Страница 165 из 184
Вот характеристика еще одной епископской персоны, назначенной в 1585 г. на кафедру Перемышльскую и Самборскую. Галицко-русское православное дворянство откровенно пишет бессильному митрополиту Онисифору: «Перемышльская епископия отдана некоему тиуну Стефану Брылинскому (это и есть будущий Арсений) подданному (характерный термин) пана старосты Перемышльского. Пан староста, взяв в свою власть это епископство и привилегий на монастырь св. Спаса в горах, распоряжается церковными имениями, как ему угодно. А тот негодный нареченный епископ не смеет против него ничего сказать ни сделать как подданный. A что тот тиун негоден к епископскому служению, как человек неученый в слове Божием и по другим причинам; об этом мы все знаем и даем свидетельство. Посему и просим усердно, чтобы твоя милость не производил его в епископский сан до другого сейма, на котором шляхта и обыватели земли Перемышльской и Самборской покажут пред королем и панами-радами о негодности того тиуна. Если бы даже твоя милость имел о том негодном, нареченном епископе листы от короля и панов-рад, не спеши производить его в епископа». Но Онисифор, сам двоеженец, очевидно, имел и королевские «листы». A потому тиун Стефан Брылинский и стал епископом Арсением. И просидел на кафедре почти 6 лет до своей смерти в 1591 г., приведя в расстройство дела епархии.
В этом же обращении галицко-русских дворян к митрополиту Онисифору набрасывается и общая картина иерархического разложения. На фоне безволия и попустительства архиереев, все время нарастает унижение православия до уровня прямого публичного издевательства. Вот что пишут русские шляхтичи самому митрополиту в глаза — значит это не преувеличение, а точные размеры фактов: «А что сказать о порубании св. крестов, об отобрании колоколов в замке и отдаче их жидам? И ты еще сам даешь открытые листы на помощь жидам против церкви Божией, к потехе их, а к большому поруганию нашего св. закона и к нашему сожалению. Какие при этом совершаются опустошения церквей! Из церквей делаются иезуитские костелы. И имения, которые были подарены церкви Божией — привергнуты к костелам.
В честных монастырях вместо игуменов и братии живут «игумены» с женами и детьми и владеют и правят церквами Божиими. Из больших крестов делают малые и из того, что подарено в честь и хвалу Богу, совершают святокрадство и устрояют себе пояса, ложки, злочестивые сосуды для своих похотей. Из риз делают саяны, из епитрахилей брамы.
Но что еще прискорбнее, ваша милость, сам один поставляешь епископов без свидетелей и без нас — братии своей, чего и правила вам не дозволяют. И при таком незаконном поставлении возводятся в великий епископский сан люди негодные, которые, к поруганию св. закона на епископском седалище живут без всякого стыда с женами и рождают детей.
И множество иных великих бед и нестроений, о чем мы к сожалению теперь писать не можем. Епископов наставилось много по два на каждую кафедру, а оттого и порядок сгиб.
Мы по своему долгу предостерегаем вашу милость и молим и просим: Бога ради, осмотрись, вспомни святых твоих предместников, митрополитов Киевских и возревнуй их благочестию. Не прогневайся на нас, нам жаль души твоей, ты за все должен дать ответ Господу Богу.
Особенно же даем знать твоей милости, что архиепископия Киевская (имеется в виду Киево-Софийский собор), находящаяся ныне под твоей властью, отдана некоему еретику жолнеру, а архимандрития Уневская обещана такому же…»
Такое положение дел требовало разрешения и какой-то реформы. Иначе предстояло окончательное падение или возрождение. Произошло и то и другое. Иерархия пала в акте унии. A народному православию выпала горькая доля героического возрождения, но и страдания гонений.
Уния
Идея унии, как мы уже видели, лежала в основе самого предприятия Литовского правительства — отделить Киевскую митрополию от Москвы. Уния стала хронической болезнью иерархии западнорусской церкви по мотивам политического удобства и всяких выгод. Идея унии то замирала, то вновь воскресала. Когда обнаружилась общая слабость русской церкви с появлением сначала протестантизма, затем иезуитов, то у таких патриотов русской церкви, как кн. К. К. Острожский, опять забродила мысль: — нельзя ли спасти, поднять, просветить, окультурить и укрепить русскую церковь через унию, путем выведения ее из положения гонимой. Унию он имел в виду достойную, честную, вместе со всей восточной церковью. Его барские, широкие мечты были известны иезуитам. Недаром Петр Скарга свое первое издание «О Едносци…» 1577 г. посвятил кн. К. К. Острожскому. Когда в 1581-83 гг. иезуит Антоний Посевин, бывавший в Москве, теперь из Рима прислан был в Литву, кн. Острожский много беседовал с ним об унии. Ревнитель этой идеи, А. Посевин, убедился в Москве, что Москву нельзя соединить с латинством. И он изменил план работы: поставил себе целью сначала обратить в унию Русь Литовскую, а затем уже через нее попробовать завлечь и Русь Московскую. К переговорам с А. Посевином кн. Острожский привлек и русских духовных лиц. С папским нунцием князь также вел речи об унии. Говорил об этом с самим королем Стефаном Баторием. Все это происходило в конце 70-х годов и начале 80-х, когда кн. Острожский одновременно вел широкую просветительную работу на укрепление престижа православия. Своими мечтами он так увлек папского нунция Болоньета, что тот обращался к королю с предложением, чтобы король пригласил самого КПльского патриарха переселиться на почетное жительство в Вильну или во Львов.
Но затем в кн. Острожском произошел какой-то перелом, какое-то разочарование. С 1583 г. и позднее он начинает отрицательно отзываться об иезуитах и латинстве вообще. По неясным для нас причинам, кн. Острожский временно отходит от заинтересованности церковными делами. Когда приехал сюда патр. Иеремия, то Острожский даже не поинтересовался лично увидеться с ним. Разочарование Острожского в «мечтах» об унии было настолько известно осведомленным людям, что когда началась «реальная» работа по проведению унии неидеалистической, а интриганской, то от кн. Острожского утаили начало затеи в секрете. A он вдруг встал на прямую и громкую борьбу с унией.
Инициатором этой секретной работы на пользу унии был Луцкий римо-католический епископ Бернард Мациевский. Он был из военных, друг Скарги и человек настойчивый. Именно он, а не иезуиты, первый двинул дело практического осуществления унии. За это впоследствии и папа воздавал благодарность епископу Бернарду Мациевскому, как первовиновнику всего дела. B 1588 г. Бернард писал папскому нунцию в Польше, архиепископу Аннибалу: «В июне месяце, когда я отправился в Подляхию, в другую половину моей епархии, там проезжал в Москву КПльский патриарх Иеремия. Сверх моего ожидания он очень скоро проехал тот город, где я находился. Наступившая ночь помешала мне нагнать его. И я поспешил в Брест, где, казалось, он остановится. Но и оттуда он уехал раньше моего прибытия. Через несколько дней господин Брестский судья (таковым был в тот момент знаменитый виновник унии Адам Потей), хотя и схизматик, но по авторитету, образованности и опытности, человек выдающийся и в религиозных делах, по-видимому, самый сведущий среди своих. После нескольких бесед о религии с находящимся здесь со мной о. иезуитом, Потей не раз приходил ко мне и с величайшей настойчивостью убеждал меня, чтобы мы с другими епископами богословами католиками позаботились об унии русских с римской церковью, особенно в настоящее время, когда представляется столь удобный случай, какой едва ли повторится. Потей говорил, что само провидение Божие устроило так, что в наши края прибыл Цареградский патриарх. Прибавлял, что следует больше стараться о собеседованиях с греками, чем об издании сочинений против русских, или чем о возражениях русским, какие бывают в наших проповедях. Если патриарх согласится на беседу и будет побежден и обличен в заблуждении, тогда он — судья (Потей) и многие другие, знатные родом и добродетелями, ничего так не желающие, как того, чтобы состоялось в духе любви и кротости собеседование наших с патриархом, не захотят более подчиняться ему и следовать его заблуждению. Если же он уклонится от состязания, то подпадет под подозрение в действительной схизме и тем скорее будет покинут русскими. Передавал еще почтенный муж, что он со своими весьма внимательно будет наблюдать: прибыл ли патриарх, чтобы обобрать своих владык и попов, или чтобы позаботиться о спасении вверенных ему душ (???). Поверьте, что слышанное нами премного утешило нас и обнадежило. И я убежден, что и Ваше преосвященство отнюдь не упустите настоящего, столь удобного случая поддержать наших русских в их ревности, которой они пламенеют». Так обнаружился главный творец назревшей унии. Эта решимость Потея реализовать унию и повела его к принятию епископского сана, что при его социальном положении и высоком интеллектуальном цензе было делом очень легким. С 1593 г. он появляется с именем Ипатия на кафедре Владимирской, как епископ.