Тяжелый понедельник

– Сэр, вы меня слышите?

– Ни черта… он не слышит, – сердито буркнул Виллануэва, ворвавшись в палату и, проехавшись на пятках по плиткам пола, затормозил у койки. Левой рукой он схватил со стола бутыль с йодом, а правой – шприц с иглой шестнадцатого размера. Елейным голосом попросил доктора посторониться, но, не дождавшись нужной реакции, резко отодвинул коллегу движением, отработанным на полях футбольных баталий. Врач не успел раскрыть рта, как Виллануэва решительным жестом задрал вверх рубашку больного и щедро брызнул йодом на левую сторону грудной клетки. В следующую секунду он всадил иглу в грудь пациента и скривился в довольной улыбке, когда игла попала куда следует. Он потянул на себя поршень, и шприц тут же наполнился алой кровью.

– Тампонада сердца, – внушительно произнес Виллануэва, ни к кому конкретно не обращаясь. – Пять, четыре, три, два, один…

Он умолк. С пациентом ничего не произошло.

– Один на ниточке… – добавил бывший футболист и бросил взгляд на прикроватный монитор. Давление в перикарде тем временем упало, а давление в артериях, а заодно и пульс вернулись к норме. Больной порозовел. – Ноль.

Виллануэва отвернулся от пациента и зашагал прочь.

Врачи в палате застыли на месте. Они пропустили тампонаду, а эта ошибка могла стоить больному жизни.

– Ничто не предполагало, что он нуждается в тампонаде, – заикаясь, промямлил врач отделения в спину удаляющемуся Большому Коту. А тот, не оглянувшись, сбросил забрызганный кровью халат и швырнул его в бак для грязного белья.

Гордо вскинув голову, оставшийся без халата Виллануэва прошествовал мимо группы медсестер, мимо мальчишки, которому зашивали рану на голове, мимо акушеров, изо всех сил старавшихся переместить плод в утробе беременной пациентки в нужное положение, мимо упавшего с крыши собственного дома пьяницы и бизнесмена в строгом костюме, жаловавшегося на боль в груди. К Виллануэве метнулся студент, глядя на которого сразу становилось ясно: он явно лучше бы себя чувствовал в библиотеке, нежели в отделении неотложной помощи. В руке студента был блокнот, а на лице – недоумение. Он то и дело переводил взгляд с женщины, у которой «взорвалась в голове бомба», на самого Гато.

– Но как вам это удалось? – выдавил из себя восхищенный юноша. Он извлек из кармана ручку и приготовился записывать. Виллануэва отобрал у студента ручку, блокнот и даже – прежде чем остановиться – успел ослабить на его шее галстук.

– Не надо ничего писать, – глядя парню в глаза, наставительно произнес Джордж. – Слушай и учись у мастера. – Он игриво подмигнул смазливой медсестре. – То, что ей нужно больше кислорода, я понял по бледности кожных покровов и по синеве губ, это очень просто.

Сейчас Большой Кот был похож на вошедшего в роль профессора. Он выпрямился во весь рост – шесть футов два дюйма – и с этой высоты назидательно вещал на все отделение. Как ни боялись его студенты, но самые лучшие из них именно из-за Гато Гранде стремились попасть в Центральную больницу Челси. В медицине трудно назвать кого-то «лучшим» в какой-то области, но Джордж Виллануэва был исключением из правила. Не прилагая к этому никаких усилий, он считался лучшим травматологом страны.

– Первым делом всегда смотри на мочеприемник, – продолжал он наставлять студента. – У такой молодой дамы должно быть много мочи. Если ее нет, значит, больной надо ввести жидкость.

Студент хотел было записать эту мудрую мысль, но вовремя вспомнил, что Виллануэва отобрал у него и ручку, и блокнот.

– Не надо ничего записывать, не переживай, – повторил доктор Виллануэва, словно прочитав мысли юного коллеги. – Погрузись в ситуацию, вникни в нее – и никогда ничего не забудешь.

Парень истово закивал головой в знак согласия.

– Кстати, сколько ей лет? – поинтересовался Виллануэва.

Студент метнулся к посту, схватил со стола карту и вернулся.

– Двадцать шесть, – сказал он, потом посмотрел украдкой в карту: – Нет, погодите, она родилась в декабре, значит, двадцать пять.

Виллануэва едва заметно улыбнулся.

– Держу пари, ты сейчас не можешь понять, как я догадался, что у этой хрупкой дамы в голове взорвалась бомба. – Гато даже не говорил, а вещал, упиваясь всеобщим вниманием. В самом деле, как ни старались многие сделать вид, что их не интересуют напыщенные речи Большого Кота, они изо всех сил прислушивались, стараясь приобщиться к его мудрости. Виллануэва грациозным движением выдернул из нагрудного кармана студента неврологический фонарик. Сам Гато никогда и ничего при себе не имел – ни стетоскопа, ни роторасширителя, ни ручки – не говоря уж о фонариках. Все, что ему было нужно, он бесцеремонно отнимал у ближайшей жертвы. Фонарик у студента был простой – обычная белая ручка без логотипа какой-нибудь фармацевтической фирмы. «Бесплатный сыр только в мышеловке», – крикнул как-то Виллануэва вслед привлекательной молодой женщине – медицинскому представителю фармацевтической фирмы, когда она бочком выскальзывала из его отделения. Виллануэва нажал кнопку и направил луч в глаза больной.

– У этой юной леди – разрыв внутримозговой аневризмы. Смотри, взор не фиксируется, мы видим расходящееся косоглазие.

– Расходящееся косоглазие? – переспросил студент.

– Это значит, что ее глаза движутся вразнобой. – Виллануэва недовольно скривился. – Господи, чему теперь только учат? Или ты воображаешь, что между уроками психотерапии и медицинского менеджмента можно что-то узнать и о медицине?

Студент покраснел.

– К тому же зрачок справа шире, чем слева. Это значит, что аневризма разорвалась где-то в области нервов, управляющих движениями глаз.

– О да, я понял. – Студента, видимо, озарило. – Аневризма разорвалась, когда она вела машину. Она потеряла сознание и врезалась… – Он умолк, не закончив фразы.

– Да! – воскликнул Виллануэва. – Как я уже сказал, у больной в голове разорвалась бомба. Кстати, пока мы тут мило беседуем, кто-нибудь вызвал нейрохирурга?

– Да, доктор Виллануэва, – ответил откуда-то женский голос.

– Ну и где же он?

– Он уже идет, – ответил тот же голос.

– Кто из этих высокооплачиваемых бездельников осчастливит нас своим присутствием? – спросил Гато.

– Доктор Вильсон.

Гато поморщился:

– О Господи! Удивительно, что все сестры не бросились в туалет пудриться и краситься, – прорычал он с деланной яростью. – О, доктор Вильсон, вам помочь… что надо делать, доктор Вильсон… о, доктор Вильсон… – У Виллануэвы оказался на удивление хорошо поставленный фальцет.

Сестры, качая головами, хихикали в кулачок.– Да, кстати, – сказал Виллануэва, обращаясь к студенту, – я тебя кое-чему научил, и почему бы тебе не принести мне из столовой сандвич? – Студент нервно огляделся, стараясь понять, шутит доктор или нет. А Виллануэва, ни к кому не обращаясь, продолжал свою речь: – Может быть, кто-нибудь все же еще раз наберет пейджер этого красавчика Вильсона?

Тай Вильсон в это время находился в затемненной комнате отдыха. Глаза его были закрыты, сам он не двигался и не производил ни малейшего шума. Оконное стекло было с трещиной, и комнату наполнял запах опавших листьев. Слышался отдаленный рокот волн реки Гурон. Если не считать этого звука, в комнате стояла абсолютная тишина. Хирургическая форма Вильсона, словно специально подобранная под цвет глаз, отливала глубокой синевой и сидела на докторе как влитая – без единой складки. С прямой, как ЭКГ трупа, спиной, доктор Вильсон стоял на коленях и медитировал. Сейчас нейрохирург пытался зрительно представить свое дыхание. Вот воздух проходит через нос, омывая пазухи – сначала верхнечелюстную, потом решетчатую, потом лобную. Вот воздух опускается в трахею – перед пищеводом. «В четырнадцати миллиметрах от пищевода», – сообщил он своему психотерапевту.

– Мне кажется, не стоит так детализировать собственные ощущения, – заметил психотерапевт.

– Но я все равно это делаю.

Теперь Вильсон представил себе, как воздух растекается по мельчайшим бронхиолам, а затем пересекает стенки альвеол и растворяется в крови. Это была его любимая форма релаксации. Такая медитация не очень соответствовала образу нейрохирурга, и поэтому он практиковал медитацию в тиши комнаты отдыха. Пискнул пейджер. «Вас вызывает Гато. Срочно!»