Страница 179 из 279
Они еще несколько дней таились, но потом Верка сама проговорилась.
Они курили в кустах у забора — курить им было категорически нельзя, но санитарка Зарема, беженка, с приплатой носила сигареты. Верка сказала:
— Я тебе тайну должна раскрыть.
— Что за тайна?
— Нет у меня мужика, — сказала Верка. — И не было.
— Случается, — ответила Раиса, которая сама откровенничать не собиралась.
— Ты не понимаешь, — сказала Верка, — я без мужика рожать буду.
— Кого же ты рожать будешь, если без мужика? — спросила Раиса, а сама вся напряглась. Ужасная тайна готова была раскрыться.
— Ты не поверишь!
— Поверю.
— Ты побожись, что никому не скажешь.
— Ей-богу под салютом всех вождей, — так божилась еще мама.
— И доктору Перруджини не скажешь?
— Уж ему-то ни в коем случае.
— Я собственную копию буду рожать, — призналась Верка, — из меня клетку взяли, и из нее я девочку рожу, точно как я в детстве.
— Врешь!
— И знаешь, кто меня на это соблазнил?
— Нет, не знаю.
— Такой у нас Толька учился, Толька Смольный, не помнишь?
— Что-то не помню.
— Он, оказывается, был в меня влюблен, — призналась Верка. — Он как прочел про клонирование… ты слыхала про клонирование? — то сразу ко мне: прошу, говорит, тебя, Вера, вернуться ко мне в юном облике.
— А ты?
— А он мне пенсию обещал на ребенка, поклялся признать ее дочкой и тысячу баксов в месяц.
— Зачем ему дочка?
— Детей у него нет. Бог не дал. Хочет удочерить.
— Этот? Удочерить? А вдруг у него другие планы? Он, говорят, за соблазнение малолетних привлекался.
Конечно, этого говорить не следовало, после таких слов Верка полностью потеряла покой и все ждала, когда приедет Анатолий, чтобы ему выложить правду, но и Раису можно понять — она все это сделала от душевного волнения и, можно сказать, шока. Ты думаешь, что ты и есть центр мира, ты идешь на сомнительное мероприятие из-за того, что тебя любят неземной любовью… а оказывается, не только тебя любят. И кого? Верку? Да у Верки в школе никаких поклонников не было — с ее-то длинным носом! Извращенец! Честное слово, извращенец!
Раиска начала уговаривать Верку, чтобы та молчала — если ты устроишь скандал, то только бабки потеряешь и ничего хорошего…
Вроде бы Вера поддавалась; но на нее было мало надежды — проговорится, обязательно проговорится. Ее ведь распирает.
Но пока Анатолий не приезжал, а Вера держалась, закусив губу, Раиса, полная подозрительности, обратила внимание на молодых товарок, которые гуляли по садику — тоже были на сохранении.
Первая же, по имени Прохорова Дарья, беженка, без жилплощади, через час беседы призналась, что мужа не имеет, любовника тоже — иначе бы не пошла на такое унижение за деньги: родить ребенка без отца и даже без любви. Ей, по ее словам, этого зародыша «вспрыснули», обещали за это пенсию и алименты, а также отдельную комнату в доме на Ленинской. Прохорова Дарья не знала имени своего благодетеля, беседовала с доктором, но при том присутствовал наблюдатель… и Прохорова описала Анатолия.
Ситуация становилась все более загадочной и неприятной. Анатолий оказался лжецом, но смысл его лжи оставался непонятным и пугающим.
Раиса таилась, переживала, но продолжала свой детективный поиск.
Следующими жертвами стали две подружки — Аля и Галя. Совершенно непохожие. Аля мужеподобная, здоровенная баба, ей бы женской штангой заниматься. Галя — воздушное создание, все жмется к Але. Раисе с ее жизненным опытом не надо было долго разбираться — она поняла, что девицы, хоть и молоденькие, чистой воды лесбиянки, и даже не из самого Веревкина, а из поселка Силикаты в шестнадцати километрах. Их дружба, переросшая в любовь, развивалась еще в общежитии тамошнего кирпичного завода. А теперь, как объяснила Галочка, сбывается мечта их любви — одни добрые и щедрые люди им предложили родить по детенышу без помощи этих грубых, жестоких, вонючих существ по имени мужчины. Их клеточки объединили — наука теперь на это способна, — и теперь они родят девочек, во всем похожих на Алечку и Галочку.
Раиса уже была готова убить Анатолия, но тот, словно зная об этом, все не приезжал.
Тем временем Раиса свела знакомство с только что поступившими новыми пациентками роддома. И все восемь девушек оказались такими же, как и она, жертвами жестокого обмана этого сексуального маньяка и развратника Анатолия Смольного, тюрьма по нему плачет.
Вот об этом она и сказала Анатолию при первой же встрече, которая произошла в начале сентября.
Пошел седьмой месяц беременности, животы у всех девиц и женщин стали очевидными, Анатолий сначала погулял по садику, ни к кому не подходил, ни с кем не разговаривал. Любовался плодами своей инициативы. За ним шел доктор Перруджини, охранник Харитон и всякая местная мелочь.
По окончании осмотра территории Анатолий выбрал из группы гуляющих и взволнованных его появлением женщин Раису и спросил ее интимно:
— Вижу, что ты как бы хочешь со мной поговорить.
— Еще как хочу, — сказала Раиса с угрозой. Анатолий увел свою бывшую пассию из садика, уединился с ней в кабинете главврача. Из столовой пахло вкусной пищей, санитарки звенели посудой, накрывали на стол.
— В чем проблемы, Райка? — спросил Анаконда.
— В твоей подлости, Толик, — ответила Раиса.
— Конкретнее можешь?
— А конкретнее — ты зачем мне лапшу на уши вешал, а сам по другим девкам бегал?
Анатолий сидел в кресле, разглядывал носок своего ботинка, блестящий, словно он гулял по Парижу, а не по Веревкину.
— Узнала, значит, — вздохнул он.
— Еще бы не узнать! Но ты отвечай, отвечай!
— А то что?
— А то я тебя на весь мир разоблачу!
— И как же ты разоблачишь?
— Тут же еду в Тулу, в газету, а может быть, в Москву — «Совершенно секретно» знаешь. Они таких, как ты, сразу в саунах разоблачают.
— Попробуй, — сказал Анатолий, не двигаясь с места.
— И попробую.
Раиса встала, вышла из кабинета. В пустом коридоре стоял Харитон.
— И далеко собралась? — спросил он.
И так спросил, что Раиса, битая жизнью и чуявшая опасность за версту, сразу же возвратилась к Анатолию и с порога спросила:
— Но зачем ты это сделал? Тебе что, на улицах молодых телок мало?
— Узнаешь, — сказал он усталым голосом. — Ты не представляешь, каких денег это мне стоит… каких денег…
Он встал и ушел.
А Раиса осталась оплеванной. Она же думала, что он станет ругаться, объясняться, оправдываться. А он выслушал и ушел.
Ну зачем, скажите, зачем нужен целый детский сад разных дочек от разных баб и даже молоденьких девчат? Ведь Раиса подсчитала за последующие дни, что всего в спецотделении роддома на сохранении этих самых «неведомых зверушек» состояло девятнадцать «доноров» — так будущих матерей называл с приятным акцентом доктор Перруджини.
В декабре Раиса родила. Родила, находясь в состоянии постоянного ужаса, как и некоторые другие пациентки. Она ждала, что из нее появится чудовище. Доктор Перруджини переубедить ее не смог.
Рожала она под наркозом, по современной технологии.
Когда наркоз уже давали, вошел Анатолий. Он был в голубом халате, как все в операционной, глаза печальные, тревожные — несмотря на ужас своего положения, Раиса успела ему посочувствовать.
Сквозь наркоз она слышала слова акушеров и даже в бессознательном состоянии ожидала услышать что-то страшное. Но ничего страшного не услышала.
Потом очнулась на койке в палате.
Там же лежала еще одна роженица, оказывается, она прибыла в палату за двадцать минут, а может, за полчаса до Раисы. Это была Галочка, из лесбиянок. Она уже получила своего ребеночка — девочку привезли на каталочке, она была раскрытая, голенькая, розовенькая, и Галочка просто зашлась от восторга и все спрашивала медсестру:
— Но до нее ни один мужской ген не касался? Ну дайте мне слово!
— Не касался, не касался…