Страница 21 из 30
Находившийся в приемной офицер лейб-гвардии Преображенского полка не слышал взрыва, но вдруг увидел, как его собеседнику снесло голову.
Всего было убито двадцать семь человек, тридцать два — тяжело ранены, двое из них скончались в ближайшие дни. Террорист в штатском погиб от взрыва, двое других — «ротмистр» и «жандармский генерал» — скончались от страшных ран уже в госпитале. У маленького сына Столыпина было сломано бедро, у дочери раздроблены обе ноги. Когда солдаты откопали ее из-под досок и мусора, она спросила: «Это что, сон?»
— Мои бедные, бедные дети, мои бедные дети! — повторял Столыпин, сам не получивший ни одной царапины. У постели покалеченной дочери несчастный отец, по рекомендации Николая II, пригласил помолиться срочно вызванного из Покровского Григория Распутина. Григорий Ефимович ушел лишь под утро: «Ничего, ничего, все будет хорошо». Сын Столыпина вскоре поправился и дожил до преклонных лет, дочь осталась жива, но, лишившись обеих ног, навсегда осталась калекой.
В тот же день, когда на воздух взлетела дача Столыпина, Николай II получил от Григория короткую телеграмму:
«Зело страшный месяц, август. Берегись. Дом свой береги, маму, детей. Христос с тобой».
Россию преследовал рок: 13 августа на перроне в Петергофе был застрелен генерал Мин, подавлявший вспыхнувшие в декабре прошедшего года московские беспорядки; 14 августа взорвали бомбой варшавского губернатора, который, опираясь на военную силу, остудил чересчур горячие головы. Чиновников рангом поменьше, офицеров, солдат и полицейских, сраженных пулями и осколками бомб террористов, никто не считал.
Почерневший от горя, потерявший сон и аппетит, но не сломленный духовно, российский премьер не отступил ни на шаг: военно-полевые суды не знали пощады, смертные приговоры в последний летний месяц 1906 года сыпались как из рога изобилия.
Пока революция была сильна, Николай II держался за сильных личностей, способных обуздать революционный беспредел, например за Столыпина. Но между властным и напористым министром и мягким и коварным самодержцем — их сравнивали в то время с Борисом Годуновым и царем Федором Ивановичем — рано или поздно должен был произойти разрыв. И дело было не только в разности характеров: царь более всего хотел восстановления неограниченного самодержавия, реформизм Столыпина, хотя он и говорил обратное, вел к дальнейшему постепенному ограничению властных полномочий российского императора.
— Григорий, мне Столыпин не нравится своей наглостью. Как быть? — даже как-то пожаловался Николай Александрович.
— А ты испугай его простотою… — ответил решивший, видимо, пошутить Распутин. — Надень самую простую русскую рубашку и выйди к нему, когда он явится к тебе с особенно важным докладом.
Царь, восприняв совет Григория Ефимовича всерьез, так и сделал: на одной из аудиенций к ждавшему его Столыпину Николай II вышел как «какой-то веселый, разбитной малый в малиновой рубашке» и на недоуменный взгляд премьера пояснил, наученный Распутиным: «Сам Бог в простоте обитает». Как Распутин рассказывал Илиодору, от этих слов «Столыпин язык прикусил».
Киев, конец августа 1911 года. В Киеве готовились к приезду царя на открытие памятника Александру II. 25 августа прибыл Столыпин, а 29-го числа — царь с семьей. Проезжая по центральной улице, Александра Федоровна в первых рядах кричавшей «ура» толпы увидела Распутина.
«Государыня Григория Ефимовича узнала, кивнула ему… А он ее перекрестил», — рассказывал впоследствии член «Союза русского народа», которому было поручено скрытно «опекать» Распутина. Но когда появился экипаж Столыпина, «Григорий Ефимович вдруг затрясся весь… Смерть за ним!.. Смерть за ним едет…»
Неясные слухи о возможном покушении ходили по городу еще до приезда царя, царской семьи и Столыпина. За два дня до начала торжеств к начальнику Киевского охранного отделения полковнику Н. Н. Кулябко неожиданно явился молодой человек, бывший под кличкой Аленский секретным сотрудником среди «анархистов-коммунистов». Ему якобы случайно стало известно о предстоящем приезде в Киев двух членов партии эсеров, мужчины и женщины, для убийства премьера Столыпина. Кулябко тут же пригласил в кабинет своего шурина — полковника Спиридовича, состоявшего в распоряжении дворцового коменданта и отвечающего за безопасность императорской семьи, а также вице-директора департамента полиции Веригина.
После короткого совещания они договорились, что, как только террористы приедут, Аленский тут же даст знать. Курлов — товарищ (заместитель) министра внутренних дел — принял дополнительные меры по охране царя, игнорируя не любимого им Столыпина, хотя по службе доложил ему о сообщении Аденского.
31 августа Аленский дал знать, что «организация» прибыла в Киев и мужчина остановился у него: за квартирой было установлено наружное наблюдение. В тот же вечер Аленский — для опознания террористов и на случай экстренной встречи — получил от Кулябко билет в купеческий сад на концерт в присутствии царя, а 1 сентября — в городской театр, где назначен был парадный спектакль.
В перерыве между вторым и третьим актами пьесы «Жизнь за царя» Николай II с дочерьми Ольгой и Татьяной вышли из ложи и вдруг «услышали два звука, похожие на стук падающего предмета, — писал император через девять дней матери, — я подумал, что сверху кому-нибудь свалился бинокль на голову, и вбежал в ложу».
Но это был не бинокль. Несколько секунд назад к стоявшему возле оркестровой ямы лицом к залу Петру Аркадьевичу Столыпину подошел молодой человек во фраке и, выхватив браунинг, дважды выстрелил.
«Вправо от ложи я увидел кучу офицеров и людей, которые тащили кого-то, — продолжал Николай II, подчеркивая разницу между «людьми» и «офицерами», — несколько дам кричали, а прямо против меня в партере стоял Столыпин. Он медленно повернулся лицом ко мне и благословил воздух левой рукой. Тут только я заметил, что он побледнел и что у него на кителе и на правой руке кровь… В коридоре рядом с нашей комнатой происходил шум, там хотели покончить с убийцей; по-моему, к сожалению, полиция отбила его от публики».
Убийцей оказался киевлянин, помощник присяжного поверенного Дмитрий Богров, он же Аленский, донесший на мифических террористов. 5 сентября Столыпин скончался, 9-го состоялся военный суд, и 12-го Богров был повешен.
Предсказание Григория Распутина сбылось, Столыпин погиб… Но старец не только вещал о страшной гибели премьера, но и мог предсказать о положительном исходе того или иного политического кризиса. Он охотно и компетентно высказывал свое мнение по самым заковыристым вопросам современности. И его предположения и пророчества в большинстве случаев попадали в самую точку.
Так, осенью 1913 года в Киеве во время процесса над молодым евреем Менделем Бейлисом, арестованным два года назад по обвинению в соучастии в ритуальном преступлении в отношении православного ребенка, Распутин неоднократно предсказывал самодержцу полную несостоятельность обвинения, умышленно раздуваемого антисемитами во главе с министром юстиции Щегловитовым и будущим министром внутренних дел Макла-ковым. Действительно, перед судом присяжных, состоявшим в основном из крестьян, обвинения в том, что евреи во время своих тайных обрядов использовали православную кровь, было наголову разбиты защитой, а Бейлис оправдан.
27 апреля 1906 года в Петербурге в Таврическом дворце начала свою деятельность Первая Государственная дума. Казалось, все общество, возбужденное невиданным ранее органом власти, обратило свои взоры к депутатам, избранным самим народом. Однако нашлись и те, кто отнесся к Думе достаточно осторожно. Распутин не сразу высказался по поводу думцев, он присматривался к «народным избранникам» (попросив Вырубову объяснить, кто есть кто и кто какую партию представляет), побывал он и в Таврическом дворце, послушал выступления С. А. Муромцева — председателя Думы. Уже через месяц после того, как политическая эйфория испарилась, он произнес, обращаясь к графине Игнатьевой: