Охотничьи тропы

— Да полтораста, поди-ка, будет.

И Петр Степанович припоминал, что сто двадцатую отметку на ружье он сделал в тысяча девятьсот двадцатом году. А потом уж так счет вел, по памяти. Старое ружье с отметками отобрали белобандиты, а пока появилось новое, с точного счета убитому зверю старик сбился.

Многие в Уважане занимались охотой. Промышляли белку, лису, колонка, горностая. Ходили и по медведю. Подрастало в Уважане и молодое поколение охотников промысловиков, смена старикам. И среди них особенно отметил Петр Степанович 14-летнего Михаила Папина.

Молодой охотник промышлял белку, ставил капканы на лис и мечтал убить медведя. Старик Подпоев любил вспоминать интересные случаи на охоте, рассказывать о хитростях зверя. Миша всегда, затаив дыхание, слушал старого, с иссеченным морщинами лицом охотника, и в его воображении вставала картина поднявшегося на дыбы разъяренного зверя. Он с ревом идет на охотника, а тот, установив ружье на упоре, смело ждет его, подпуская на верный выстрел. Пословица говорит: «на ловца и зверь бежит». Однажды старик взял Михаила Папина с собой на охоту. Они уехали далеко в хребты. На медведя натолкнулись неожиданно. Собаки выгнали его из пустого малинника. Оторванный от приятного занятия, отбиваясь от наседавших собак, зверь выскочил из зарослей на тропу.

— Твой зверь, Михайло, — сказал старик. — Вот тут становись, с упора ловко бить, — указал он на сваленную бурей пихту. — В голову бей. Торопиться зачем? Куда он уйдет от двух охотников?

Михаил встал за вывороченный пень. Старик отошел в сторону на открытое место. Отмахиваясь от собак, медведь шел по тропе к бурелому. Михаил посадил на мушку морду зверя и, увидев налитые злобой маленькие глаза, преодолев охватившее его волнение, нажал на спуск.

Зверь взревел, поднялся на дыбы, сделал несколько шагов вперед и упал.

— Вот ладно, — одобрительно проговорил Подпоев, настороженно подходя к лежащему в траве медведю. — Что зря заряды тратить. Хороший охотник одним бьет!

На обратном пути старик, попыхивая трубкой и оглядывая ехавшего рядом Михаила с притороченной к седлу медвежьей шкурой, довольно улыбался и, погоняя игреневого коня, думал: «Хорошим охотником будет парень».

А молодой охотник ничего не замечал вокруг. Не слышал, что говорил ему старик. Покрытое густым загаром лицо его и глаза цвета алтайского неба сияли торжеством. О-оо!.. Какой завистью загорятся глаза его сверстников, когда он важно соскочит с коня и будет нарочито медленно отвязывать от седла шкуру зверя.

Красива погожая осень в горах. Среди темной зелени хвойного леса пылают багрянцем кусты черемух и осин, золотые широкие тропы березняка тянутся по склонам гор. Утрами из глубоких ущелей наплывают туманы, расползаются по склонам, влажным покрывалом кутают вершины. Но вот поднялось над горами солнце, заклубился туман и, колыхаясь, опустился вниз. И вот уже засеребрилась внизу речка, запылали яркими кострами и золотом склоны, и только в теневых местах ещё стелется над речками ночной гость.

В такие дни, когда садится туман на землю, предвещая ясную погоду, в тайге стоит безветрие и слышен невнятный шорох слетающих с деревьев листьев. Но приходит свое время, налетает с холодных белков ветер, срывает с деревьев лист, устилает землю желтым шуршащим ковром. И, чуя приближение зимы, бродит медведь по тайге в поисках удобного места для долгой зимней спячки.

В один из дней поздней осени, когда глухо шумела от ветра тайга и временами из низких серых туч сыпалась на землю снежная крупка, тропой по горному развалу неторопливо ехали два всадника, одетые в полушубки и шапки-ушанки. За спиной у них были ружья. Усталый вид коней, забрызганных по брюхо грязью, притороченные к седлам туго набитые вьюки, прокопченные ведерки, все это говорило о том, что путники проделали большой путь и не на короткий срок собрались в тайгу. Позади бежала собака — крупная промысловая лайка. Ехавший впереди старик с лицом, изборожденным глубокими морщинами, казалось, дремал, слегка покачиваясь в седле. Второй — молодой с раскрасневшимся от ветра и ударов снежной крупки лицом, напевал вполголоса какую-то песню. Живым быстрым взглядом юноша внимательно осматривал местность, точно стараясь, запечатлеть в памяти каждый шаг пути. Ничего примечательного и привлекательного для глаза вокруг не было. Обросшие седым мхом ели и пихты стояли по сторонам; огромные валуны, покрытые серым лишайником, лежали там и сям. Местами тропа втискивалась, как в ущелье, в гранитные сбросы, то опускалась по склону, то поднималась, огибая камни на пути.

Время близилось к вечеру, и в густой тайге уже становилось сумеречно. Но вот за поворотом тропы показался вдали просвет, и вскоре путники выехали на большую поляну.

Старик остановил коня и, повернувшись, сказал молодому спутнику:

— Ночевать надо, Михайло. Чай варить. Вон там будем. Место сухое, — он указал рукой на стоящий среди поляны большой развесистый кедр.

Путники свернули с тропы. Прошло немного времени, и под широкой кроной кедра ярко запылал большой костер. Недалеко бродили спутаные кони, черная лайка свернулась клубком около костра и тихо вздрагивала во сне. Ночная тайга шумела глухо. Старик и юноша сидели на набросанных к костру мягких пихтовых лапках. Защищенный гранитными валунами от ветра костёр горел ровно и жарко. Весело бурлило над ним ведерко с чаем.

С того дня, когда Михаил Папин метким выстрелом свалил медведя, юноша приглянулся старику Подпоеву, и он решил передать ему, как в наследство, всю свою накопленную годами охотничью мудрость.

Выходы со стариком в тайгу для молодого охотника были большой практической школой, и многообразная жизнь тайги с каждым разом раскрывалась перед ним страницами увлекательной книги. Дома скупой на разговоры, Петр Степанович в тайге преображался. Он знал всех птиц и их голоса, то беспечные, то предостерегающие от опасности. Старик безошибочно шел на шум взлетевшего глухаря и подходил к тому дереву, на которое села птица хотя бы и далеко от места взлета. Следы всех зверей — будь то летом или зимой, или поздней осенью — находил и знал старик и не только понимал замысловатый, запутанный ход зверя, но и мог точно сказать, когда он проходил и по каким делам, сытый или голодный. Клочок бурой шерсти, оставленный на толстом стволе и почти неприметный для глаза, раскрывал старику картину охоты медведя на бурундука. Не за мелким полосатым зверком, а за его кладовой с отборным кедровым орехом. «Хороший запас был, всю осень бурундук таскал, а вор за один раз съел. Вот разбойник», — говорил, покачивая головой, старик, склоняясь над разрытой под пнем землей с разбросанными вокруг крупными орехами.

В местах, где чаще всего промышлял Подпоев, он знал все старые берлоги.

— Зверь не ляжет в любом месте. Под берлогу он сыщет себе место сухое, каменистое, крутое. Моху натаскает, сухой травы, закроется и спит. Вот ты и примечай такие места с выворотками да буреломом, — говорил Михаилу старик. — Приметное его жилье. Устье завсегда к солнцевосходу делает, чтобы весну не проспать. А летом по каменистым местам искать его надо, к белкам поближе. Жарко ему в его шубе-то. Зверь он умный, а ты поумнее его, перехитри. Смелость — она нужна, но и опаска — не трусость. Весной, как солнышко-то обогреет, вылезет он из берлоги на солнышко, любит погреться. По таким местам ищи. Увидел — на ветер иди.

Михаил многому научился от старика. Если он охотился на белку, то утрами (в зимнюю пору), когда лес одевался в серебряное кружево куржака, не выходил на промысел, помня совет старика, что «в куржель белка не жирует, сидит в гайне». Отыскать в гайне белку без собаки дело не простое. Белка ходит в гнездо и «низом» и «верхом». Путает след, хитрит. И старик научил молодого охотника распутывать ее сложный ход, понимать след, по малоприметным признакам находить беличью «тропу», определять по ней, сытая или голодная шла белка и куда. Петр Степанович много раз водил своего ученика по беличьему кругу. Вот ее след пропал у толстой ели. Зверок ушел вверх, с вершины на вершину, с ветки на ветку «верхом» идет белка. В какую сторону итти охотнику? «Станем на снег глядеть», — говорил в таких случаях старик, делал на лыжах круг и останавливался. «Туда пошла, — показывал он направление, — примечай». Сбитый белкой снег или иней с вершины дерева, упавшая обгрызанная шишка, иглы хвои, соринки на снежном покрове открывали запутанный ход зверька…