Страница 44 из 67
— Я охотник, доктор. Понимаете, охотник. Я должен вернуться в строй! — твердил он, без конца рассказывая о зверях и птицах, которые водятся в сибирских лесах, о том, сколько пушнины и дичи они с отцом сдавали государству, какой увлекательный спорт — охота…
Весной Юданов выписался из госпиталя и после демобилизации возвратился домой к матери.
Трудно передать чувства, которые испытывал он, проходя по родным местам. Лес за рекой, горы, каждая тропинка — все было так хорошо знакомо, будило столько воспоминаний. Прошло четыре года, но ему казалось, что всего несколько дней назад он проходил здесь с отцом в последний раз перед отъездом в Армию. Радость возвращения была омрачена известием о смерти отца, погибшего в одной из смелых операций, в которой старый охотник участвовал в качестве разведчика.
Весна выдалась на редкость ранняя. Саша вновь целыми днями бродил в лесу, с наслаждением вдыхая запах смолистых сосен и пихт, темнозеленые вершины которых с тихим шумом покачивались в синеве неба. Большими нежнорозовыми пятнами в лесу и на склонах распустились кусты багульника.
Пока ему была доступна лишь охота на такого зверя и птицу, которых он мог стрелять с упора. Правая рука все еще не поднималась. Приходилось стрелять с левой и совсем уже непривычно было жмурить правый глаз. В первый же раз, когда на его скрадок неожиданно вылетела утка, Саша машинально при выстреле зажмурил левый глаз и, конечно, дал промах.
Но эти трудности и маленькие неудачи лишь разжигали в нем страсть охотника. Настойчиво тренируясь в стрельбе с левой, он продолжал всячески упражнять правую руку, которая понемногу крепла вместе со всем организмом, приобретая силу и эластичность в суставах.
Миновало короткое жаркое лето, сухая золотистая осень, и вновь окрестные леса и горы покрылись снегом. Подошло время любимой Сашей с детства охоты на белку без собаки по гнездам. Этот промысел требовал от охотника хорошего знания местности, наблюдательности и большой выносливости при хождении в тайге на лыжах по глубокому снегу.
В один из морозных дней после снегопада Саша ушел в лес. Он знал, что в большие морозы белка, отыскивая корм, не отходит далеко от гнезда и после «переновы» легче распутывать следы этого хитрого зверка.
Подклеенные камасом легкие еловые лыжи быстро скользили по свежевыпавшему снегу. Пройдя чащу темнохвойных, охотник спустился в небольшой распадок, где летом протекал ручей. Это были все знакомые места, где много раз с отцом или товарищами он выслеживал добычу. Привычный взгляд подмечал каждую сломанную веточку, упавшую с дерева хвоинку.
Вот, наконец, и беличий след. Саша сразу определил, что белка прошла на кормежку: следы отстояли друг от друга сантиметров на сорок и отпечатки задних лапок шли параллельно.
«Как давно проскакал здесь зверок?» Саша нагнулся и подул на снег, выброшенный из следа беличьими лапками. Снег не разлетелся, а лишь сдвинулся в стороны смерзшимися крупными частицами.
Это означало, что белка прошла по этому пути уже по крайней мере минут тридцать тому назад.
Саша поднялся и пошел сначала в одну сторону, потом в другую. Новый след обнаружился недалеко от первого — «поедного» следа. Он отличался от него тем, что шел прямее, прыжки зверка были короче и задние лапки белка ставила уже не параллельно друг другу, а «вразмет». След имел форму елочки.
«Наелась и домой пошла», — с уверенностью подумал Саша, начиная испытывать привычное чувство радостного возбуждения.
След шел, шел и вдруг оборвался. Охотник остановился и, оглядев росшие поблизости кедры и ели, вновь перевел внимательный взор на лежавшую вокруг ровную пелену снега.
Вскоре он увидел то, что искал. У подножья одного из кедров валялся кусочек коры. Чуть подальше виднелись свалившиеся с ветвей кусочки снега.
«Пошла верхом», — снова отметил Саша и двинулся по новому следу. Итти приходилось очень медленно, отыскивая едва заметные знаки, которые оставил перескакивавший с дерева на дерево хитрый зверок. Метров через сто исчезли и эти следы.
Держа ружье наготове, Саша поднял голову. Ветви росшей вблизи темной ели были настолько густы, что Саша с трудом разглядел среди них искусно сплетенный из тонких прутиков темный шар, словно прилепленный к стволу.
Удар топорика о дерево гулко разнесся в морозной тишине леса. Из гнезда выскочила белка и метнулась к вершине ели. Саша успел только разглядеть ее пышный темный мех. Затаившегося в ветвях зверка выдали густые пушистые «кисточки», которыми обросли к зиме его ушки.
Раздался выстрел, и белка упала на снег. Но только после того, как в лесу замерло эхо, Саша отдал себе отчет в том, что произошло, и его охватило чувство огромной радости.
Увлеченный охотой, он, сделав привычные движения, выстрелил, как всегда теперь уже, с левой руки, но на этот раз без упора. Приподнятая правая рука, окрепшая за последние месяцы, поддерживала дымящиеся стволы. Воля и страсть охотника вернули ее к жизни.
Он понял, что был снова в строю.
Владимир Матов
СТАРЫЙ ЛИСОВИН
Струилась поземка. Зернистый снег перемещался по волнистой поверхности с легким звуком. Ветер раскачивал вершины мелколесья, за плечами деда Николая едва слышно пели стволы. Укрывшись за густой елью на опушке, отвернув наушники светлорыжей сурковой шапки, старик напряженно слушал. Звуки гона пропадали и возобновлялись. Временами песнь ветра старик принимал за голос своего Полкана.
Немного времени назад гон начался — и очень горячо — в осиннике за оврагом и удалился по его руслу. «В Грызловские мелоча увела, проклятая», — шептал старик, уверенный в том, что попалась лиса. «На беду не этот ли окаянный лисовин, будь он неладен»…
Нехотя передвинул дед Николай из-за спины рог, висевший на истрепанном покрытом поперечными трещинками ремешке, вдавил губы в костяной кружок наконечника. Призыв меди разнесся над полями и перелесками, смолк, повторился и замер на высокой ноте. Опустив рог, старик махнул рукой: и в тихую погоду из-за Грызлова не струбить, не то что поперек ветра!..
Медленным шагом направился Николай к оврагу и остановился на его берегу. Внизу был отчетливо виден двойной след: гонный лисы и собаки. Дед Николай долго стоял, приставив к уху согнутую ладонь. Шуршала поземка, трепетно шелестел одинокий коричневый не опавший во-время лист.
Старик задумался. Дело оборачивалось плохо. Началось оно с пустяков, с разговора перед прилавком в конторе заготовительного пункта, где несколько дней назад видел Николай зубоскала Лаврентия.
— Э, да дед Николай все еще с ружьем похаживает! — обидной улыбкой встретил старика Лаврушка. — А я думал нынешнюю зиму с печки не слезаешь…
Не ответив, Николай начал развязывать тугой узел мешка.
— Стариковское дело кроты, — продолжал Лаврушка, скаля молодые ровные зубы. — Летом — гуляй с палочкой как за грибами. Ставь капканы, да собирай по рублику за шкурку. Зимой — на что лучше под овчиной? А то ходи, мерзни… Убьешь или нет — как удастся…
— Не знаю, как вы, мы убиваем, — не глядя на собеседника, ответил дед, вытаскивая из мешка связку пушнины.
— Зайчишек, дедушка, стараешься, — рассмеялся Лаврентий.
— Лисички, бывает, попадают, — сказал Николай, выкладывая на прилавок пяток огневых шкурок.
— Небось стрихнином? — понимающе подмигнул Лаврентий.
— Но, ты! — заревел дед, надвигаясь на собеседника. — Без толку не завирайся!
— Серчать, дедушка, не нужно, — перестал улыбаться Лаврентий. — Это последний человек, если шуток не понимает.
Дед Николай отлично понимал шутки. Однако хорошие, а эта была скверной. Потому что полтора десятка лет назад судили Николая — тогда еще никто не звал его дедом — за это самое дело, за стрихнин.
Издавна по старой привычке травил волков и лис Николай, от отца научился. До империалистической войны первым человеком считался — волков-то была сила, напасть. На суде Николай так чистосердечно и объяснил причину. «На том и конец, даешь слово?», — улыбнувшись спросил судья. «Как бог свят!» — не к месту ляпнул Николай.