Страница 35 из 72
И, подписав приказ о награждении, добавил:
– Только одно условие: я приеду в редакцию праздновать…
В приезд командующего мы не очень верили, но пошли в АХО за угощением для праздничного стола. Об административно-хозяйственном отделе штаба была сложена поговорка:
«Под командующего» мы получили такую снедь, о существовании которой, наверное, не подозревал даже он сам. Против ожидания, он приехал, и не один, а в сопровождении нескольких генералов. Все столы были сразу сдвинуты и образовали один большой. Во главе его сели командующий и виновник торжества, справа и слева от них – генералы, а дальше – мы, редакция.
Все чувствовали себя немного напряженно, кроме двух, занявших места во главе стола. Казалось бы, трудно было найти людей более разных, чем Светлов и сидевший рядом с ним человек, военный по профессии и по призванию, командовавший батальоном еще в гражданскую войну. Но эти люди сразу понравились друг другу. Через несколько минут они уже начали чокаться сами по себе, сверх общих тостов; через полчаса уже перешли на «ты». Когда Светлов, рассказав что-то о ком-то, произнес в заключение одну из своих любимых фраз: «Дурак, дурак, а дурак!» – командующий так стукнул от удовольствия кулаком по столу, что задребезжала вся посуда.
Глядя на них, развеселились и другие. Но внезапно наступила тишина: Светлов, хлопнув собеседника по плечу, весело воскликнул (никто не слышал, в какой связи были сказаны эти слова):
– Я тебя еще научу воевать!
Генералы побледнели. Они-то знали крутой нрав начальника.
Командующий внимательно посмотрел на Светлова и, не прочитав на его лице ничего, кроме дружеской улыбки, ответно хлопнул его по плечу и сказал:
– А что? Именно это мне и надо!
Об остроумии Михаила Светлова писали много. Правда, иные приписывают ему такие остроты, которых он никогда не произносил и не мог произнести,- люди творят богов по образу своему и подобию. Однако можно сказать с полной убежденностью: и легенды и более или менее правдивые рассказы о нем не преувеличивают силу его юмора.
Я знаю лишь один случай, когда светловское остроумие натолкнулось на совершенно непробиваемую стену.
К нам в Шутовку, в редакцию газеты «На разгром врага», повадился приходить к ужину видный интендантский работник. Так как снабжение редакции зависело во многом от него, мы должны были терпеть эти посещения, становившиеся все более тягостными. Дело в том, что этот человек совершенно не понимал шуток и всегда деловито осведомлялся:
– Почему смеются?
Сначала это само по себе смешило, удваивая эффект, но потом начало угнетать. Светлов как-то собрал нас и заявил:
– Ребята, у меня идея! Ручаюсь: мы его отвадим или он свалится от дистрофии. Можете уже сдать в набор некролог: «Наконец-то безвременная смерть вырвала из наших рядов…» Когда он придет в следующий раз, каждый расскажет о том, что едят в разных странах. Лягушки должны быть самым аппетитным из лакомств, о которых у нас пойдет речь. Сочиняйте что угодно, в данном случае социалистический реалиэм ни к чему…
И вот дня через два наш интендант вновь явился. Мы сели за стол, как садятся за пульты приборов при сложном научном эксперименте. Господи, и чего только не наговорили! Чего мы не насочиняли, особенно Миша (он уверял, что в Новой Зеландии, наловив рыбу, ожидают, пока запашок ее дойдет до Южного полюса, и только после этого едят). Никто из нас действительно не мог протолкнуть в рот ни куска,- мы питались тот вечер одним смехом.
Интендант принимал все за чистую монету, внимательно слушал и ел. Наконец он сказал:
– Хорошо у вас, товарищи! И примешь горячую пищу, и поднимешь уровень. Буду приходить каждый день…
Когда он ушел, Светлов произнес с непередаваемой печалью:
– Здесь слова бессильны!
Я не знаю лучшего товарища, чем Светлов. Он никогда не забывал друзей, если ему было хорошо, и всегда вспоминал о них, если им было плохо.
Через несколько лет после войны я прочитал статью о себе. Она сама была бедой, но было в ней одно место, сулившее новые беды. Меня, отдавшего много лет жизни изучению творчества Горького, обвинили в недооценке этого творчества. Главной моей виной было сомнение в том, что сказка Горького «Девушка и смерть» сильнее, чем «Фауст» Гёте.
Вечером раздался стук в стенку со стороны лестничной клетки. Так во время моей короткой холостой жизни извещали о своих поздних приходах друзья. Люсе, моей жене, не нравились такие приходы, и она, когда у нас родился сын, быстро свела их на нет. Но в тот ргз искренне обрадовалась и бросилась открывать.
Вошел Михаил Светлов с бутылкой. Он сказал Люсе:
– Супруга униженного и оскорбленного, Поликушки и Муму, получай закуску!
И вручил Люсе кекс, на обертке которого было выведено чернилами (эта обертка хранится у нас до сих пор):
М. Светлов с матерью
М. Светлов – воспитанник казенного училища
М. Светлов, А. Ясный, М. Голодный, М. Гольдберг. 1922 г.
М. Светлов, М. Голодный, С. Кирсанов, С. Бондарин среди сотрудников одесской газеты «Молодая гвардия». 1925 г.
М. Светлов. 1928 г.
М. Светлов. Дружеский шарж Н. Лисогорского.
М Светлов. Дружеский шарж Кукрыниксов. 1935 г.
М. Светлов на фронте. 1942 г.
М. Светлов, Л. Славин, Н. Богданов на фронте. 1942 г.
Б. Лавренев, Л. Соболев, Вас. Лебедев-Кумач, М. Светлов, А. Жаров. 1943 г. (Фото А. Лесса)
М. Светлов. Май 1945 г.
М. Светлов среди участников литобъединения «Магистраль»
М. Светлов. 1954 г. (Фото С. Васина)
М. Светлов. 1954 г. (Фото Н. Кочнева)
Фотография Михаила Светлова на одной из улиц Москвы и автограф песни о Каховке, подаренные им в мае 1957 года каховчанам.