Вольф Мессинг

Вольф много вынес впечатлений из своих поездок по Востоку. Можно сказать, Европа заложила в нем основы психологических знаний, а Восток отшлифовал их. Во время путешествия по Индии он познакомился с некоторыми йогами и очень интересовался их способностями. Они вдохновили его на продолжение экспериментов с каталептическим сном. По возвращении стал демонстрировать этот опыт в нескольких европейских столицах. Затем наступил двадцатишестилетний перерыв не потому, что эти демонстрации не интересовали зрителей, а потому, что истощали его тело и душу. А главное — подобные представления были запрещены в Советском Союзе.

В декабре 1963 года Вольфа попросили снова продемонстрировать эти способности в московском Центральном Доме литераторов. Каталепсия интересовала скорее как научный феномен, нежели как развлечение. На представление пришло немногим более ста человек. Присутствовали и медики, включая профессора Сергеева — директора Института исследований мозга. Именно по его просьбе Мессинг согласился на эксперимент. Были также несколько журналистов. Вольфа воспринимали как врача, показывавшего сложную операцию своим студентам.

Так как опыт был довольно сложным и опасным, решили, что молодой психиатр приведет Мессинга в чувство, если что-то пойдет не так. После долгого перерыва в возрасте шестидесяти четырех лет Мессинг не вполне доверял своим силам. Доктор Лидия Пахомова взяла с собой обычные медикаменты: кофеин, строфантин, кислород и тому подобное. Она также могла в случае необходимости сделать массаж сердца.

Вольф пришел на сцену, сложил руки на груди по-восточному и низко поклонился. Он сказал, что не может гарантировать успеха, и заранее извинился. Затем постоял недолго молча и замер, как будто глубоко задумался, Прошло семь — десять минут, его сердце и другие органы функционировали нормально. Через тридцать — сорок минут стало ясно, что Мессинг погрузился в глубокий транс. Он превратился как бы в свою скульптурную копию. Врач объявила, что не чувствует пульса. Ее ассистенты вынесли на сцену два стула и уложили на них Мессинга. Его тело оставалось жестким, будто вырезанным из дерева. Это, надо сказать, не было приятным зрелищем, но наука, как и искусство, требует жертв.

Самый тяжелый мужчина взобрался на стул и сел Мессингу на живот. Даже под давлением такого веса его тело не шелохнулось. Врач сделала большой гиподермической иглой инъекцию антисептического раствора в мускулы шеи. Он не реагировал, и не показалось ни капли крови на месте укола. Затем профессор Сергеев пригласил одного из зрителей на сцену и попросил спросить что-нибудь у Мессинга. Тогда остро стояла проблема советско-китайской границы, и Мессингу задали вопрос, выльется ли это противостояние в военный конфликт. Он был повторен несколько раз, но Мессинг молчал. Решили, что, возможно, он сможет написать ответ. На его грудь положили доску с листком бумаги и вставили ручку в руку. Как робот, Мессинг вывел: «Будет мир!»

На этой радостной ноте представление закончилось. С помощью медиков Мессинг вернулся к нормальной жизни. Этот эксперимент очень утомил его. Через несколько дней Мессинг встречал Новый год со своей семьей, и хочу заметить, что мы никогда не видели его таким истощенным.

К этому времени мои сыновья повзрослели и стали на ноги. Старший, Владимир, изучал теоретическую физику в Бакинском университете. В двадцать шесть лет он защитил кандидатскую диссертацию, а чуть позже — докторскую. Саша в 1965 году поступил в медицинский институт, хотя и с большим трудом. Мы были счастливы, но вскоре на безоблачном горизонте замаячила тучка. Профессор анатомии Леопольд Гаврилов почему-то возненавидел Сашу. Он завалил его на двух экзаменах и при любом удобном случае унижал его. Однажды он сказал ему: «Лунгин, вам лучше оставить институт, вы никогда не сдадите мой предмет. Это я вам обещаю».

Саша совсем пал духом. Его состояние ухудшалось по мере приближения выпускного экзамена по анатомии. Мне казалось, что Саша все преувеличивает, но все же я завела разговор с Вольфом. Вольф внимательно выслушал меня, а потом неожиданно перевел разговор на другую тему. Я знала, что если он не хочет о чем-то говорить, то никакими силами нельзя заставить его это делать.

Наступил день экзамена. Саша ушел из дому в плохом настроении. Зазвонил телефон.

— Тайбеле! Пойми, это стыдно! Я не могу так работать.

Это был Вольф, которого что-то беспокоило.

— Тебе позвонит Саша. Скажи, чтобы он перестал беспокоиться. Скажи ему, что я с ним.

— Вольф Григорьевич, он не может позвонить, он на экзамене.

— Это говорит не Вольф Григорьевич, а Мессинг! Он позвонит.

Я знала, что спорить с ним бесполезно. Просто сказала: «Хорошо» и повесила трубку. Почти сразу снова зазвонил телефон. Это был Саша.

— Мама, не имеет смысла и пытаться. Гаврилов только что вышел и сказал: «Не забудьте, Лунгин, вы будете сдавать устный экзамен мне!» Видела бы ты его кровожадное лицо. Я не знаю, что делать.

— Только что звонил Вольф и велел тебе успокоиться. Он поддерживает с тобой контакт и поможет тебе.

Саша вздохнул, но ему было трудно поверить, что Вольф сможет помочь. Однако он решил рискнуть. Я быстро собралась и поехала в институт, благо он находился недалеко от дома. Поднимаясь по лестнице, увидела Сашу, спускающегося вниз. Его лицо было белым как мел. Он получил 4. Я не могла поверить в это.

— Мама, я знал, что Вольф способен на многое, но на такое… — начал он. — Гаврилов смотрел на меня в упор и не замечал, как будто меня и не было вовсе. Это чудо! Я ждал, пока освободится другой профессор, и он принял у меня экзамен прямо за соседним столом под носом у Гаврилова. Представляю, что с ним будет! Иди наверх и жди меня, а я сбегаю за вином.

Я вошла в экзаменационную аудиторию, в которой лежали в формальдегиде трупы. За пятью столами сидели преподаватели. В центре располагался энергичный рыжеволосый мужчина. Это несомненно и был Гаврилов, которого Саша подробно описывал. Он спросил студентов, все ли сдали экзамен. Хор голосов ответил: «Да». «Не все, — мрачно возразил он. — Лунгин не сдал». Студенты заверили профессора, что и Саша сдал экзамен и получил 4. Он в гневном изумлении поднял брови. Я поняла, что Саша ничего не преувеличивал и что этот экзамен мог действительно стать для него последним.

1965 год был примечателен и еще одним, правда, грустным событием. Снова дало себя знать мое облучение, и мне стало хуже. Доктора посоветовали лечь на обследование в больницу МПС в Москве, где отделением гематологии заведовал Иосиф Кассирский, самый опытный специалист по болезням крови. Устроиться туда было трудно, но я считала невозможным воспользоваться своим знакомством с Мессингом или с самим Кассирским для этих целей. К счастью, дело взял в свои руки мой старший сын. Он позвонил в больницу и представился каким-то чиновником из Министерства связи. Меня тут же положили, хотя больница была переполнена.

Через несколько дней Кассирский сказал, что операция на селезенке неизбежна. Мне пришлось согласиться, но я была страшно напугана. Однажды в палату вошла сестра:

— Лунгина, вас к телефону, но чтобы это было в последний раз. Телефонные звонки отрывают персонал от работы.

— Тайбеле? — раздался голос. Только Вольф называл меня этим именем. — У тебя на завтра назначена операция?

— Да.

— Не волнуйся, операции не будет. Спокойной ночи.

Не объяснив больше ничего, Вольф повесил трубку.

Рано утром в палату вошла сестра и напомнила мне, чтобы я ничего не ела перед операцией. А как же предсказание Вольфа, подумала я? Но отправилась за медсестрой по коридору, мимо операционной на первый этаж. В конференц-зале нас ожидал профессор Абрамов. Здесь находилось около двухсот докторов и студентов, все были одеты в белые халаты. Доктор Кассирский тоже был там. Он взял мою руку и сказал, что по результатам анализов костного мозга моя операция откладывается. И объяснил студентам, что если курс лечения не увенчается успехом, тогда операция будет проведена безотлагательно. Я спросила его: