Страница 28 из 114
Глаза у Ника стали больше, чем у панды. Но он не разгневан. И даже не расстроен. Кажется, он даже польщен, поскольку я, наконец, заговорил с ним на понятном ему языке. Он напоминает мне Аль Пачино в «Лице со шрамом» - ту сцену, где женщина кричит ему: «Не твое собачье дело, с кем, где, когда и зачем я трахаюсь!» - а он отвечает: «Наконец-то ты разговариваешь со мной, детка».
Похоже, Нику нравятся разговоры на повышенных тонах.
- Хорошо, я тебя понял, - говорит он. - Чего же ты хочешь?
У меня в ушах звучит голос Перри.
- Я не хочу больше ходить в школу, - заявляю я. - Собираюсь учиться заочно и все время тратить на совершенствование своей игры. Мне нужна ваша помощь, а не вся эта чушь, которой вы меня пичкаете. Нужны приглашения на турниры, особые условия участия в соревнованиях. Хочу стать профессионалом.
Разумеется, я хочу вовсе не этого. Это то, чего я хочу по мнению Перри. Но это лучше, чем все, что я сам мог бы потребовать. Даже сейчас эти просьбы вызывают во мне двойственное чувство. Однако Ник смотрит на Габриэля, Габриэль - на Ника, а панда глазеет на нас всех.
- Я подумаю, - бросает мне Ник.
Через несколько часов после того, как Перри улетел в Вегас, Ник сообщил мне через Габриэля: я буду участвовать в большом турнире в Ла-Квинта без предварительной квалификации. Потом он отправит меня на следующий сателлитный турнир, который будет проходить во Флориде. Кроме того, я могу считать себя свободным от Брадентонской академии. Ник организует для меня какую-нибудь заочную программу обучения, как только у него дойдут до этого руки.
Габриэль ухмыльнулся:
- Парень, ты победил.
… Смотрю, как все наши ребята загружаются в автобус, как он стартует в сторону Брадентонской академии, громыхая и отплевываясь черным дымом. Я сижу на скамейке, нежась в лучах солнца, и говорю про себя: «Мне четырнадцать лет и больше никогда не придется ходить в школу». Отныне каждое утро для меня станет Рождеством, помноженным на первый день летних каникул. Улыбка расползается по лицу - первая за много месяцев. Больше не будет ручек, учебников, мерзких учительских взглядов. Ты свободен, Андре. Тебе больше никогда не придется учиться.
7
Я ВДЕВАЮ В УШИ НАУШНИКИ и отправляюсь на корт с твердым покрытием. Это утро - мое. Мое! И я проведу его, колотя по мячам. Буду бить сильнее, еще сильнее. Стучу по мячам два часа, вкладывая вновь обретенную свободу в каждое движение. Мячи градом отлетают от ракетки. Подошедший Ник покачивает головой:
- Сочувствую твоему следующему противнику!
Тем временем в Вегасе мама начинает заочно учиться за меня. Самое первое ее письмо адресовано мне: в нем сообщается, что ее сын может отказаться поступать в колледж, но он обязан окончить школу. В ответ я благодарю ее за ту самоотверженность, с которой она делает за меня домашние задания и пишет контрольные работы. Но, добавляю я, когда она получит аттестат, может оставить его себе.
В марте 1985 года я лечу в Лос-Анджелес в гости к Фили. Он живет в гостевом домике у знакомых, подрабатывает, давая уроки тенниса, и решает, чем бы заняться в жизни. Фили помогает мне готовиться к турниру в Ла-Квинта, одному из крупнейших в этом году. Гостевой домик - крошечный, меньше, чем наша спальня в Вегасе, меньше когда-то арендованного фургона, но нам это не мешает. Мы счастливы вновь быть вместе и полны надежд по поводу моего будущего. Нас беспокоит одна проблема - отсутствие денег. Мы живем на чечевичной похлебке и печеной картошке. Трижды в день запекаем пару картофелин и варим котелок чечевичной похлебки, затем заливаем картошку супом - и получаем завтрак, обед или ужин, в зависимости от времени суток. Это питательное блюдо стоит восемьдесят девять центов и помогает спастись от голода на целых три часа.
ЗА ДЕНЬ ДО ТУРНИРА мы с Фили катим в его побитом жизнью рыдване в сторону Ла-Квинта. Машина извергает огромные клубы черного дыма, нам кажется, что мы движемся в центре небольшого самоходного тайфуна.
- Может, нам запечь картошку в выхлопной трубе? - спрашиваю я Фили.
Первая наша остановка - у бакалейного магазина. Однако стоило взглянуть на мешки с картошкой, как я почувствовал желудочные спазмы. Нет, еще одной картофелины я не вынесу. Прохаживаюсь по магазину, и в отделе замороженных продуктов мой взгляд падает на соблазнительнейший пакет. Сэндвичи с мороженым и печеньем Oreo. Я двигаюсь к ним походкой лунатика. Схватив вожделенную коробку, подхожу к кассе, около которой уже стоит брат, и кладу сэндвичи перед ним на движущуюся ленту у кассы.
Фили смотрит на коробку, затем на меня:
- Мы не можем себе это позволить.
- Я лучше съем это вместо картошки.
Брат берет коробку, смотрит на ценник, издает удивленный свист:
- Андре, это стоит, как десять картофелин. Мы не можем…
- Я знаю. Черт с ним.
Несу коробку обратно в отдел замороженных продуктов. «Ненавижу Фили, - думаю я. - Нет, я люблю Фили. Но ненавижу картошку».
Одурманенный голодом, я выхожу на корты в Ла-Квинта и обыгрываю Бродерика Дайка в первом раунде, 6-4, 6-4. Во втором раунде я побеждаю Рилла Бакстера, 6-2, 6-1. В третьем раунде обыгрываю Рассела Симпсона, 6-3, 6-3. Затем побеждаю в первом раунде основной сетки, выиграв у Джона Остина, 6-4, 6-1. Проиграв подачу, я все же сумел переломить ход матча. Мне пятнадцать лет, а я обыгрываю взрослых игроков, разбиваю их наголову, прокладывая себе путь наверх в мировой классификации. Где бы я ни появился, на меня то и дело показывают пальцами и перешептываются: «Это тот самый мальчик, о котором я говорил… Чудо-ребенок!» Это - лучшие слова обо мне, которые я когда- либо слышал.
За выход во второй раунд на турнире в Ла-Квинта полагается вознаграждение - две тысячи шестьсот долларов. Но я - любитель, так что денег мне не дают. Зато Фили выясняет, что организаторы турнира возмещают игрокам расходы, связанные с участием в соревнованиях. Мы сидим в нашем драндулете и составляем список воображаемых расходов, включая перелет первым классом из Лас-Вегаса, номер в пятизвездочном отеле и обильные трапезы в ресторанах. Мы считаем себя ловкачами, потому что сумма наших придуманных расходов зашкаливает за две тысячи шестьсот долларов.
У нас с Фили хватает наглости запросить эту сумму, ведь мы из Вегаса. Наше детство прошло возле казино. Мы считаем себя прирожденными ловкачами, умеющими играть по-крупному. Мы, и правда, научились удваивать ставки раньше, чем проситься на горшок. Не так давно я и Фили, проходя через игровой зал в Cesar Palace, остановились у «однорукого бандита», названивавшего мелодию популярной песенки времен Великой депрессии «We're in the money»- Песню мы впервые услышали от отца, поэтому решили, что это - знак. Нам, разумеется, не пришло в голову, что игровой автомат наигрывает одну и ту же мелодию весь день напролет. Мы подошли к ближайшему столу для игры в «блэк джек» - и выиграли. И вот теперь с тем же нахальством, замешанным на наивности, я понес составленный нами список расходов в офис директора турнира Чарли Пассарела. Фили остался ждать в машине.
Чарли - бывший спортсмен. В 1969 году он сыграл с Панчо Гонсалесом самый длинный матч в истории тенниса между мужчинами в одиночном разряде. Сейчас Панчо - мой шурин: он недавно женился на Рите. Это - еще одно свидетельство того, что деньги на сей раз не пройдут мимо нас с Фили. А вот и самый верный знак: один из старых друзей Чарли - Алан Кинг, организатор того самого турнира в Вегасе, где я увидел Цезаря, Клеопатру и тачку, полную серебряных долларов. Именно там я был мальчиком, подающим мячи, впервые ступил на профессиональный корт хоть и в скромной роли, но все же с полным на то правом. Знаки, знаки, кругом сплошные знаки. Я кладу список на стол Чарли и скромно отступаю назад.
- Н-да, - хмыкает Чарли, читая список. - Очень интересно.
- Простите?
- Редко приходится видеть столь тщательно составленный список расходов.