Песнь крови

Никто ничего не сказал. Ваэлину показалось, что Дентос плачет, но ему не хватило духу обернуться и посмотреть. Через некоторое время он отошел от огня, подошел к своей койке, разложил вещи сушиться, снял с лука тетиву и повесил на место колчан.

Отворилась дверь, вошел Норта, весь промокший, но торжествующий.

– Четвертый! – воскликнул он. – А я-то думал, последним приду!

Ваэлин никогда еще не видел его таким веселым. Это выбило его из колеи. Как и то, что Норта не обратил внимание на их печаль.

– Я заблудился, даже дважды! – со смехом сообщил Норта, бросая вещи на топчан. – И волка видел!

Он подошел к огню, растопырил пальцы, вбирая тепло.

– Так перепугался, что с места двинуться не мог!

– Ты видел волка? – переспросил Ваэлин.

– Ну да! Здоровенная такая зверюга. Но он, похоже, уже был сыт. У него морда была в крови.

– А что это был за медведь? – спросил Дентос.

– Чего?

– Черный или бурый? Бурые крупнее и злее. А черные обычно людей вообще избегают.

– Да не медведь! – сказал озадаченный Норта. – Я говорю, волк это был!

– Не знаю, – сказал Ваэлин Дентосу. – Я же его не видел.

– А тогда откуда ты знаешь, что это был медведь?

– Микеля медведь разорвал, – сказал Баркус Норте.

– По следам от когтей, – сказал Ваэлин, осознав, что обмануть товарищей будет сложнее, чем он думал. – Он… его на куски разорвали.

– Прямо на куски? – с отвращением воскликнул Норта. – Микеля – на куски?

– Потому что дядя говорил, что в Урлише бурые не водятся, – тусклым голосом сказал Дентос. – Они только на севере живут.

– Ручаюсь, это был тот самый волк, что я видел! – в ужасе прошептал Норта. – Волк, которого я видел, он и сожрал Микеля. Он бы меня сожрал, если бы не был сыт!

– Волки людей не едят, – сказал Дентос.

– А может, он бешеный был! – Норта, ошеломленный, плюхнулся на койку. – Меня едва не сожрал бешеный волк!

И так оно и пошло дальше: мальчишки возвращались один за другим, усталые и промокшие, но счастливые оттого, что прошли испытание, и улыбки их тут же исчезали, как только они узнавали новости. Дентос с Нортой спорили про волков и медведей, Баркус разделил свою скудную добычу, и ее съели в угрюмом молчании. Ваэлин кутался в свое одеяло, стараясь забыть обмякшие, безжизненные черты Микеля и то ощущение мертвого тела сквозь мешковину, когда он вырыл в земле неглубокую могилку…

Он проснулся через несколько часов, дрожа от холода. К тому времени, как глаза привыкли к темноте, последние обрывки сна улетучились из его разума. Судя по тому немногому, что осталось в памяти, этот сон было лучше поскорее забыть. Другие мальчишки спали, Баркус храпел, для разнообразия – негромко, поленья в очаге почернели и еле тлели. Мальчик выбрался из постели, чтобы заново разжечь огонь: темнота в комнате внезапно показалась ему страшнее лесного мрака.

– Дрова кончились, брат.

Он обернулся и увидел, что Каэнис сидит на своей койке. Он был одет, мокрая одежда блестела в свете луны, сочащемся сквозь ставни. Лица его не было видно в темноте.

– А ты когда вернулся? – спросил Ваэлин, растирая онемевшие руки. Он и не подозревал, что тело может быть таким холодным.

– Давно уже.

Голос Каэниса звучал вяло и монотонно, без эмоций.

– Про Микеля слышал?

Ваэлин принялся расхаживать взад-вперед, надеясь хоть как-то разогреть мышцы.

– Да, – ответил Каэнис. – Норта говорит, это был волк. Дентос говорит, что медведь.

Ваэлин нахмурился: в голосе брата звучали насмешливые нотки. Потом пожал плечами. Все реагировали по-разному. Дженнис, ближайший друг Микеля, вообще расхохотался: просто-таки заржал от души, и все смеялся и смеялся, пока Баркус не дал ему пощечину.

– Медведь, – сказал Ваэлин.

– Что, правда?

Ваэлин был уверен, что Каэнис не шелохнулся, но ему почудилось, что брат вопросительно склонил голову.

– Дентос говорит, это ты его нашел. Это, наверно, было ужасно.

«Кровь Микеля была густой и липкой, она сочилась из мешка и пачкала руки…»

– А я думал, ты будешь уже здесь, когда я приду.

Ваэлин плотнее закутался в одеяло.

– Я проспорил Баркусу день работы в саду на то, что ты всех обгонишь.

– Я бы и обогнал. Но отвлекся. Я нашел в лесу одну загадку. Быть может, ты мне поможешь ее разгадать? Как ты думаешь, откуда там взялся мертвец со стрелой в горле? Со стрелой без оперения.

Ваэлина неудержимо заколотило, так что одеяло соскользнуло на пол.

– Говорят, леса кишат разбойниками… – выдавил он.

– Да уж, кишат так кишат. Я нашел там еще двоих. Но эти умерли не от стрелы. Быть может, их задрал медведь, как и Микеля. Может, даже тот же самый медведь.

– Б-быть м-может…

«Что это такое? – Ваэлин поднял руку, посмотрел на подергивающиеся пальцы. – Это не от холода. Это что-то другое…» Он внезапно ощутил почти неудержимое желание рассказать Каэнису все, облегчить душу, найти утешение в откровенности. В конце концов, ведь Каэнис его друг. Лучший друг. Кому и рассказать, как не ему? Раз за ним охотятся убийцы, ему понадобится друг, который прикрывал бы ему спину. Они могли бы сражаться с ними вместе…

«Никому ни о чем не рассказывай… Эта тайна может стоить тебе жизни». Слова Соллиса замкнули его уста, укрепили решимость. Да, Каэнис его друг, это правда, но он не может рассказать ему, как все было на самом деле. Это слишком серьезное, слишком важное дело, чтобы шептаться о нем с мальчишками.

По мере того как решимость росла, дрожь отступала. Не так уж тут и холодно. Страх и ужас ночных событий оставили на нем свой след, след, который, возможно, не исчезнет никогда, но он встретит его лицом к лицу и одолеет его. Другого выхода не было.

Ваэлин подобрал с пола одеяло и залез обратно на топчан.

– Урлиш действительно опасное место, – сказал он. – Ты бы лучше переоделся, брат. Мастер Соллис завтра высечет тебя до крови, если ты простынешь и не сможешь тренироваться.

Каэнис сидел молча и неподвижно. С губ у него сорвался тихий вздох, похожий на медленное шипение. Вскоре он поднялся, разделся, аккуратно, как всегда, разложил одежду, бережно развесил оружие и забрался в постель.

Ваэлин растянулся на койке, молясь, чтобы сон поскорее забрал его. Пусть уж лучше сны. Он жаждал, чтобы эта ночь поскорее закончилась, жаждал ощутить тепло утреннего света, который разгонит всю кровь и весь страх, что теснили его душу. «Вот это и есть участь воина? – думал он. – Прожить жизнь, дрожа в темноте?»

Каэнис заговорил почти шепотом, но Ваэлин услышал его вполне отчетливо.

– Я рад, что ты жив, брат. Я рад, что ты сумел пройти через лес.

«Товарищество! – осознал Ваэлин. – Это тоже – участь воина. Ты делишь свою жизнь с теми, кто готов умереть за тебя». Страх и тошнотворная тяжесть в животе от этого не исчезли, но его печаль сделалась менее острой.

– Я тоже рад, что тебе это удалось, Каэнис, – шепотом ответил он. – Извини, что не смог тебе помочь решить твою загадку. Поговори лучше с мастером Соллисом.

Усмехнулся Каэнис или вздохнул – этого Ваэлин так и не узнал. Много лет спустя он думал о том, насколько меньше боли довелось бы испытать ему и многим другим, если бы он только расслышал тогда, если бы он знал наверняка, что это было. Но тогда Ваэлин решил, что это был вздох, и принял то, что сказал Каэнис, за чистую монету, простую констатацию факта:

– О, думаю, в будущем нас ждет еще немало загадок!

Они возвели погребальный костер на тренировочном поле, нарубив в лесу дров и уложив их, как показал мастер Соллис. От тренировок их на этот день освободили, но работа была нелегкой. Ваэлин обнаружил, что мышцы у него болят оттого, что он несколько часов грузил свеженарубленные дрова на повозку, которая должна была отвезти их в Дом, но устоял перед искушением пожаловаться. Ради Микеля стоило потрудиться хотя бы день. Мастер Хутрил вернулся в середине дня, ведя в поводу лошадку с навьюченным на нее тугим свертком. Мальчики оставили работу и проводили его взглядом по пути к воротам, глядя на обернутое мешковиной тело.