Жак де Моле

— Но, сир, — обрел наконец голос Мариньи, — разве у нас достаточно сил, чтобы провести подобные аресты?

Король вновь зашагал по комнате. Если он вылепил этих уродцев из глины и сделал своими слугами, то это их дело придумывать, как осуществить его, Филиппа, самые смелые замыслы. Ногаре прочитал эту мысль во взгляде своего повелителя и понял, что настал его час.

— Смею заверить вас, дорогой мессир Мариньи, что подобной силой мы располагаем.

При этих словах король остановился и, стоя спиной к своим собеседникам, стал терпеливо ждать продолжения. Увидев, с каким вниманием король отнесся к его словам, Ногаре понял, что фраза, брошенная между прочим из простого желания утереть нос королевскому камергеру, может сейчас либо погубить его, либо помочь вознестись на недосягаемую высоту.

Филипп стоял и ждал продолжения, а Ногаре думал, как ему вывернуться. «Что погубило катар? — рассуждал лихорадочно легат. — Катар погубило то, что их назвали еретиками. Какая ирония судьбы! Теперь и тамплиеров следует обвинить в том же самом. Надо лишить их ореола святости и защитников христианства. И тогда против рыцарей ополчится весь христианский мир. От испуга предателей станет все больше и больше, и орден начнет разрушаться изнутри, превращаясь в колосса на глиняных ногах».

Не выдержав затянувшейся паузы, король повернулся к своему легату.

— У вас дурная манера, Ногаре, замолкать на самом интересном месте. Итак, я слушаю. О какой силе вы собирались поведать нам?

— Эта сила превосходит мощь любой армии. Она может сломить сопротивление десяти таких орденов, как храмовники. Я имею в виду Матерь нашу Святую церковь.

— Так, так. Предлагаете, как и в случае с безбожным папой Бонифацием VIII, объявить тамплиеров еретиками?

— Предлагаю просто собрать воедино показания свидетелей и отправить храмовников на костер. Сир, перед нами простая юридическая проблема, и больше ничего. Я недаром получил степень доктора права в Монпелье. Что-что, а подобный процесс я смог бы организовать и запутать всех в юридических тонкостях, в которых не очень-то разбираются наши враги. Отныне ведь я могу считать тамплиеров нашими врагами?

— Можете, можете, — медленно произнес король.

Филипп вплотную подошел к своему легату и положил ему руку на плечо. Голем оказался хитрее и умнее, чем он предполагал.

— Мстите за то, что вас отлучили от Церкви?

— Меня отлучил еретик, а значит, этот акт юридически не имеет силы.

— Тогда зачем вам это?

Вопрос был задан напрямую и требовал немедленного ответа. Не рассказывать же, в самом деле, внуку Людовика Святого о своей приверженности ереси катар и об очистительном пламени. Впрочем, на какое-то мгновение в душе легата родился соблазн прокричать королю прямо в лицо все, что он думает на самом деле, а там — будь что будет.

Филипп заметил странный блеск во взоре своего слуги и понял, что Ногаре недоговаривает чего-то самого главного. Однако не стал настаивать. К этому можно вернуться и позднее. Глиняный человечек возомнил себя слишком самостоятельным. Пусть потешится. Предложенный ход в этой сложной политической интриге был действительно великолепен: заменить назревающую гражданскую войну простым судебным процессом. Но такая мысль достойна лишь головы короля, а не его слуги.

За этим карликом нужен глаз да глаз. Пусть поможет расправиться с храмовниками, а там и его можно будет вернуть в прежнее состояние.

— Что ж! Подготовьте все для будущего процесса.

— Как будет угодно вашему величеству.

— Сегодня на совете я лишу архиепископа Нарбоннского звания хранителя королевской печати и передам эту должность вам, Ногаре.

Филипп бросил быстрый взгляд в сторону Мариньи и увидел блеск зависти и злобы, который на секунду прожег зрачки верного камергера. «Сначала битва титанов, сначала тамплиеры, а потом позабавлюсь борьбой карликов, — подумал король. — Нет, власть — это не только бремя, но и прекрасное развлечение. Хоть так можно бороться с бессонницей и ночными кошмарами».

Карлики остались за тяжелой дверью и слышали лишь, как король произнес: «Пишите, мессир Майард. Сего дня 14 сентября года одна тысяча триста седьмого от рождества Христова я, король Франции, приказываю арестовать всех тамплиеров, которые окажутся на территории моего королевства».

И больше уже ничего нельзя было разобрать в поднявшейся буре голосов и в грохоте падающих на пол тяжелых кресел.

Арест

«С горечью и обидой в сердце видим мы эти ужасные, достойные всяческого порицания примеры отвратительнейших преступлений, слушаем историю чудовищных злоумышлений, мерзких позорных деяний, поистине дьявольских, чуждых роду человеческому».

Этой фразой начинались тайные предписания Филиппа Красивого, обращенные к бальи и сенешалям на территории всей Франции. Предписания эти были разосланы 14 сентября 1307 года, чтобы указанные чиновники предприняли соответствующие меры для арестов тамплиеров во всем королевстве.

Король сообщал своим слугам, что, к его удивлению и ужасу, люди «истинно верующие и достойные» поведали ему о преступных деяниях членов этого ордена, которые «оказались волками в овечьей шкуре» и как бы вторично распяли Иисуса Христа, поистине причинив ему «куда более жестокие страдания, чем те, которые он уже претерпел на кресте». Эти люди, считаясь честными христианами, на самом деле во время приема в братство трижды отрекались от Иисуса Христа и трижды плевали на Святое распятие. Затем, полностью сняв мирскую одежду, они нагими представали перед кем-либо из старших братьев, отвечающих за их прием в члены ордена, и тот человек целовал их пониже спины, в пупок и в губы «самым бесстыдным образом, однако в полном соответствии с нечестивым уставом этого ордена».

Более того, по обету они затем обязаны были потворствовать преступным плотским утехам с другими членами ордена или сами должны были стать содомитами, «когда их просили об этом, от них требовали этого, и у них не было ни малейшей возможности отказаться».

И наконец, «эти нечистые люди отказывались от чаши со святой водой» и совершали подношения идолам.

Тамплиеры своими порочными словами и делами «оскверняли нашу землю, загрязняя ее развратом, стирая с лица ее Божью росу и отравляя чистый воздух, которым мы дышим».

«Сперва, — признавался король в своем предписании, — я сомневался в справедливости всех этих обвинений, полагая, что доносчики и распространители столь отвратительных и невероятных слухов вполне могли действовать по злобе, из зависти, в припадке гнева или же побуждаемые алчностью, а не из одного лишь желания защитить истинную веру и справедливость». Однако же обвинения были столь многочисленны, аргументы столь правдоподобны, что это вызвало у короля «достаточно серьезные опасения и подозрения».

А потому он встретился с папой и созвал на совет королевскую курию, куда входили прелаты и бароны, чтобы всесторонне рассмотреть этот вопрос и докопаться до истины. В результате всех дискуссий, подкрепленных к тому же просьбой о помощи Гийома де Пари, назначенного папой инквизитором Франции, «взывавшего к силе нашей руки», король издал указ о повальных арестах тамплиеров и содержании их в тюрьме до церковного суда. Их имущество, как движимое, так и недвижимое, подлежало конфискации и отправке — без изъятия! — на хранение в королевскую казну.

Считалось, что даже если некоторые рыцари окажутся невиновными — а это было вполне вероятно, — то судебное расследование все равно пойдет им на пользу, ибо все тамплиеры оказались чересчур сильно скомпрометированными.

Заканчивалось тайное предписание следующими словами: «Мы, кого Господь поместил на сторожевую башню королевского величия, чтобы мы имели возможность оттуда защищать вероучение Святой церкви и всеми силами стремились множить ряды истинно верующих, приказываем приступить к осуществлению данного предписания на утренней заре 13 октября в пятницу».

С этого момента история ордена полна, с одной стороны, всевозможных тайн, а с другой — поведение самих тамплиеров поражает своей демонстративной нерешительностью. Создается впечатление, будто храмовники, зная о готовящихся массовых арестах, и не собирались ничего предпринимать.