Страница 1 из 12
Наль Подольский
Труба архангела
Александр Петрович Самойлов не был склонен к дачной жизни и обычно проводил большую часть лета в городе, совершая за сезон одну или две короткие поездки на южные курорты, причем ухитряясь устроить их так, что они шли не в ущерб, а на пользу делам, которые он в данное время вел. Тем не менее он считал обладание недвижимостью совершенно естественным для любого солидного человека, а в частности для себя, адвоката с именем — почти гражданским долгом, и потому имел дачный участок с запущенным садом и стареньким двухэтажным домом.
Нужно ли говорить, что такой человек, как Самойлов, если уж имел дачу, то в престижном месте, в Комарово, которое называл его подлинным именем — Келомяки, и на престижной улице, хотя и с нелепым названием — улице Академиков. Как ни смешно, два или три особняка на улице действительно принадлежали именитым академическим старцам, коих здесь никто никогда не видел, но зато их внуки и правнуки превесело проводили время на пустующей дедовской жилой площади.
Каждое лето, но не более двух раз за сезон, Александр Петрович подтверждал свое владение дачей, появляясь с друзьями и устраивая небольшие пикники. С соседями был знаком ровно настолько, чтобы их опознавать и обмениваться репликами по факту дурной либо хорошей погоды.
После женитьбы modus vivendi адвоката относительно дачи, как, впрочем, и во многих других отношениях, изменился. Выросшая в Ереване Карина, хотя и прожила достаточно долго в городских квартирах Москвы и Петербурга, так и не смогла отделаться от приобретенного в детстве мнения, что наилучшая форма бытия человека — в собственном доме. К этому добавлялись ностальгические воспоминания юности об ужинах и чаепитиях в саду под деревьями.
Она сама, не обременяя мужа лишними хлопотами, организовала на даче установку телефона, и вскоре Самойловы решили сделать загородный дом своей основной летней резиденцией.
Первый выезд на дачу совершили в апреле для посадки тюльпанов, к которым Карина испытывала неодолимое влечение. Выдался яркий солнечный день, не по сезону теплый, пожалуй, даже жаркий. Карина занялась перекапыванием клумб и высадкой луковиц, адвокат же, заявив, что у него аллергия к любым разновидностям земледелия, отправился прогуляться по окрестным улицам. В каком-то смысле характером он был подобен кошке, которая, попав в новое или давно не посещаемое место, обязательно должна все вокруг обнюхать.
Лыжный сезон закончился, и дачи пустовали. Оживление было заметно лишь на одном участке, через дом от Самойловых. Двухэтажный кирпичный дом, по советским нормам, шикарный, принадлежал физику с мировой известностью, с которым адвокат был знаком не только, как сосед, но и по причине увлечения того коллекционированием граммофонных пластинок начала века. С год назад академик почил в бозе, а его сын, член-корреспондент и высококлассный специалист по математическому обеспечению компьютеров, эмигрировал в Штаты, где фирма Ай-би-эм оценила его достоинства окладом сто шестьдесят тысяч долларов в год. Вряд ли он мог прилететь из Америки, чтобы посетить дачу, и Александр Петрович с любопытством разглядывал результаты деятельности, надо думать, новых владельцев. Дом был заново окрашен, забор частично отремонтирован и надстроен, а частично заменен новым, на окнах появились столь широко рекламируемые защитные металлические решетки, и вдоль забора наметанный глаз адвоката подметил датчики охранной сигнализации.
Основательные люди, улыбнулся адвокат.
— Вам кого-нибудь надо? — раздался из-за забора голос, не то что бы нарочито хамский, но на вежливость уж никак не претендующий.
— Тут жили мои друзья, Курбатовы, — печально вздохнул Александр Петрович.
— Теперь здесь новые хозяева. Проходите, — равнодушно отрезал невидимый собеседник.
— Как жалко, какая потеря! Какие интеллигентные были соседи! — горестно запричитал адвокат, не трогаясь с места.
У заднего крыльца академического дома два человека выгружали из микробуса фанерные ящики. С одного ящика упала крышка, но Александру Петровичу не удалось разглядеть, что там внутри.
— Я ведь вам говорю: проходите, — в интонациях голоса из-за забора появились угрожающие нотки.
— Конечно, конечно, — засуетился, переминаясь с ноги на ногу, Александр Петрович, — вы, главное, не волнуйтесь.
Он не сомневался, что вступил в контакт с человеком из внешней охраны нового владельца дачи. Не могли же ему, в самом деле, дать приказ изгонять с улицы вообще всех прохожих. Ergo, агрессивную бдительность топтуна следовало увязывать с конкретной сиюминутной ситуацией, то есть с разгрузкой микробуса. Тем временем, наконец, случилось то, чего с надеждой ожидал адвокат: очередной ящик развалился в руках у грузчиков — в нем была какая-то электронная аппаратура.
Сделав шаг в направлении своего дома, Александр Петрович счел своевременным слегка повысить голос:
— Да отчего же вы так агрессивны? Я ваш сосед и независимо от ваших грубостей буду ходить по этой улице, сколько вздумается. Можно подумать, у вас есть причины опасаться прохожих.
— В чем дело, Гарри? — вмешался в беседу новый голос, вальяжный начальственный баритон.
Если бы не грузчики у микробуса, продолжавшие свою муравьиную работу, можно было бы заключить, что здесь обосновалась некая оригинальная цивилизация, где при общении предъявлять себя взорам собеседника считалось категорически неприличным.
— Тут на улице человек, — последовал безэмо-циональный ответ, — утверждает, что сосед.
— Соседи — великая сила, Гарри. С соседями надо ладить, — назидательно отреагировал баритон, судя по изменению громкости и тональности, самолично приближавшийся к калитке.
Адвокат успел уже отойти на некоторое расстояние, когда на улице показался человек средних лет с ухоженной курчавой бородкой и в фирменном спортивном костюме.
— Здравствуйте, сосед! — произнес он с активным радушием, исключающим возможность отказа от общения, и Александр Петрович остановился.
Лицо нового хозяина академической дачи являло образец полного довольства собой и окружающим миром и, соответственно этому мироощущению, излучало благодушие. Но что-то в этом человеке настораживало, возможно, излишняя мягкость движений, при ходьбе он, подобно кошачьим хищникам, словно переливался из одной формы в другую.
— Я вам прихожусь, так сказать, двоюродным соседом, — сдержанно улыбнулся Александр Петрович, — через участок.
С первых же слов адвоката его собеседник почувствовал, что Самойлов наверняка относится к категории людей, с которыми нужно ладить.
— Ну что же, раз соседи; значит, соседи. Прошу ко мне на чашечку кофе. Да, да, отказываться и не думайте.
— Жена беспокоиться будет, она тюльпаны сажает… Разве что на минутку…
— Разумеется, на минутку. Рюмка кофе — дело недолгое, — жизнерадостно хохотнул бородач. Он повел гостя по вымощенной каменными плитами дорожке к парадному крыльцу, таким образом, что ни с одной точки маршрута разгружаемый микробус не просматривался.
Под тихий шелест филипсовской кофеварки состоялось взаимное представление. Адвоката позабавило, что у хозяина дома визитная карточка обнаружилась в кармане спортивного костюма. Это подтверждало первое мимолетное впечатление: бородач попал в привилегированное сословие совсем недавно. На его карточке значилось: Щетенко Аркадий Степанович, председатель правления акционерного общества «Нейтрино». Визитная карточка Самойлова, в свою очередь, произвела должное впечатление.
— Как же я вас не узнал! Я ведь следил за делом Джелепова, вы его, можно сказать, вытащили с того света… Значит, у меня сегодня удачный день, что я познакомился с вами. А в газетах писали, будто вы уехали в Румынию в качестве эксперта Интерпола.
— Мало ли что газетчики выдумают, на них у нас нет управы, — обронил адвокат небрежно, хотя его весьма и весьма раздражали проникшие в прессу сведения о его связях с Интерполом.