Вольф Мессинг

Предсказания Вольфа Мессинга сбылись. В 1978 году мы с сыном покинули Родину и поселились в Детройте. Я взяла с собой только несколько вещей, напоминавших мне о дружбе с Мессингом. Мой сын окончил медицинскую школу в Огайо и стал врачом. Мой приемный сын Владимир остался в Советском Союзе.

Иногда я открываю буфет и достаю одну из двух чашек, из которой пили чай Вольф с женой, и наполняю ее чаем «Липтон», как бы смешивая прошлое с настоящим. Правда, мне приходится быть осторожной, так как это кузнецовский фарфор, очень хрупкая вещь. У меня также осталась кукла-эскимоска, которая смотрит на меня своими шелковыми глазами, — подарок Мессингу с Севера России. Рядом с ней я храню его портсигар с гравировкой: «Моему дорогому другу Тайбеле, я всегда с тобой. В. Мессинг. Москва, 27 марта 1967 года». Иногда мне кажется, что я чувствую запах «Казбека», поэтому никогда не открываю портсигар. В том же ящике держу две книги: Вишневского и Амосова, подаренные Вольфу. Сохранилась у меня и деревянная фигурка, подаренная Мессингу крестьянами на Волге, и несколько фотографий, в том числе и того кольца, которое исчезло вкупе со всеми драгоценностями.

Я считала, что у Вольфа не осталось родственников, но недавно мы узнали, что его племянница Марта Мессинг, прошедшая через нацистские концлагеря, бежала вместе с русскими в Аргентину, где и живет по сей день. Но так как в стране, где он похоронен, не осталось ни одного человека, на которого можно было бы зарегистрировать могилу Мессинга, этот сертификат — самая мрачная реликвия — до сих пор хранится у меня.

В заключение хочется привести слова самого Мессинга, его рассуждения по поводу предстоящих выступлений и раскрыть чувства, которые он переживал каждый раз.

«Сегодня мне предстоит выступить с очередным сеансом моих «Психологических опытов». Мне предстоит выйти в зал, где сидит почти тысяча человек и все смотрят на меня. Мне надо захватить этих людей, взволновать и удивить их, показывая им мое искусство, которое большая половина из них считает чудесным, удивить и в то же время, не разочаровывая, убедить их, что ничего чудесного в этом нет, что все это делается силой человеческого разума и воли.

А ведь это совсем не легко — выйти одному в зал, где на тебя устремлены тысячи глаз: недоверчивых, сомневающихся, бывает, и просто враждебных, — и без сочувствия, без поддержки, во всяком случае, в первые самые трудные минуты, выполнить свою работу.

Психологические опыты — это моя работа, и она совсем не легка! Мне надо собрать все свои силы, напрячь все свои способности, сконцентрировать всю свою волю, как спортсмену перед прыжком, как молотобойцу перед ударом тяжелой кувалдой. Мой труд не легче труда молотобойца и спортсмена. И те, кто бывал на моих психологических опытах, иной раз видели капли пота, выступающие у меня на лбу…

Сегодня мне выступать… И задолго до начала выступления, когда зрители только еще начинают думать о том, что вечером они встретятся со мной, я уже там — в этом большом, пока еще пустом зале, где должна состояться наша встреча. В раздевалке висят одинокие два-три пальто. Уборщицы возятся с пылесосами, завершая очистку зала… Администрация занимается текущими делами. Я прохожу в артистическую комнату и закрываю за собой дверь… Мне надо побыть одному».

Вольфу Мессингу приходилось выступать в разных местах и соответственно перед разными аудиториями. Его зрители были молодые и пожилые люди, мужчины, женщины, юноши, девушки. Инженеры и бухгалтеры. Ученые и металлисты. Военные. Строители. Горняки. В годы войны зал был битком набит людьми в одноцветной защитной форме — ни одного голубого или белого пятнышка девичьего платья не удавалось увидеть. На дальних стройках Сибири зал заполняли преимущественно люди в комбинезонах. Они приходили сюда прямо с работы — бетонщики, плотники, сварщики, бульдозеристы… На целинных землях в зале не найти было ни одной седой или лысой головы — сплошь молодые улыбающиеся лица. И со всеми надо было найти контакт. Но всегда он сидел перед выступлением в полном одиночестве, собираясь с силами и представляя себе их — этих людей, с которыми в этот вечер ему предстояло встретиться.

«Я испытываю ко всем зрителям острейший интерес! — откровенно признавался Мессинг. — Сознаюсь, нередко перед началом опытов, когда чувствую, что уже успел внутренне собраться и готов к выступлению, я выхожу на сцену, приоткрываю слегка занавес и сквозь щель смотрю в зал. Еще стоят в проходах между рядами люди. Смотрят на билеты. Ищут свои места. Встречаются со знакомыми. Разговаривают. Обрывки слов иногда долетают до моих ушей. Нередко разговор заходит обо мне.

Вот проходит молодой человек с несколько холодным, как мне кажется, лицом. Он ведет под руку красивую девушку.

— Очень тонкое шарлатанство… Помнишь Кио? Тоже ведь не могли мы разгадать его фокусов… А тот и не скрывал, что он фокусник, иллюзионист. Того же типа и Мессинг… Только не так-то легко разоблачить его здесь, на сцене.

Не скрою — обидно! Никогда в жизни я не говорил неправды. Все, что я делаю на сцене и в зале, открыто со всех сторон. У меня нет ни хитроумной аппаратуры, как у Кио и других иллюзионистов, ни сверхразвитой ловкости пальцев, как, скажем, у известных манипуляторов Дика Читашвили или Ашота Акопяна… Не прибегаю я и к чревовещанию и шифрованной сигнализации с тайными помощниками. Я не фокусник, даже не артист, хотя выступаю на эстраде. Я демонстрирую психологические опыты. И ничего больше. И мне неприятно, когда меня считают шарлатаном и обманщиком…

Проходите на свой ряд, молодой человек! Я буду рад, если вы перемените сегодня свое мнение».

Как-то рядом с Мессингом, в двух шагах от портьеры, остановилась группа людей. До него донесся голос:

— У него за ухом шишка… В нее вшит прямо под кожу радиоприемник на полупроводниках… Вот увидите: он все время будет руку за ухо прикладывать — настраивать на нужную волну… А в зале сидят тайные помощники с радиопередатчиками. Они ему и диктуют, что делать… Никаких чудес здесь нет…

Это рассказывал трем юношам пожилой человек, возможно, их учитель.

Мессинг просто улыбнулся. Да, у него была привычка во время сеанса правую руку прикладывать раструбом к уху — этим он хотел подчеркнуть свое внимание, показать, что напряженно вслушивается… А вот шишки за ухом у него уже давно не было. Впервые услышав, что в этом месте у него вшит радиоприемник, Мессинг пошел к профессору Борису Васильевичу Петровскому и попросил удалить жировой нарост.

…Еще двое. Видимо, молодые физики. У них продолжался начатый в фойе, а может быть и еще раньше, горячий спор:

— Но электромагнитный спектр изучен во всем диапазоне. От сверхжестких гамма-лучей до сверхдлинных радиоволн. В нем нет ни одного участка, на котором могла бы осуществляться телепатическая связь.

— Парапсихическая связь…

— Дело не в терминах…

— Понимаю, что не в терминах, но слово «телепатия», к сожалению, скомпрометировано доморощенными всезнайками.

— Но все равно, материального поля, которое бы служило передачей информации непосредственно из мозга в мозг, не существует…

— Друг мой! Всего сто лет назад, если смотреть с этих позиций, не было материального поля для передачи звуков и изображения на большие расстояния. Ведь радиоволны-то были открыты Генрихом Герцем только в 1886 году.

— Ты думаешь, существует еще какое-нибудь поле?

— А почему бы и нет?

— Оно было бы уже замечено учеными.

— С помощью приборов, предназначенных для изучения электромагнитного поля? Попробуй ватерпасом или безменом замерить напряженность радиоволн.

— Да, ты прав… Было бы интересно поработать с самим Мессингом! Посадить его в заземленную медную клетку. Смог ли бы он оттуда читать мысли? Это сразу бы исключило возможность участия здесь любых лучей электромагнитного спектра.

— Превратить Мессинга в подопытного кролика? Неприлично.