Страница 238 из 245
Королев такой богатый не только потому, что он умелый меняльщик, но и потому, что у него есть интуиция.
То есть он всегда чует, стоит ли ему ввязываться или лучше пройти мимо.
По моему тону он вроде бы сразу сообразил, что связываться стоит. И сказал:
– После истории у сада.
Наша школа – лучшая в Москве. До революции она называлась Медведниковской гимназией. В ней есть библиотека размером с актовый зал и актовый зал как Большой театр. А физкультурный зал во весь верхний этаж. Оттуда Ленька Седов и запустил тапочкой в канадское посольство. А сбоку от школы есть настоящий сад с яблоневыми деревьями и небольшой оранжереей. Мы в нем проводим уроки биологии.
Возле сада мы и встретились с Королевым.
Я с ним одного роста, но кажусь маленьким, потому что я худой, а Королев – как японский борец сумо, если вам приходилось видеть фотографии или кино. Я думаю, что когда он был маленьким, то бабуля кормила его с ложечки и повторяла – это за маму, это за папу, а это за дядю Геню из органов.
У Фимки очень красные щеки и губы, словно на них нет кожи.
Я был краток, как американский индеец.
– Есть у меня, – сказал я, – как бы копирка, хотя в самом деле не копирка, но может делать копии. Предлагаю сотрудничество.
И мы пошли ко мне домой.
От школы до меня идти минут пять, но порой лучше пройти дальним путем. На Сивцев Вражек и Староконюшенный выходят фасады домов, а дворы тянутся сзади.
Дворов всего три. Мой первый, или самый дальний.
Третий двор нейтральный, а вот второй, средний, двор враждебен нам после того, как Боря Солнышко, настоящий вор и очень уважаемый в нашем дворе человек, как следует исколотил одного взрослого мужика со второго двора. А тот взрослый мужик был алкоголиком и нападал на наших ребят.
Чтобы не рисковать, мы с Королевым прошли по Сивцеву Вражку мимо фасадов и уже с Малого Власьевского, через ворота, попали к нам. Потом пересекли двор по диагонали, так как наш подъезд притаился в углу двора.
Мама и соседи были на работе, Наташка в детском саду. На дверях нормальных квартир всегда есть список жильцов – кому сколько звонков, а на нашей нет. Борис с Екатериной никогда не открывают. Даже если к ним гости пришли. А к ним почти никто и не ходил.
Фимка сказал, что его отец из Германии привез новый приемник, «Телефункен», а я сказал, что у моего папы тоже есть «Телефункен», большой, на столе не помещается, с длинными и короткими волнами.
Фимка не стал ничего говорить, потому что знал, что отец с нами не живет. Но ведь если я захочу, то могу позвонить ему по телефону даже на работу, и он все для меня сделает. Фимка мог и не верить – его дело.
А другим в классе, кроме Сулимы и Коли Журуна, я не признавался, а говорил, что отец на фронте погиб. На фронте, правда, погиб отчим, но это почти то же самое, что отец.
Королев сел за стол, покрытый шерстяной скатертью с четырьмя тигриными мордами по углам, открыл кляссер и не удивился.
– Купил или подарили? – спросил он.
– На улице нашел, – пошутил я, потому что не хотелось рассказывать Фимке про Артема. Фимка мне не друг. Просто приятель.
– Вопросов не задаю, – важно сказал Фимка. Он умеет играть во взрослого человека, как в детском театре, когда карапуз играет капиталиста в черном цилиндре. – Сколько? – спросил он.
– Что сколько?
– Что хочешь за кляссер?
– Ничего не хочу, – сказал я. – Ты погляди внимательно на марки.
– А что такого? Космодемьянская, гашеная, ничего не стоит. И еще одна. Одинаковая. Обмен предлагаешь? Не нужно. У меня таких Космодемьянских целый конверт.
– А это?
– «Будь героем!» Ну, получше. Но у меня есть.
– Тогда смотри, – сказал я.
Я взял марку «Будь героем!» и вложил ее за полоску.
И ничего не случилось.
Фимка посмотрел на меня и спросил:
– Я вас не понял, сэр!
Он тогда читал «Остров сокровищ» даже на уроках, не мог оторваться.
Конечно же, я не сообразил – положил копию вместо настоящей марки!
Я вытащил марку, вложил на ее место точно такую же.
– Смотри внимательно!
Фимка смотрел внимательно, но в какой-то момент у него помутилось в глазах – как и у меня, только я был к этому готов.
– Фокус? – спросил он, глядя на две одинаковые марки.
– Не фокус, а аппарат, который копирует марки. Если ты в него положишь марку, он тебе сделает копию.
Фимка, конечно, не поверил, наверное, потому, что отец ему таких кляссеров еще не привозил из Германии. Он потом захотел проверить, но я ему дал только раз скопировать, потому что помнил, что копировать можно только двадцать раз. А чтобы Королев не подумал, что я жмот, я дал ему прочесть вкладку.
И тогда Королев все понял и задумался.
Он морщил лоб, и я буквально видел, как у него в мозгу работает арифмометр.
Когда арифмометр кончил работать, Фимка предложил мне за кляссер свой старый велосипед. Но не подумайте, что это такой уж выгодный для меня обмен. У велосипеда половины спиц не хватало и руль был погнутый. И вообще, ему место было на свалке. А Фимке отец из Германии уже новый велосипед привез.
– Новый дашь, махнемся, – сказал я, в шутку, конечно.
Но Фимка задумался. Он был деловой, но не шибко умный. Не всегда еще умел скрывать мысли.
А я понял, что чего-то не соображаю. Почему-то этот кляссер такой ценный, что Королев крепко задумался.
– Кляссер не отдается, – сказал я.
– Почему? – удивился Фима. – Все отдается. Только надо заплатить.
– Это подарок.
– Подарки тоже можно продавать. А если не хочешь продавать, то подари мне его.
– Шутка, – догадался я.
– Твои условия?
– Сначала скажи, – попросил я, – что ты задумал?
– Как только я тебе покажу мою мысль, – сказал Фима, повторяя чьи-то чужие слова, – это будет уже не моя мысль.
– Говори, говори.
По Сивцеву Вражку под нашими окнами проехал студебекер, он был перегружен и рычал, пересчитывая шинами булыжники мостовой.
– Они цемент возят, – сказал Фимка, который очень много знал. – Там на Малом Афанасьевском военный дом ремонтируют.
Мы помолчали. Королев взял кляссер и стал поворачивать его, словно искал пятно крови или царапину. Ну просто как Шерлок Холмс.
– Значит, не отдаешь?
– А ты бы отдал?
– За тысячу рублей отдал.
– Давай тысячу!
Даже у Фимки не могло быть тысячи.
– Мы ее с тобой заработаем, – сказал Фимка.
– Как?
– Пошли на Арбат, в марочный магазин.
– Зачем?
– А затем, что у некоторых людей есть голова на плечах, а у некоторых ее нету.
– Нет, ты скажи!
– По дороге расскажу.
Королев буквально прямо трепетал от волнения. Видно, ему такая славная мысль пришла в голову, что не терпелось ее проверить.
По Староконюшенному мы вышли на Арбат.
Королев не объяснял, что придумал, а я делал вид, что мне неинтересно, и мы говорили об «Индийской гробнице», о новой математичке, о том, что Ивашкин проигрался в пристенок – нашел с кем сражаться, Спивак вообще опасная личность, меня Боря Солнышко предупреждал, чтобы я держался от него подальше.
Мы учились в мужской школе и девочками не интересовались, их не было в поле нашего зрения.
Я хотел заглянуть в зоомагазин, напротив «Юного зрителя», но Фима тут взъелся на меня.
– Слушай, Егор, – сказал он взрослым тоном. – Ты совершенно не видишь разницы между важными и неважными проблемами. У нас с тобой в руках сокровище. А тебе бы на золотую рыбку поглядеть.
– Сеня сказал, что там попугаев привезли.
– Тем более. Скажи, Моржиха, ты хочешь стать богатым?
– Хочу.
– А очень богатым?
– Не тяни, Фимка, выкладывай.
– У тебя есть кляссер. Который может делать копии марок.
– Я и без тебя знаю.
– Такому, как ты, не грех и напомнить. Скажи, как ты его использовал?
– Я сделал копии марок.
– Каких?
– Какие у меня были.
– Егор, у тебя, считай, марок нет. Ты нищий!