, проглотила слезы, шагнула к стоявшему в углу письменному столу с компьютером, покрытым кружевной салфеткой, вытащила из-за него черный бумажник. Не глядя, вытащила оттуда пачку долларов — все, что там было, и не стала передавать доллары Лене, опасаясь, что та откажется, а грубо заткнула их ей за лифчик, чуть не оборвав пуговку на блузе.
— Здесь тысячи две-три баксов, — сказала она. — Дома посчитаешь. Это аванс. Завтра мой свозит кольцо в Москву, к специалисту. Разницу заплатим тебе потом. Поняла?
— Клава, ну что… мне столько и не нужно.
— Уходи, Ленка, пока я тебя не придушила! — закричала Клава. — Видеть тебя не могу!
Она ее буквально вытолкала на улицу. И крикнула вслед:
— Лети самолетом. Или такси возьми! Не жалей денег, понимаешь? И своему Борьке ничего не оставляй. Я его покормлю, если надо. Главное, не жалей денег, это все дерьмо.
И Елена отнеслась к этому дару как к проявлению природных сил. И нельзя было бы сказать, что она глубоко растрогана поступком Клавы. Просто дождь перестал и выглянуло солнце — но оно же снова закатится. Сначала она зашла в магазин и купила продуктов — всяких диетических дорогих вещей, чтобы порадовать Борю. Затем с сумками она пришла к своей свекрови, которая сидела у приемника и слушала «Свободу». Это делало ее интеллигентнее.
— Вам придется переехать к нам, — сказала Лена. — На два-три дня.
— Ты с ума сошла! — возмутилась Евдокия Давидовна. — Еще этого не хватало.
— Борису надо давать только диетическую пищу. У него гепатит.
— Это же заразно! Почему он не в больнице?
— Потому что в больнице он умрет.
Евдокия Давидовна принялась отмахиваться от Лены толстыми белыми руками. Она всегда отмахивалась от нее.
— И не мечтай думать о загранпоездках! — кричала она.
— Что-то случилось с Колей, — сказала Лена. — Я скоро вернусь.
— Ничего с ним не случилось. Неужели ты думаешь, что мое материнское сердце не подсказало бы мне?
Ей не хотелось брать внука. Или тем более ехать к нему. Ей никогда этого не хотелось.
— Я тут принесла продукты, — сказала Лена. — Извести долларов. Это вам с Борисом на еду. Но Борис ни в коем случае не должен знать, что у вас есть эти деньги.
— Ну вот, теперь ты устраиваешь тайны! А откуда у тебя деньги?
Клюнула, поняла Лена. Теперь я тебя, голубушка, добью. У меня нет другого выхода.
— Борис принимает наркотики, — сказала Лена. — Он сейчас тяжело болен. И психически в том числе. Деньги для него — это доза.
— Безумная! — закричала ей вслед Евдокия. — Он же меня убьет.
— Это ваш единственный внук, — сказала Лена с порога. — А я еду к вашему единственному сыну. Вы можете меня ненавидеть, но вам никуда не деться.
В Москве Елена лишь приблизительно помнила, где находится институт. И названия его не знала. Вернее всего, что-нибудь связанное с ветеринарией. Метро «Тульская», а там красное пятиэтажное здание.