Сказано — сделано

Мать решительно утёрла ему нос и сердито сказала:

— Распустили вас, олухов, дальше некуда! То с гитарами по подворотням тёрлись, теперь вот шарманку притащили. С ума сойти!

Глава 13. Из «Прекрасной Елены»

— Ах, мальчики, если б вы только знали, как вы меня растрогали и порадовали! — говорила старушка, пропуская ребят в квартиру. — Поначалу я решила, что я просто сошла с ума. Да, да, именно так я и подумала.

Ничего не понимающие друзья вошли в длинный, сложными зигзагами уходящий в перспективу коридор коммунальной квартиры. Тускло горела сорокасвечовая лампочка, освещая мутным желтоватым светом какие-то тяжёлые сундуки, покосившиеся этажерки, большие картонные коробки. На стене висел непременный велосипед без переднего колеса, а рядом детская пластмассовая ванна. В углу, на тумбочке, бросая вызов окружающему, стоял новенький бело-голубой телефонный аппарат чехословацкой фирмы «Тесла» с кнопочным набором номеров. Подобные квартиры, словно живые существа, имеют свой неповторимый, устоявшийся многими десятилетиями запах. Меняются жильцы, на стены ложатся всё новые слои обоев, красятся двери и оконные рамы, а запах этот живёт вместе с квартирой, пока существует сам дом.

Друзья в сопровождении старушки прошли половину коридора, затем свернули в какой-то совсем уж тёмный тупичок и наконец оказались в маленькой квадратной комнатке с одним окном, занимавшим почти всю стену. Посреди комнаты стоял небольшой круглый стол, накрытый чистенькой льняной скатертью, у стены — металлическая кровать с блестящими никелированными шарами, а напротив — низенькая, продавленная оттоманка с круглыми валиками-подушками по бокам. Валики эти напоминали огромные соевые батончики. Возле окна на двух венских стульях лежала новая, видимо совсем недавно купленная, полка.

— Садитесь, мальчики, садитесь вот сюда, прямо к столу, — засуетилась старушка. — А шарманку ставьте на диван. Ах, боже мой, как странно! Странно даже произносить это слово. Вы только, пожалуйста, не сердитесь, что я так бесцеремонно затащила вас к себе.

— Мы не сердимся, — сказал Саша. — Это вам спасибо, что нас выручили. А то бы нас сейчас в ДНД отвели.

Через несколько минут друзья уже знали, что старушку зовут Марья Алексеевна, что живёт она в этой квартире уже много-много лет и что именно сегодня у неё день рождения.

— Мы вас поздравляем, — сказал Коля. — Жаль, конечно, что у нас нет подарка. Мы не знали…

Марья Алексеевна улыбнулась:

— Вы уже сделали мне подарок. Вы даже сами не знаете, какой это замечательный подарок! Представьте себе, что очень много лет тому назад в такой же весенний день у меня тоже был день рождения. А исполнилось мне тогда двенадцать лет. Вам, наверное, даже трудно в это поверить. Но так было…

— Маша, у тебя опять не закрыта дверь. Ты знаешь, что позавчера ограбили Соковановых.

Женщина с худым, усталым лицом плотно прикрыла входную дверь и накинула цепочку. Тоненькая девочка с короткострижеными волосами подбежала к матери и порывисто обняла её.

— Мамочка, ты волнуешься совершенно напрасно. Соковановы — буржуи. А у нас, кроме энциклопедии, и брать нечего. Воры прекрасно знают, кого грабить.

— Значит, ты считаешь, мы не буржуи? — с улыбкой спросила мать.

— Нет конечно. Наш папа был инженер-металлург. Он всю жизнь работал и своими руками зарабатывал на хлеб.

— Ох какая ты у меня политграмотная! — засмеялась мать. — Ну а то, что у тебя сегодня день рождения, ты не забыла?

— Не забыла, — вздохнула девочка.

— Ну! А почему такое постное лицо? Почему ты не пригласила Верочку Никитину?

— Они уехали.

— Уехали? Куда?

— На Украину. В Бахмут. У них там, кажется, дядя. Ольга Владимировна сказала, что там им будет полегче.

Маша повернула голову и посмотрела на то место, где ещё три дня назад стояло пианино. Это был прекрасный чёрный «Беккер» с мягким и чистым тембром. Каждый раз, когда в семье был праздник, мама играла на нём вальсы. Теперь у голой стены на полу остался лишь светлый прямоугольник паркета. Мать перехватила взгляд дочки и поспешно сказала:

— Ничего страшного. Можно жить и без пианино. Сейчас всем трудно, не только нам.

— Ты знаешь, мама, сегодня утром я встретила Алёшу Болотникова. Помнишь, наш папа одно время работал вместе с его отцом на фабрике.

— Ну конечно помню.

— Так вот. У них там на фабрике организовали такой детский отряд. Его члены называются «пионеры».

— Пионеры? Это что же, они строят блиндажи, роют траншеи? Вроде сапёров?

— Да нет, мамочка. Здесь «пионеры» совсем в другом смысле. Ну, это те, кто идут впереди, открывают новые земли. Вспомни Фенимора Купера.

— Ах да! Правильно. «Пионер» — от французского «первопроходец». Так долго шла война, что от неё трудно уйти даже в мыслях. Вот ты сказала, что Никитины уехали в Бахмут, а я в первый момент подумала: «Как же они туда попадут, если там белые?» Да… Ну, так что же эти пионеры? Ты хочешь к ним сходить?

— Алёша меня приглашал. Он говорил, что в отряде очень интересно, весело. Они поют песни, играют, ходят с барабаном и красным флагом по улицам.

— Чудесно. Если им ещё дают талоны на обед, то просто замечательно.

— Мама! Ну при чём тут какие-то талоны?!

— Хороший паёк ничему не помеха. За последние годы я это крепко усвоила. А теперь посиди минутку и не заходи, пожалуйста, на кухню. Я приготовила тебе маленький сюрприз.

Мать вышла и вскоре вернулась, держа в руках блюдо, на котором лежал небольшой румяный пирог с двенадцатью тоненькими, зажжёнными свечками.

— Мамочка! Какое чудо! — радостно воскликнула Маша. — Ты просто волшебница!

— Конечно, к такому случаю больше подошёл бы «наполеон» со сливочным кремом, а не пирог с капустой, — сказала мать, ставя блюдо на стол. — Но ничего. Дорога ложка к обеду.

Она обняла дочь и погладила её по волосам.

— Ну, Машутка, я тебя поздравляю. Может, ты и вправду станешь у меня пионером. Или — как это сказать — пионеркой? И построишь новый мир. Прекрасный и счастливый… Да, действительно, жаль, что я не могу сыграть для тебя что-нибудь из «Голубого Дуная».

В этот момент за окном со двора послышались дребезжащие, но довольно бодрые звуки музыки.

— Боже мой, шарманка! — с радостным удивлением воскликнула мать. — Я думала, они уже перевелись. Надо же, как кстати!

Маша подбежала к окну и увидела на замкнутом пятачке двора сгорбленную фигуру старика шарманщика в потёртом, залатанном френче.

Он неторопливо крутил ручку, искоса поглядывая на окна.

— Мама, ты узнаёшь?

— Да. Это Оффенбах. Из «Прекрасной Елены».

— Надо бы что-то ему дать. Ой, давай угостим его пирогом?

— Ну конечно, Машенька. Обязательно.

Мать отрезала кусок пирога, завернула в холщовую тряпицу и передала дочери. Маша выскочила на двор и подбежала к старику.

— Вот, угощайтесь, пожалуйста. Сегодня мой день рождения, и мама испекла этот пирог.

Старик взял свёрток, положил его в большой дерюжный мешок и, ничего не сказав, погладил девочку по голове.

Марья Алексеевна замолчала, разглаживая несуществующие складки на скатерти. Потом сказала:

— Теперь вы представляете, мальчики, что со мной было, когда вы сегодня заиграли. Вот уж действительно чудо!

— Ну а в пионерский отряд вы тогда пошли? — спросил Коля.

— Да, на другой же день. Вместе с Алёшей. Мы с ним долго дружили, до самой войны. Его в сорок втором под Тихвином убили… А вот я всё живу да живу. Соседи меняются, молодым квартиры дают, только мы с Елизаветой Васильевной, как два сфинкса древнеегипетских, дом сторожим. Последнее время меня всё сестра к себе зовёт. У неё домик в Новороссийске. Да уж куда я, старая развалина, поеду.

Когда ребята прощались со старушкой, Саша спросил:

— Марья Алексеевна, почему у вас книжная полка на стульях лежит?

— Да вот купила недавно, а повесить как — и не знаю. Надо бы Женю, соседа, попросить, но он последнее время сильно занят.