Каждый новый день

Она смотрит на меня долгим взглядом. Затем улыбается.

– В таком случае… – говорит она. И находит следующую песню.

Скоро мы уже распеваем во весь голос. Популярная песня, легкая, как воздушный шар, и, как воздушный шар, она уносит нас ввысь.

Кажется, время для нас замирает. Ее перестает удивлять необычность происходящего. Она просто участвует в нем.

Я хочу подарить ей хороший день. Всего один хороший день. Я так долго скитался без всякого смысла и цели и вот наконец получил ненадолго эту самую цель. Я могу подарить ей только один день, так почему бы не сделать его отличным? Почему нельзя провести его вместе? Почему нельзя взять звучащую в этот момент песню и допеть ее до конца? Правила можно менять. Я могу брать. Но я могу и отдавать.

Когда песня заканчивается, она опускает стекло, высовывает руку из окна, впуская в салон машины новую музыку. Я открываю остальные окна и увеличиваю скорость. Ветер врывается в салон, треплет наши волосы, и возникает ощущение, что машина исчезла, а мы вдвоем несемся над землей, сами превратившись в скорость. Затем начинается новая хорошая песня, и я поднимаю стекла, вновь отгораживаясь от мира за окнами машины. Я беру ее за руку. Мы едем так долгие мили, и я засыпаю ее вопросами. Спрашиваю, как поживают ее родители. Что изменилось после того, как ее сестра уехала учиться в колледж. Не кажется ли ей, что в этом году в школе как-то все по-другому.

Ей тяжело, она не привыкла отвечать на его вопросы. Каждый ее ответ начинается со слов: «Не знаю…» Но вообще-то в большинстве случаев она знает, и, если я не спешу со следующим вопросом и даю ей время, она отвечает. Мать очень добра к ней, отец менее внимателен. Сестра домой не звонит, но Рианнон понимает ее. Школа есть школа – она хочет поскорее ее закончить, но боится окончания, потому что придется думать, что делать дальше.

Она спрашивает, каковы мои мысли на этот счет, и я отвечаю: «Если честно, я просто живу, день за днем».

Это не вся правда, но уже достаточно близко к ней. Мы смотрим на деревья, на небо, на дорогу, на дорожные знаки. Мы чувствуем друг друга. В нас двоих сейчас – целый мир. Мы продолжаем подпевать песням из радиоприемника.

Она показывает дорогу. Съезд с шоссе. Пустынные проселки. Сейчас не лето, к тому же всего лишь понедельник, и, кроме нас, на пляже никого нет.

– У меня сейчас английский.

– А у меня биология, – в тон Рианнон отзываюсь я, сверившись с расписанием в памяти Джастина.

Мы продолжаем разговаривать. Когда я увидел ее впервые, она казалась такой напряженной, будто шла по краю пропасти, каждый миг боясь оступиться. Теперь же под ногами у нее была твердая земля, и она уверенно шагала по ней.

Я понимаю, что это опасно. Джастин плохо к ней относится. Сканируя его память, я вижу слезы, скандалы, полузабытые и какие-то совсем непримечательные моменты близости. Она так долго цепляется за надежду остаться с ним, что даже не понимает – надеяться тут не на что. У них не получается молчать вместе; они ругаются. Обычно ссоры затевает он. Если постараться, я смог бы добраться до сути их скандалов. Смог бы разобраться, что заставляет его снова и снова унижать ее. Если бы я на самом деле был Джастином, я бы нашел к чему придраться. Вот прямо сейчас. Сказал бы ей что-нибудь. Наорал. Унизил. Короче, поставил на место. Но я не могу. Я не Джастин. Даже если она этого и не знает.

– Давай будем просто развлекаться, – предлагаю я.– Принято, – отвечает она. – Мне это нравится.

Я паркуюсь; мы скидываем обувь, засовываем под сиденья и идем к океану. На подходе к песчаному пляжу я закатываю джинсы. В это время Рианнон бежит вперед. Когда я выпрямляюсь, она уже носится по пляжу, поднимая ногами песок, и зовет меня. Все вокруг излучает радость и веселье. Она так счастлива в этот момент, что я не могу удержаться от желания остановиться и просто постоять, наблюдая за ней. Говорю себе, что надо запомнить это мгновение.

– Ну же! – кричит она. – Беги сюда!

А ведь я не тот, за кого ты меня принимаешь , хочется мне сказать. Но – нельзя. Конечно же нельзя.

Берег принадлежит нам. Океан принадлежит нам. Она – мне. Я – ей.

Неожиданно беззаботный и заповедный мир детства снова открылся для нас. Мы вернулись в этот сияющий мир и погружаемся в него все глубже. Мы бежим к линии прибоя, влетаем в холодную воду, пытаемся выхватывать ракушки из-под накатывающих волн, пока их не унесло подальше от наших жадных пальцев. Мы раскрываем руки, обнимая ветер. Резвясь, она окатывает меня фонтаном брызг, и я немедленно иду в контратаку. Наши брюки и майки промокли насквозь, но нам все равно. Мы веселы и беспечны.

Она просит меня помочь с постройкой песчаного замка и, пока я тружусь, рассказывает, что у них с сестрой никак не получалась совместная работа – сказывались разные взгляды на архитектуру. Ее сестре нравилось возводить целые небоскребы, а Рианнон больше обращала внимание на тщательность отделки: ей хотелось, чтобы замок походил на кукольный домик, которого у нее никогда не было. Я вижу, что былое умение никуда не делось – башенки, выходящие из-под ее рук, такие изящные! Сам я не сохранил воспоминаний о песчаных замках, но, должно быть, к воспоминаниям прилагалось что-то вроде памяти пальцев, потому что я, оказывается, помню, что надо делать.

После окончания работ мы идем к воде, чтобы помыть руки. Я оглядываюсь и вижу, что наши следы накладываются друг на друга, образуя единую тропинку.

– Куда ты смотришь? – проследив мой взгляд и заметив что-то в моих глазах, спрашивает она.

Как мне объяснить?

– Спасибо тебе, – единственное, что я могу ответить.

Она смотрит так, будто никогда прежде не слышала этой фразы.

– За что? – спрашивает она.

– За это. За все это.

За этот побег. За воду. За волны. За то, что она есть. Как будто мы сделали шаг и оказались вне времени. Хотя такого места и не существует.

Все же какая-то часть ее существа не верит в происходящее, подозревает какой-то обман и ждет момента, когда все удовольствие этого дня обернется болью.

– Как хорошо, – говорю я. – Как хорошо быть счастливым.

На глазах у нее выступают слезы. Я обнимаю ее. Я поступаю неправильно. Я поступаю правильно.

– Я счастлива, – говорит она. – В самом деле.

Джастин начал бы над ней насмехаться. Джастин швырнул бы ее на песок и сделал с ней, что захотел. Джастин никогда бы не приехал сюда.

Мне надоело жить, отказывая себе в чувствах. Мне надоело жить, отказывая себе в нормальном общении. Я хочу остаться с ней. Я хочу быть тем человеком, который оправдает ее надежды, хотя бы только в течение отпущенного мне срока.

Океан напевает свою песню; ветер танцует свой танец. Мы стоим обнявшись. Сначала нам кажется, что мы держимся друг за друга, но затем мы понимаем, что нас держит что-то гораздо большее. Что-то бесконечно огромное.

– Что с нами происходит? – спрашивает Рианнон.

– Ш-ш-ш, – шепчу я. – Молчи.

Она целует меня. Долгие годы я ни с кем не целовался. Долгие годы я не позволял себе целоваться ни с кем. Губы у нее мягкие, как цветочные лепестки, и упругие одновременно. Я не тороплюсь, позволяя мгновениям медленно перетекать друг в друга. Ее кожа, ее дыхание. Острое чувство близости наших тел, их жар… Я стараюсь растянуть подольше эти ощущения. Ее глаза закрыты, я же смотрю на нее не отрываясь. Я хочу запомнить не только объятия и поцелуи. Я хочу оставить в памяти все.

Мы всего лишь целуемся. Но в этом чувствуется настоящая, подлинная близость. Время от времени она порывается ускорить события, но мне это не нужно. Я глажу ее плечи, она гладит меня по спине. Я целую ее шею. Она целует меня за ухом. Прерываясь, мы улыбаемся друг другу. Сегодня нам полагается быть в школе – у нее английский, у меня биология, – а не где-то там, на берегу океана. Мы нарушили установленный для нас на этот день распорядок.

Мы идем по берегу, держась за руки. Солнце сияет в вышине. Я не думаю о прошлом. Я не думаю о будущем. Я полон благодарности этому солнцу, и воде, и мягкости песка под ногами, и ощущению ее руки в моей руке.