Страница 8 из 23
Таня засмеялась, а потом сказала:
— Давайте еще раз искупаемся. Хочу посмотреть, как там моя кувшинка.
— Ну, вы купайтесь, а я еще посохну, — сказал Генка. Он уже видел, как плавает Таня, и теперь, наверное, стеснялся показывать свой собачий стиль. Да и побаивался заплывать так далеко.
— Давай наперегонки, — предложил я.
— Давай! — согласилась Таня.
По Генкиному сигналу мы бросились в воду. К счастью, мне удалось немного опередить ее на финише, хотя плыл я изо всех сил. «Хорошо, что я не предложил ей форы», — подумал я.
— Посмотри, — сказала Таня, — моя нимфея уже собралась спать. Видишь, лепестки почти закрылись. Обещаешь мне никогда больше не рвать кувшинок?
— Обещаю, — сказал я. — Или нет, даже не так. Торжественно клянусь никогда больше не рвать кувшинок, нимфей, васильков, ромашек, лопухов и прочий растительный мир. Обязуюсь также не обижать русалок, леших, домовых и соловьев-разбойников.
— Я тебе верю, — серьезно сказала Таня и, подплыв ко мне совсем близко, добавила: — Сережа, я хочу попросить тебя об одной вещи.
— Можешь даже о двух.
— Ты знаешь, мне очень-очень хочется прийти сюда, на это озеро ночью.
— Ночью? Зачем?
— Ну, как бы тебе объяснить… А ты не будешь смеяться?
— Не буду.
— Сегодня мне вдруг показалось, что когда-то очень давно я здесь жила. И что стоит прийти сюда ночью, как я все сразу вспомню. Я бы одна пошла, но мне страшно.
— Ладно, сходим, — сказал я и даже сам удивился, что так быстро и легко согласился.
— А ты сможешь из дому уйти? — спросила Таня.
— Запросто. Я на веранде сплю. Никто и не заметит, как я выскользну.
— И еще, Сережа: пожалуйста, не говори никому об этом. Пусть это будет нашей тайной.
— Хорошо, — согласился я и почему-то сразу посмотрел в сторону берега. Там, на камне белела маленькая Генкина фигурка. Быть может, впервые в жизни я собирался что-то скрыть от него.
Но этой ночью на озеро мы не пошли. К вечеру с залива подул тяжелый, сырой ветер, небо заволокло черными, набухшими тучами и пошел такой неторопливый, но основательный дождь, что, казалось, каждая капля, ударявшая по крыше, злорадно говорила: «Ну, теперь вы у меня посидите, голубчики, помаетесь». Мы с Генкой отыскали на чердаке подшивку старых журналов «Вокруг света» и, сидя на веранде, листали их взад-вперед. Ни говорить, ни играть в «балду» уже не хотелось. И только запах клубничного варенья, которое Анастасия Петровна, Генкина бабушка, варила на кухне, не давал помереть от тоски. На цветных фотографиях журналов полураздетые белозубые негры под палящим тропическим небом собирали урожай кокосовых орехов, плавали в пирогах по теплым голубым озерам, африканские слоны, спасаясь от жары, обливали себя водой из хобота, а за стеклами нашей веранды все шел и шел нескончаемый, серый дождь. Я проклинал погоду, и временами у меня даже появлялось желание выйти на улицу, залезть на ближайшую сосну и начать дуть в небо, чтобы разогнать ненавистные свинцовые облака.
Лишь на четвертый день сквозь разрывы туч показалось солнце. Облака посветлели, засеребрились и, словно решив, что дело свое они добросовестно сделали, дружно понеслись за горизонт.
Я надел резиновые сапоги, схватил ведро и побежал на колонку за водой. Нет, совсем не потому, что колонка находилась рядом с домом, где жила Таня. Просто в одном из ведер и вправду почти кончилась вода.
Таня в длинном, до земли, наверное дедушкином, плаще стояла у калитки возле своего дома и, задрав голову, смотрела на небо.
— Привет! — крикнул я и, повесив ведро на «нос» трубы, нажал рычаг. — А мы с Генкой уже подумывали, что начался период муссонных ливней. Как в Гваделупе.
— Я как раз тебя поджидала, — сказала Таня, подходя ко мне.
— Откуда же ты знала, что у нас вода кончится?
Таня улыбнулась.
— Я этого не знала. Так мы идем сегодня?
Я поставил ведро на землю, посмотрел на уже начавшее пригревать солнце и сказал:
— А чего? Можно сходить. Погода нормальная. Я с собой фонарик возьму. Правда, батареи уже подсели, но ничего, светит пока. А во сколько пойдем?
— Давай в двенадцать. Тогда уже наверняка все спать будут. Встретимся на поляне у последнего дома. Не проспи только.
Таня хотела что-то еще добавить, но промолчала и только как-то странно на меня посмотрела.
Уже давно мирно посапывал на своем диванчике ничего не подозревавший Генка, уже Анастасия Петровна перестала греметь кастрюлями и мисками и погасила свет, а я неподвижно лежал на раскладушке и сна у меня не было ни в одном глазу. Время от времени я доставал из-под подушки фонарик и освещал им будильник, стоявший рядом на тумбочке. И если бы не его громкое, барабанное тиканье, я бы ни за что не поверил, что стрелки движутся, а не стоят на месте. Без пятнадцати двенадцать я тихо, стараясь не скрипеть, встал, оделся и неслышно выскользнул в уже заранее приоткрытое окно. Через три минуты я был на поляне. С поляны, которая находилась на горушке, был виден почти весь поселок. Кое-где еще горел свет, слышалась далекая музыка и собачий лай. А за спиной у меня черной глухой стеной стоял лес. Я посветил фонариком в сторону, откуда начиналась дорога на озеро, но слабый луч беспомощно уткнулся в плотную, густую темень, едва осветив ветки какого-то куста, стоявшего в метре от меня.
— Сережа, ты здесь? — услышал я приглушенный голос Тани.
— Здесь, — ответил я, с трудом различая смутный силуэт Таниной фигуры.
— Еле ушла, — сказала она, подходя. — Представляешь, дедушка на ночь глядя ступеньки на крыльце начал менять. А темно-то как, Сережа! В городе никогда такой темноты не бывает. А тут у нее даже цвет какой-то особенный. Вишневый, что ли.
— Ну, пошли, — бодро сказал я, а сам почему-то подумал, что вот сейчас Таня присядет на ствол поваленного дерева, рядом с которым мы стояли, и скажет: «Знаешь, давай здесь посидим, поболтаем. Ну, чего тащиться в такую даль по лесу». Но она промолчала, и мы вошли в лес. Казалось, там было еще темнее и тише. Свет фонаря едва освещал дорогу под самыми ногами, и приходилось все время смотреть вниз, чтобы не спотыкаться о корни и не залезать в лужи, которых после дождя полно было.
— Сережа, ты не боишься? — шепотом спросила Таня.
— Еще чего! — нарочно громко ответил я. — Да я по этой дороге с закрытыми глазами ходить могу. А у нас фонарик. Батарейки, конечно, не ахти, но светит же…
И только я это сказал, как со всего хода зацепился ногой за упругий корень и плюхнулся на землю. Фонарь выскочил у меня из руки и погас.
— Сережа, ты где? — испуганно спросила Таня.
— Да тут я. Упал. А теперь фонарь не могу найти.
Когда я наконец отыскал фонарь в мокрой придорожной траве, он оказался испорченным. Сколько я его ни тряс и ни крутил, он не желал загораться.
— Ну, что же ты молчишь? — спросила Таня.
— Я не молчу.
— А почему не говоришь ничего? Я же тебя не вижу.
— Я говорю. Фонарь вот, проклятье, испортился. Лампочка, наверное, встряхнулась.
— Что же делать?
Тут я подумал, что неплохо бы и вернуться, потому что идти без света в такой темнотище казалось невозможно. Я молчал, бессмысленно тряся в руках фонарь и не зная, на что решиться. Постепенно глаза привыкли к темноте, и я стал различать чуть желтеющую дорогу, идущую на подъем.
— Ладно, — сказал я. — И так дойдем. Теперь уже близко.
— А мы не заблудимся?
— Не бойся. Дорога сама нас к озеру выведет.
— Можно, я возьму тебя за руку?
Таня протянула мне сухую, горячую ладонь, и мы пошли дальше. К счастью, сквозь деревья на дорогу стал пробиваться слабый лунный свет, а с неба исчезли последние облака и появились звезды. Скоро подъем стал круче, и через несколько минут перед нами открылось озеро.