На аптекарском острове

— Короче, Клочиков, — перебила врачиха.

— Вот я и говорю, — продолжал Клочик нести околесицу, — выпили пепси, потом прогулка на свежем воздухе. А сейчас к вечеру бывает так подморозит — ой-ой-ой!

— Мы бы, конечно, потерпели, — вступил я. — Но коллектив не хочется заражать, эпидемии разводить.

Врачиха вынула из стакана деревянную палочку и, направив на нас лампу, осмотрела наши горла.

— Все совершенно чисто, — сказала она. — Но у тебя, Нечаев, выпала пломба. А у тебя, Клочиков, два очень плохих зуба. Сейчас я выпишу вам направления, и после уроков обязательно пойдете в стоматологическую поликлинику.

Да, такое начало не предвещало ничего хорошего. Уж лучше десять контрольных, чем один зубной врач.

— Ирина Викторовна, — не растерялся все-таки Клочик, продолжая гнуть свою линию, — вы пока пишете, нам бы температурку померить. Худо совсем.

Врачиха поставила нам градусники и, бросая на нас бдительные взгляды, застрочила направления. А я сидел и уже совершенно ясно понимал, что дурацкая затея с натиранием провалилась. Потому что никакой доменной печи у себя под мышкой я не чувствовал. Моя догадка оправдалась полностью. Через пять минут со словами «Марш на урок, симулянты!» врачиха вытолкнула нас за дверь. Тут же и звонок на урок прозвенел.

— Трепло! — сердито бросил я Клочику и направился в класс.

Трубадур уныло поплелся за мной, на контрольную.

Когда я прочитал условие задачки, то мне показалось, что нечто похожее я уже встречал. «Так, так, так, — сказал я сам себе. — Главное — без паники. Может еще и выплывем».

И только я по-настоящему задумался над первым действием, как ощутил под мышками легкий зуд и еле заметное жжение. Поначалу я не обратил на это внимания и продолжал думать над задачкой. Но уже через несколько минут у меня под мышками начался настоящий пожар. Доменная печь, о которой твердил Клочик, разгоралась вовсю. Ни о какой задачке я больше не думал. Я крутился, извивался, хлопал, как крыльями, локтями, тряс рубашку и дул себе за воротник. С Клочиком происходило то же самое!

— Нечаев, Клочиков, вы чего дергаетесь как ненормальные? — строго спросила Елена Александровна, заметив наши странные ужимки.

Еще через несколько минут я не выдержал, встал и сказал:

— Елена Александровна, можно выйти?

— И мне! — вскочил Клочик.

— Да вы что?! У нас, кажется, контрольная идет.

— Очень надо! — сказал Клочик и, схватив себя за курточку, начал ее трясти, будто ему душно было.

В классе раздался смех.

— Что ж, идите, — сказала учительница. — Но имейте в виду: до конца урока осталось десять минут.

Мы пулей вылетели из класса и бросились в уборную. Там, сорвав с себя одежду, мы как одержимые принялись отмывать проклятую соль.

— Эх, досада! — говорил Клочик, поливая себя водой. — Такая температура — хоть чугун выплавляй! И все насмарку!

Когда мы вернулись в класс и сели за парту, я уже точно знал, как решить задачу. Наверное, первый раз в жизни мне ужасно хотелось, чтобы урок потянулся подольше. Но тут прозвенел звонок.

Глава 10. Графиня во всем призналась

— Графиня во всем призналась, — торжественно изрек Клочик и замолчал, разжигая наше любопытство.

Мы стояли на набережной около памятника Крузенштерна.

Вечер был тихий и уже по-летнему теплый. Солнце навалилось на крышу Горного института, и в Неве дрожали фиолетовые блики.

— Да говори же ты, — нетерпеливо сказала Ленка, и мы невольно придвинулись к Клочику. Даже бронзовый Иван Федорович с любопытством наклонил голову, желая, наверное, узнать, в чем призналась Графиня.

— Жуткое дело, — сказал Клочик. — Только я ей намекнул, что мы видели одну очень-очень загадочную фотографию, как она сразу меня за стол усадила, достала банку с клубничным компотом — ух, вкусно! — и все-все рассказала. В общем, твой дедушка и Графиня были знакомы.

— Как здорово! — Ленка захлопала в ладоши. — Значит, у них любовь была?

— По всем данным этот факт можно констатировать, — важно ответил Клочик.

— А почему дедушка скрывает, что знал Графиню? — спросил я.

— Да ничего он не скрывает, — сказал Клочик. — Все очень просто: у Графини раньше другая фамилия была, Крылова. А Веревкина она по мужу, которого на войне убили.

— Но ведь мы Ленкиному дедушке ее имя и отчество говорили? А он все равно не вспомнил?

— Ну, а если я у Лены спрошу, кто такой Алексей Александрович, она скажет? А ведь это, между прочим, ты. Вот и дедушка тогда Графиню звал просто Клава. Она ж не намного старше Лены была.

И тут я вдруг понял, какая огромная пропасть времени отделяет нас от тех событий! Просто Клава. Я знал, что Графине очень много лет, видел в ее альбоме фотографию, где она стоит в коротком платьице, держа в руках смешной матерчатый зонтик с кружевами, но как-то совсем не связывал эту фотографию с Клавдией Александровной Веревкиной, Клочиковой старушкой соседкой. Мне казалось, что она всегда была такой вот маленькой, худенькой и седой, так похожей на графиню из «Пиковой дамы». А ее детство представлялось чем-то сказочным, не бывшим в действительности. Об этом детстве можно было вспомнить и поговорить, посмотреть фотографии, как можно вспомнить о давно прочитанной книге с картинками. А сейчас я вдруг ясно осознал, что Графиня когда-то была такая же, как Ленка, прыгала через скакалку, играла в куклы и плакала, когда ребята вроде нас с Клочиком дергали ее за косу.

— Витя, но почему же они расстались? — спросила Ленка и тут же сама себе ответила: — А, понимаю. Наверное, дедушку срочно взяли на войну, потом ранение, госпиталь. Они ищут друг друга, пишут письма, страдают, но все напрасно.

— Вот те на! — Клочик удивленно захлопал глазами. — Откуда ты знаешь?!

— Ничего я не знаю, — сказала Ленка. — Я так думаю. А что, угадала?

— В общем, да. Последний раз они виделись на выпускном бале в гимназии у Графини. Столько лет прошло, а она мне все рассказывала, будто это вчера было! И какие ей твой дедушка цветы подарил, и как они танцевали. Она говорит, у них военный оркестр был приглашен, и в тот вечер все «Амурские волны» играли. Тогда этот вальс жутко модным был. А на следующий день они в Ботанический сад собирались.

— В Ботанический?! — вырвалось у меня.

— Ну да. Только в сад они не пошли. На другой день дедушку забрали в армию и сразу на фронт отправили. Но перед этим… — тут Клочик вдруг замолчал, с важным видом посмотрел по сторонам и даже зачем-то подмигнул адмиралу.

— Ну, что, что перед этим? — нетерпеливо закричала Ленка и потрясла Клочика за плечо.

— Перед этим дедушка написал Графине письмо. Вот оно. Мне его Клавдия Александровна сама дала и разрешила вам прочитать. — С этими словами Клочик достал из кармана сложенный пополам, пожелтевший лист плотной бумаги, исписанный крупным, размашистым подчерком. — Слушайте.

И Клочик стал читать:

«Милая Клава! Когда ты будешь читать это письмо, я буду уже далеко. Меня призвали на фронт. Вчера в гимназии на вашем выпускном вечере я не нашел в себе силы сказать тебе об этом. Ты была такая веселая, лицо твое светилось таким счастьем, что я не посмел омрачить его. Но что бы со мной ни случилось, знай, я всегда буду помнить и любить тебя. И если богу будет угодно, мы снова встретимся с тобой и, как в тот первый раз, будем гулять в Румянцевском саду, а военный оркестр сыграет для нас чудесный вальс «Амурские волны». Прощай. Нежно тебя целую. Навеки твой Митя».

Клочик кончил читать, а мы все стояли и молчали. Потом Ленка спросила:

— Витя, но когда же это все было? В каком году?

— Посмотри. Вот тут дата стоит. Двадцать третьего мая тысяча девятьсот семнадцатого года. Такие дела. Ну, а потом революция началась, гражданская война. Графиня закончила курсы медсестер, и ее отправили на Урал. Так они и растерялись.

— И никогда больше не встречались?! — изумленно спросила Ленка.