Рис

– Но вот что хочу вам сказать. Если встречу пиратов, – У Лун вытер пальцы о грязный косяк, – лучше деньги отдам. Не хочу терять жизнь за две лодки зерна.

Он стоял у ворот, созерцая укрытую сумраком улицу Каменщиков, и отчетливо видел, как тонет в реке сторож баржи, наполненной белым сверкающим рисом. Да разве сочтешь сколько душ в годы смуты, войны и упадка безвинно спускаются к Желтым ключам[20]? Оттого что глупцы. Только я не таков: жить – важнее всего для меня. Жить как следует жить человеку.

Среди ночи Ци Юнь разбудил громкий стук в дверь её почивальни.

– Быстрей отвори! Ну, впусти же меня!! – голосила снаружи сестра.

С сонным видом Ци Юнь поплелась открывать. В дверь влетела Чжи Юнь – на плечах одеяло, в глазах безотчетный испуг – и немедля зарылась в чужую постель:

– Я от страха помру! Моей смерти хотят!!

– Вот взяла бесноваться на третью стражу[14], – взобравшись на ложе, Ци Юнь отпихнула дрожащее тело сестры. – Не хочу с тобой спать, от тебя всякой дрянью воняет.

– Такая жуть снилась, – накрыв одеялом лицо, еле слышно бубнила Чжи Юнь. – Приходили меня убивать. Вот с таким свинорезом гонялись.

– Да кто там всё снится тебе?

– Мужики: досточтимый, Крепыш и У Лун. Это он свинорез приволок!

– Поделом. Рано ль, поздно от рук их погибнешь. Твое воздаяние.

– Может быть, всё от того, что я днем за свиньей наблюдала? – высунув голову из-под дрожащего, словно листок на ветру, одеяла, Чжи Юнь возвела на сестру умолявший о помощи взгляд. – Скучно было до одури. Ну и пошла к мяснику. Поглядеть, как свинью будут бить. Ну а там свинорез в один чи[17], и кровища с него. Вот У Лун мне с таким и приснился.

– Все мужики – лиходеи бесстыжие. Думаешь, кто-нибудь любит тебя? – не желая лежать голова к голове, Ци Юнь сдвинула к краю подушку.

– Зря я ходила смотреть на свинью. Но такая скучища: не на свинью, так на что посмотреть? – испустив тяжкий вздох, Чжи Юнь тронула вздутое чрево. – Так глупо счастливое время проходит. Родится ребенок, конец же всему. Его мать! Не могу примириться.

– А ты что хотела? – Ци Юнь, задув лампу, легла на другой половине резной деревянной кровати. – Давай-ка уж спи. Только знаешь, что жрать. Это мне подниматься в ранищу. Как лошадь по дому пашу. Голова что ни день идет кругом, хоть сдохни. А вам наплевать.

– Ты не спи. Ты со мной поболтай хоть чуток, – перебравшись поближе к сестре, умоляла Чжи Юнь. – Неспроста в душе смута. Вдруг лихо какое грядёт? Или может с У Лун’ом чего приключилось ?

– Никак за него беспокоишься? – поворотившись спиною к сестре, Ци Юнь зло рассмеялась во тьму. – Может, просто боишься? Страшно тебе, что узнает про чадо приблудное.

– Может и страшно. Меня иногда подмывает ему рассказать, да и пусть со мной делает, что пожелает. Всё лучше, чем жить перед ним виноватой. Ци Юнь, ты как думаешь, если и вправду узнает?

– Твой муж, у него и спроси. Очень нужно мне лезть в ваше тухлое дело, – Ци Юнь отпихнула прочь руку сестры, нервно вившей на перст ее длинные пряди. – Совет тебе – лучше молчи. Он же «злобен душою, рукою тяжел»: по глазам его вижу.

– «В бумаге не спрячешь огня». Как ты думаешь, долго удастся скрывать?

– Только Небу известно, – Ци Юнь, приподнявшись, сквозь полнивший комнату мрак оглядела сестру испытующим взглядом.

– Я вот что спрошу, – Ци Юнь снизила голос. – По правде скажи, если он не вернется, ты как... будешь плакать?

– Ты это зачем мне… – Чжи Юнь распахнула глаза. – Ты зачем...

– Ведь его... – начала говорить и немедля запнулась Ци Юнь. – Ты уж лучше отца поспрошай. Бойкий рот у тебя. Так отец наказал, чтоб ни слова...

– Да я догадалась, – потерянным взглядом Чжи Юнь созерцала оконный проем, сплошь заклеенный мутной бумагой. – Папаша пиратов, небось, подкупил. Чтоб убили У Лун’а. Наслышана я о подобных вещах.

– Ты сказала, не я, – юркнув под одеяло, Ци Юнь повернулась спиною к сестрице. – Запомни: всё это лишь ради тебя, ради чести семьи. Отец сердце свое иссушил...

– Вот бедняга, – протяжно вздохнула Чжи Юнь. – Как же жалко беднягу У Лун’а.

Ци Юнь не ответила, взявшись посапывать носом. Вытянув руку, Чжи Юнь безотчетно схватилась за стылый как лед указательный палец сестры. Эта ночь ужасала Чжи Юнь. Этой ночью она ощущала себя беззащитной, беспомощной и одинокой. Холод и тьма наполняли покои сестры. Кисловатую вонь источала укрытая за занавеской ночная посудина. Пара давно облетевших ветвей зимнецвета[21] торчала из мутной бутыли. Чжи Юнь начала засыпать, когда возле окна с звонким грохотом рухнула сбитая ветром сосулька.

День шел за днем, а Чжи Юнь не могла отыскать себе места. Едва рассветало, Чжи Юнь, прислонившись к воротам лабаза, уже грызла семечки тыкв, озирая пространную улицу Каменщиков. Она подлинно стала грустить – удивительный ход перемен – о своем новобрачном. Чжи Юнь что ни день ощущала, как плод опускается в низ живота, что немало её удручало. Ей очень хотелось надеяться – там, в животе разрастается семя У Лун’а. Откуда взялись эти мысли? Чжи Юнь не смогла бы ответить. Но думала именно так.

Завидев ступившего на перекресток У Лун’а, Чжи Юнь, издав радостный вскрик, стиснув пригоршню семечек, наперебой ускользавших сквозь сжатые пальцы, помчалась навстречу, схватила его за рукав и на миг потеряла дар речи. У Лун был чуть более словоохотлив:

– Чего прицепилась? Мне надо отца твоего повидать.

Не найдя, что сказать, Чжи Юнь молча пошла за ним вслед, утирая ладонью залитые влагой глазницы.

У Лун с постной миной открыл дверь лабаза. Хозяин с Ци Юнь были в зале.

– Вернулся? – хозяин, бледнея, стал медленно приподнимать над прилавком свое одряхлевшее тело. – Но... Как хорошо, что вернулся.

У Лун, не ответив, взглянул на Ци Юнь, на хозяина, вновь на Ци Юнь и внезапным ударом ноги опрокинул корзину для риса.

– Товар-то привез? – задала вдруг вопрос обомлевшая было Ци Юнь.

– Рис на пристани, в лодках. Чай, сами в лабаз привезёте, – У Лун, провожая глазами катившуюся вдоль прилавка корзину, шагнул за ней вслед и пинком, чрез раскрытую дверь, выбил прямо на двор.

– Что ж как мало пиратам речным заплатил, – обернувшись к прилавку, он вперил в хозяина злобой сверкающий взгляд. – Только палец один у меня на ноге отстрелили. Сказали, за эти гроши только палец, всей жизни не купишь.

– Не знаю, о чем ты. Устал, так иди отдохни, – хладнокровно ответил хозяин, толкнув в бок Ци Юнь. – Ты горячей воды принеси. Пусть с дороги умоется.

– Нет, вы на ногу мою посмотрите! – согнувшись, У Лун сдернул левую туфлю с носком и забросил ступню на прилавок. – Взгляните-ка: пальца как не было; столько кровищи в тот день истекло... Ну, что скажете? Стоит оно ваших денег?

Не выдержав вида израненной плоти, хозяин отпрянул, зашедшись в безудержном кашле.

– Ты мерзость свою убери! – голосила Ци Юнь. – Убери её к чертовой...

– Мерзость у вас в головах, – вскинув ногу повыше, У Лун обернулся к забившейся в угол Чжи Юнь. – Сначала дешевку мне в жены всучили, теперь извести меня вздумали. Мне не понять ваших чертовых плутней.

Чжи Юнь, объедая пунцовые ногти, зажалась в своем уголке, избегая пронзительных взглядов У Лун’а:

– Ты так на меня не смотри. Ничего я не знала!

– Нет, вам меня не погубить, – наконец сняв увечную ногу с прилавка, У Лун, расплываясь в невнятной усмешке, напялил холщевую туфлю. – От Неба везунчик я. Выживу там, где другие погибнут.

20

Желтые ключи (родники) – загробный мир.

14

Третья стража – с 11 вечера до часа ночи.

17

Чи – китайский аршин.

21

Зимнецвет – химонант скороспелый.