На аптекарском острове

С пожелтевших фотографий Графининого альбома на нас глядели строгие бородатые мужчины, дамы в длинных темных платьях, суровые седобородые старцы, чем-то походившие на известный портрет писателя Льва Толстого. Все они точно смотрели в объектив аппарата и были очень серьезны.

— Это мои родители, — говорила Графиня. — Брат Николай. Он погиб в первую мировую войну под Перемышлем. А это я в госпитале вместе с красноармейцами. Посмотрите внимательно. В центре Николай Александрович Семашко. Первый нарком здравоохранения. Тогда его называли Главный доктор Республики.

Когда мы дошли до середины альбома, Ленка вдруг ткнула пальцем в фотографию какого-то молодого человека с острыми усиками и гладкой короткой прической.

— Ой, Клавдия Александровна, кто это?!

— Да так, один старый знакомый, — смутилась почему-то Графиня.

— Но ведь это… — начала было Ленка и вдруг запнулась.

— Посмотрите лучше, какой смешной я была в день выпуска из гимназии, — сказала Клавдия Александровна и быстро перевернула страницу.

Когда мы распрощались со старушкой и вышли на улицу, я сказал:

— Виктор, ты можешь проводить даму. Она покажет тебе древнегреческий горшок. А я домой.

— Алеша, ты ведь прекрасно знаешь, что я нашла амфору, — тихо сказала Ленка. — Объясни, почему тебе сегодня все время хочется грубить? Что-нибудь случилось?

Честно говоря, я растерялся от этих слов и промямлил что-то невразумительное. А Ленка сказала:

— Ребята, знаете, чью фотографию я видела в альбоме? Моего деда. Представляете?!

— Твоего деда? — удивился Клочик. — Но откуда она у нее?

— Понятия не имею. Может быть, я ошиблась? Вот что: давайте сейчас зайдем ко мне.

— Да, тут какая-то тайна, — второй раз за сегодняшний день изрек Клочик и посмотрел на Ленку коровьими глазами.

Глава 6. Тайна

Почему-то я думал, что Ленкина квартира будет сплошь уставлена древнегреческими амфорами, глиняными черепками и мраморными бюстами с отбитыми носами. Но ничего подобного там не оказалось.

Квартира была самая обыкновенная. Только на полках рядом с книгами лежало множество разноцветных морских раковин, которые можно собрать в теплых южных морях.

Встретил нас Ленкин дедушка. И я, откровенно говоря, сразу подумал, что Ленка ошиблась насчет фотографии. Узнать в нем того молодца с острыми усиками было трудновато. Дедушка был завернут в длинный клетчатый плед, а на голове у него был смешной колпак, какие в мультфильмах носят добрые гномы.

— Алена, ты не представляешь, как мне сегодня повезло, — заговорил дед. — Мне удалось поспать целых сорок минут! И если бы во дворе не начали палить из гаубиц, я бы наверняка еще спал.

— Дедуля, какие гаубицы? Что ты говоришь! — сказала Ленка, усаживая старика в кресло.

— Потом-то я разобрал, что это были не гаубицы. Просто во дворе разгружали мусорные бачки. Но во сне я решил, что началась осада Порт-Артура. И проснулся. И все-таки сорок минут! Представляешь, я даже сон видел. Мне снилось, что я еду по Невскому в трамвае. В вагоне толкучка и кто-то стоит у меня на ноге. Это было замечательно!

— По Невскому трамваи не ходят, — сказал Клочик, во всем любивший точность.

— Это сейчас не ходят, — ответил дед, видно только теперь нас заметив. — А совсем недавно, до сорок девятого года, еще как ходили. Ну, не буду вам мешать. Занимайтесь.

— Иди, деда, — сказала Ленка. — Может, еще поспать удастся.

Старик вышел. Мы с Клочиком чинно присели на краешек дивана и вежливо огляделись.

— У дедушки бессонница, — сказала Ленка и неожиданно добавила: — Кстати, Алеша, почему ты зовешь своего друга трубадуром?

Клочик вздрогнул, покраснел и на всякий случай ткнул меня в бок.

— Потому что он трубадур, — сказал я. — Разве не похож?

— А кто такие были эти трубадуры? Вы сами-то знаете?

— Да были такие бездельники. Что-то вроде рыцарей… Ездили по свету на лошадях, играли на трубах и все такое.

— И еще, если не ошибаюсь, воспевали любовь к даме сердца? Ведь так? — ехидно добавила Ленка.

— Еще как воспевали! — охотно подтвердил я, решив довести бедного Клочика до белого каления. — У них это серенадами называлось.

Клочик больше не мог выдержать этой пытки. Он заерзал и хрипло сказал:

— Лена, дай чего-нибудь поесть.

— Поесть? — переспросила Ленка и хмыкнула.

— То есть попить, — сказал Клочик и совершенно смутился.

— А может, все-таки поесть? — сказала Ленка. — Я могу борщ разогреть.

— Не, спасибо, я уже пообедал, — сказал Клочик, и я видел, что он готов провалиться сквозь землю. Пора было выручать моего трубадура.

— Ленка, так кого же ты все-таки разглядела там, в альбоме у Графини? — спросил я. — Что-то твой дедушка не очень похож на ту фотографию.

— А вот мы сейчас проверим, — ответила она. — Я просто не могла ошибиться.

Ленка соскочила со стула, открыла шкаф и вскоре вытащила оттуда альбом, немного похожий на тот, что мы видели у Графини. Только без медных застежек. Быстро пролистав его, она достала небольшую пожелтевшую карточку и протянула нам. С карточки на нас глядели два молодых человека в одинаковых кожаных куртках. Один был в фуражке с длинным козырьком и в круглых очках с тонкими дужками, у другого были небольшие острые усики и короткие гладкие волосы, расчесанные на прямой пробор. Сомнений не оставалось: это был тот же человек, что и в альбоме у Графини. Только здесь он весело улыбался, слегка наклонив голову к своему товарищу.

— Ну, что я говорила! — торжественно сказала Ленка. — Вот он, мой дедуля. В молодые годы. Сейчас мы ему допросик учиним.

И словно угадав Ленкино намерение, в комнату опять вошел дедушка.

— Алена, ты не видела вчерашней «Вечерки»? — спросил он.

Ленка выхватила у меня фотографию и протянула старику:

— Деда, это ты?

Старик поднес карточку близко к глазам, заулыбался и закивал головой.

— Ну, конечно, Алена, конечно. А слева Васька Сухоруков. Это мы с ним на последнем курсе снимались. Потом, после выпуска, он уехал в свой Мелитополь, да так и сгинул. Хоть бы письмо, черт, написал. А ведь, как ни говори, пять лет дружили. Если бы вы слышали, как он на гитаре играл! Запоет, бывало: «Отойди, не гляди…».

— Да погоди ты, деда, про своего Ваську, — прервала старика Ленка. — Ты лучше скажи, знал ты когда-нибудь Клавдию Александровну Веревкину?

— Веревкину? — дедушка наморщил лоб и подергал себя за усы. — Ну, как же! Конечно, знал. Веревкин, Степан Кузьмич. Помнится, я тогда сменным инженером на «Дизеле» работал, а он был старшим мастером. Мы его еще Левшой звали. Золотые, скажу вам, руки у человека были. Пил только, подлец, крепко.

— Дедушка, ну что ты такое говоришь? Я тебя про женщину спрашиваю. Веревкина, Клавдия Александровна.

— Нет, женщину не знал. А Кузьмич был человек уникальный, это точно. Возьмет, бывало, в руки деталь и скажет: «Десятки не хватает. Брак». Измерят — и точно, на одну десятую миллиметра меньше. Да-а. Жаль, спился… Так, Алена, ты не видела газету? Пойду на кухню поищу.

Дедушка вышел, а мы растерянно посмотрели друг на друга.

— Тут что-то не так, — сказала Ленка. — Ведь не может у Клавдии Александровны случайно лежать фотография моего деда?

— А как ты сама с Графиней познакомилась? — спросил я.

— Очень просто. Мы тогда только приехали из Греции. Я гуляла в Румянцевском садике и остановилась около колонны. Вижу, рядом какая-то старушка стоит и так странно на меня смотрит. Я хотела уйти, но тут старушка вдруг стала мне рассказывать про эту колонну, про князя Румянцева, про сфинксов. Так мы и познакомились.

Я еще раз взглянул на фотографию, потом на Ленку, и вдруг меня осенило.

— А сказать, почему она вдруг решила с тобой познакомиться? Все совершенно ясно. Графиня знает твоего деда. И знает очень давно. Да ведь ты на своего дедушку как две капли воды похожа!

— И верно похожа! — закричал Клочик, посмотрев на фотографию, а потом на Ленку.