Страница 6 из 113
Работы по строительству этого гигантского сооружения начались в 1666 году, и инженер Рике из Безье стал бароном де Бонрепо, по названию поместья, которое приобрел на берегах будущего канала.
Таким образом, вряд ли случайно Мирабо в том же самом 1666 году вдруг решили нотариально признать родство, от которого до сих пор открещивались с непререкаемым снобизмом.
Восхождение Рике из Безье, которые, со времен признания, стали также именоваться Рикети, продолжалось одновременно с рытьем канала Двух морей; к моменту приобретения поместья Караман они уже были достаточно могущественны, чтобы попросить об обращении в графство, а затем в маркграфство. Королю Людовику XIV стало сложнее отказать в той же милости Рикети из Мирабо, тем более что им она была обещана гораздо раньше, чем зашла речь о соединении морей.
Кроме того, во время проверки на право принадлежности к привилегированному сословию, состоявшейся в 1668 году в Марселе, Мирабо удалось заставить признать себя аристократами по рождению благодаря недавно обнаруженному предку, который якобы проживал в епископском городе Рие в 1398 году.
Таким образом, в 1685 году изменился статус владения Мирабо: оно превратилось в маркизат; соответствующие документы были зарегистрированы парламентом Прованса 30 мая 1686 года.
Чтобы отпраздновать это славное возвышение, первый маркиз де Мирабо подкупил еще одного продажного генеалога, аббата Робера; тот внес в 1693 году род Мирабо в реестр дворянских семей Прованса, по которому Рикети происходили только что не от Юпитера.
В оправдание этого тщеславия следует отметить, что с той поры и на протяжении трех поколений подряд Мирабо дали миру целую россыпь выдающихся людей.
Биография Жана Антуана де Рикети, второго маркиза де Мирабо, была настолько приукрашена потомками, что уже сложно отделить в ней историю от легенды.
Маркиз родился в знаменательном 1666 году, отмеченном породнением с Рике из Лангедока, начавшими свое шествие к славе; год его рождения и дата смерти — единственные данные, за которые может поручиться историк; между этими надежными вехами помещается лишь серия примечательных анекдотов.
Из почтения к недавнему возвышению своей семьи Жан Антуан мог быть только солдатом; эта карьера позволила ему удовлетворить свою склонность к насилию, не изменив пристрастия к нонконформизму.
Будучи капитаном, он однажды отлучился в день инспекции. Комиссар-инспектор отчитал его за это, а Мирабо отлупил комиссара, приговаривая: «Поскольку меня нет на месте, заметьте, что это происходит в мое отсутствие».
Тем не менее он быстро дослужился до полковника. Получив ранение на поле боя, он был замечен братом военного министра, бригадным генералом Шамийяром. Тот подошел к полковнику Мирабо и, поздравляя его, любезно сказал:
— Обещаю вам, сударь, рассказать обо всем моему брату.
На что Жан Антуан ответил:
— Сударь, вашему брату повезло, что у него есть вы, без вас он был бы величайшим глупцом в королевстве.
Остроумие — дорогое удовольствие: полковника Мирабо не включили в списки бригадиров, и он отправился протестовать в Версаль. Потомки утверждают, что он посмел сказать Людовику XIV:
— Сир, если бы я ушел с поля боя и заплатил бы при дворе какой-нибудь шлюхе, то получил бы повышение по службе и избежал ранений.
«Король-солнце» притворился глухим, но ко двору Мирабо больше не приглашали. Несколько дней спустя маршал де Ла-Фейяд преподнес в дар Людовику XIV площадь Побед в Париже. Жан Антуан де Мирабо посмотрел на конную статую монарха, а потом повел своих солдат на Новый мост поклониться изображению Генриха IV, громко сказав:
— Ребята, поприветствуем лучше этого, он того стоит.
Хотя достоверность этой истории и вызывает сомнения[4], можно понять, почему в Версале предпочли, чтобы полковник Мирабо оставался в армии.
В конце концов, там он и стал легендой благодаря одному сражению во время войны за испанское наследство — битве при Кассано в 1705 году.
Историки не оспаривают факта этой битвы, однако никто из них не упоминает ни о каком подвиге Жана Антуана. Осталось лишь семейное предание. Полковник Мирабо получил приказ остановить имперские войска у моста через реку. Подражая Баярду у Гарильяно или предвещая подвиг Бонапарта на Аркольском мосту, маркиз велел солдатам лечь и один устремился на мост, бросив вызов армии принца Евгения, которая открыла по нему огонь, чуть не снесла ему голову, а затем смела со своего пути.
Полумертвого Жана Антуана вернули французской армии и кое-как подлатали: голова его могла отныне держаться лишь с помощью металлического воротника, который торчал из-под черного галстука. Благодаря этому он получил прозвище «Серебряный воротник».
Этот человеческий обломок, покрытый шрамами, был вынужден оставить службу и отправиться лечиться на воды в Динь; там он повстречал наследницу одного из древнейших родов Прованса, мадемуазель де Кастеллане-Норант. И, хотя он уже был в солидном по тем временам возрасте — сорока двух лет, — ему удалось обольстить девушку и жениться на ней, что и произошло в 1708 году.
Этот парадоксальный брак оказался не столь несчастливым, как можно было предположить; маркиз де Мирабо захотел придать ему романтичный облик похищения; он отказался от приданого жены и увез ее, в чем была, в старый замок Мирабо, где практически заточил на тридцать лет их супружества.
Вторая маркиза Мирабо слыла одной из красивейших женщин своего времени; муж редко с нею выезжал; пара вела достойную жизнь; молодая женщина долго дрожала перед своим диковатым супругом, но в конце концов стала такой же грубой, как он. От их союза родилось семеро детей, выжило только трое, все мальчики.
Их молодые годы прошли под рассказы о битве при Кассано — «сражении, в котором я был убит», как важно говорил старик, поглаживая свой серебряный ошейник. Когда он переставал рассказывать о своих подвигах, то начинал расхваливать деяния своих предков. Потомки слушали на почтительном расстоянии, ибо старый воин никогда не обнимал своих детей. Порой его рассказ прерывался вспышкой страшного гнева, и все обращались в бегство.
Вопреки ожиданиям врачей жизнь маркиза де Мирабо оказалась длинной, чему можно считать причиной неустанную заботу о нем его супруги. Умер он в 1737 году, не преминув и на смертном одре проявить свой характер. Вот он лег в постель, чтобы умереть. Но тут кто-то захотел открыть окно; умирающий сел на кровати и закричал:
— Всю свою жизнь если я говорил «нет» — значит нет!
Он предоставил своей вдове распоряжаться всем своим состоянием вплоть до того дня, когда старшему сыну исполнится двадцать пять лет, после чего маркиза де Мирабо должна будет жить на собственные средства. На самом деле, несмотря на свое фанфаронство, ее супруг уже давно требовал от Кастеллане приданое, которым пренебрег в день свадьбы.
Выстояв перед ужасным мужем, госпожа де Мирабо должна была теперь помериться силами с непослушными детьми; вторая битва тоже продлилась тридцать лет, но в ней маркиза де Мирабо в 1766 году пала, погрузившись в неизлечимое безумие.
Три выживших сына были столь же исключительными людьми, как и их родители.
Младшему, Луи Александру, родившемуся в 1726 году, была уготована романическая судьба. Он был чрезвычайно изящен, красив почти женской красотой. Намереваясь вырастить из него мужчину, мать воспитывала его сурово, однако ей не удалось победить его буйный нрав и сломить его упрямство.
Как и отец, он стал солдатом; храбро сражался при Деттингене, при Року и при Фонтенуа под командованием маршала Саксонского. Последний обычно окружал себя очаровательными актрисами. Самая хорошенькая из них, мадемуазель Наварр, внушила молодому Мирабо столь жгучую страсть, что он вбил себе в голову жениться на своем чересчур легком завоевании, несмотря на запрет семьи.
Мадемуазель Наварр ранее была любовницей Мармонтеля. Сей достойный философ всё еще хранил воспоминание о своем бурном увлечении; тем не менее он попытался внушить себе пристойное смирение, когда легкомысленная любовница представила ему молодого Мирабо как своего жениха.
4
Некоторые авторы приписывают эту фразу дяде Жана Антуана де Мирабо, шевалье де Вильбонну, что можно было бы утверждать с большей долей вероятности. — Прим. авт.