Страница 3 из 9
Наконец все было сметено со стола, и в трапезе был объявлен антракт перед новым действием по поеданию сладкого. Катя, нагрузившись грязной посудой, отправилась на кухню. Зина тоже встала и последовала за ней.
Кухонька была совсем маленькой и тесной, как кабина вагоновожатого, и они не без труда уместились на этой крошечной территории. Зина плотно прикрыла дверь и стала извлекать из пачки длинными, выкрашенными в бурый цвет ногтями, сигарету. Через несколько секунд она уже запахнулась, как в шаль, в плотное дымовое покрывало.
Катя слегка наморщила прямой, как стрела, носик, она не любила запаха сигаретного дыма и не одобряла пристрастие подруги к табакокурению. Зина внимательно смотрела на нее, загадочно, словно сфинкс, улыбалась и явно что-то обдумывала.
– Я никогда не видела у тебя этого платья, – вдруг сказала она. – Между прочим, классный фасон. Сама шила?
– Да что ты, я к машинке уже целый год не подходила. А это платье купила случайно несколько лет назад, да так в шкафу оно и висело. А сегодня вот решила надеть. А что?
– Да нет, ничего, просто не ожидала. – Ракушка яркого рта подруги растянулась в усмешке. – Не ожидала, что ты такая у нас красивая. Вот что значит, для бабы нацепить на себя подходящую тряпку. А то ходишь как замарашка.
– Никогда я не хожу замарашкой, – слегка обиделась на несправедливое обвинение Катя.
– Ходишь, ходишь, еще как ходишь, моя родная, – почему-то вздохнула Зина.
– Лучше скажи, как у тебя с Толей? – решила перевести разговор на более безопасный для себя галс Катя.
– С Толей все в порядке, вернула его прежней жене. Пусть сама наслаждается этим несметным сокровищем.
– Но ведь еще неделю назад ты говорила, что у вас все отлично, и ты, наконец можешь успокоиться, мужчина, которого ты искала всю жизнь, надежно заперт у тебя в квартире.
– Запомни, моя родная, за неделю столько может всего случиться, что это перевернет всю твою судьбу с ног на голову.
– Ну, уж и за неделю…
– За день. А за неделю это может произойти ровно семь раз.
– А ты не боишься, что от стольких переворотов у тебя голова кругом пойдет? – попробовала пошутить Катя.
Они одновременно засмеялись.
– Послушай, а это платье обязательно возьми на юг.
– Да я решила не ехать.
– Что?! Да я погляжу, баба совсем рехнулась. Такая возможность – поехать одной на юг! Тебе может, Петька для сопровождения нужен?
– Да, а что?
Зина взглянула на нее так, словно она сказала нечто абсолютно непристойное.
– И что ты с ним там собираешься делать? Он тебе, что, тут не надоел? Может, ты еще и вашу кроватку на себе потащишь? Чтобы уж совсем было как дома…
– Причем, тут кровать? А ехать с мужем отдыхать, по-моему, самое нормальное дело. Да и просто спокойней, знаешь же какие сейчас времена…
– Тоже мне, миллионерша, думаешь, что все тамошние абреки только о том и мечтают, когда ты появишься у них, дабы свиснуть твой кошелек. Послушай, а ведь ты красивая баба, я всегда считала, что не стоит тебя твой Петушок. Я даже не думала, что ты такая раскрасавица. Сколько с тобой якшаюсь, а вот только сейчас разглядела.
– Да скажешь ты ерунду! – Катя видела в маленьком, висевшем на стене зеркальце, как заливают ее щечки красный соус румянца.
– Дура ты будешь распоследняя, если не воспользуешься таким шансом.
– Ты о чем?
– Не делай вид, что глупее, чем на самом деле. На следующий год-то сороковничек. Помнишь об этом, подруга.
– Помню, – слегка вздохнула Катя. – Да, что делать, годы бегут.
– Вот именно, что годы бегут, а ты стоишь на месте.
– Что же ты предлагаешь?
– Поплавать в морской водице, – усмехнулась Зина. – Можешь ты хоть две недели в жизни пожить для себя?
Катя неопределенно, будто не совсем понимая, о чем идет речь, пожала затянутыми в голубой ситец плечами.
– Знаешь, давно тебе хотела сказать, да все повода не представлялось, ну что ты себя похоронила до срока? Ведь ты же о жизни ничегошеньки не ведаешь. Разве не так? Скажи сама, ну что ты видишь: свою засранную бухгалтерию с глупым бабьем, да эту квартирку, в которой ты целыми днями ишачишь, как рабыня, на трех мужиков. А что за это получаешь? Ну ладно, про детей я не говорю, от них никогда ничего хорошего не бывает. Ну а твой замечательный Петушок. Я таких мужиков на расстоянии чую, да он удовлетворить-то бабу, как следует, не может. Ведь признайся.
Катя видела в зеркальце, как соус румянца превратился из красного в темно-бардовый.
– Все у нас нормально, – почти резко сказала она. – И тебе не стыдно лезть в чужую постель?
– Да никуда я не лезу, захотела бы – давно там была. Иль ты в этом сомневаешься?
Катя едва не задохнулась от негодования. И это говорит ее лучшая подруга. Что с ней случилось? Конечно, она и раньше была на язык не слишком сдержанной, но не до такой же степени! Ничего не понятно.
– Да, не обижайся, – вдруг промурлыкала Зина и повисла на ней, обдувая ее лицо горьким запахом выкуренных сигарет. – Я ж тебе говорю все это любя. Хочу, чтобы ты жизнь надкусила с другой стороны. Ты же в ней ничего не смыслишь. Думаешь, что, как у тебя, так и у всех. Ерунда. Жизнь такое может нам, бабам, выбросить на берег, что до смерти не забудешь, как дату своего дня рождения. Были бы мы с тобой молодыми, а то ведь осталось-то нам – с гулькин нос. А там морщинки все лицо покроют, кожа станет как моченое яблоко – и никому тогда мы больше не будем нужны. Ходить будешь и локти кусать, что в свое время ничего не распробовала, все мимо рта пронесла. А Петушок твой все равно никуда не денется, он как паспорт, как был при тебе, так и останется на всю жизнь.
– Может, ты, Зинка, в чем-то и права, но только это не для меня. Уж, какой родилась, такой и живу. Вон на столе сколько блюд было, а нельзя же все их попробовать.
– А вот я всегда пробую все до одной. И у тебя попробовала. А чтобы раньше времени не пресытится, от всего откусываю понемножку. Молодчина, вкусно готовишь. Только кроме еды, есть много чего еще. Не забывай никогда. И если не поедешь на юг, будешь самой распоследней в этом городе дурой. Даже еще большей дурой, чем я.
– Неужели это еще возможно? – сказала Катя, и они снова засмеялись. И этот их совместный смех, как порыв ветра, выдул из ее сердца обиду на подругу.
Было поздно, когда все разошлись, оставив на столе разрисованные мазками белого крема от торта, тарелки, а в бокалах при свете люстры тускло мерцали недопитые остатки рубинового вина. Последней распрощалась с ней Зина. Вдоволь насмотревшись на себя в зеркало и, красиво разложив по плечам шарф, она приложила свои клубничные губы к щеке Кати и вложила прямо в ее ухо слова:
– Не будь дурой, а все остальное не имеет значения.
Катя вернулась в комнату. Она села на стул, невидящим взором посмотрела вокруг. Впереди ее ожидала гигантская работа по ликвидации последствий этого пира, но она решила, что займется этим завтра утром. И не оттого, что устала, ее саму удивляло то, что, несмотря на огромную нагрузку, которую обрушил на нее этот день, сильного утомления она не испытывала. Ею вдруг завладело совсем иное состояние, оно было очень смутным и неразборчивым, как почерк плохого ученика. И если бы ее попросили рассказать, что она сейчас чувствует, то Катя оказалась бы в серьезном затруднении. Привычный монолит из ясных и спокойных чувств внезапно покрылся мелкими трещинками. А ведь Зина в чем-то права, она действительно не замечала, как мчатся галопом, подобно быстроногим коням, годы. До сих пор она их просто автоматически отсчитывала, как отсчитывает продавец сдачу, совсем не думая о клиенте, а ее душа оставалась почти такой же неподвижной, как скала, словно это происходило и не с ней. Но вот сейчас она подошла к рубежу, за которым… А что за ним? Ничего, все тоже, что и было. И даже непонятно, зачем было устраивать это грандиозное празднество, если оно не способно что-либо изменить. Для того, чтобы отметить ее появление на свет. Но факт этот уже случился и вне независимости от того, хорошо это или не очень, сделать с этим уже ничего невозможно.