Страница 112 из 113
За глупостями, которые лишь усугубляло неверно подобранное противоядие, последовали варварские наказания, которые навсегда разрушили слабое здоровье, скрывавшееся под крепкой с виду оболочкой.
И все эти ужасы происходили в век, когда люди верили в доброту рода человеческого, в добродетели свободы и осуждали гнет.
Бунт стал самой естественной формой защиты; в случае Мирабо его умеряло сознание собственной цены и рассуждение, суть которого он выразил так: свободный или нет, я до последнего вздоха буду отстаивать права человеческого рода.
Тридцатидвухлетний мужчина, вышедший в 1780 году из башни Венсенского замка, вполне созрел для того, чтобы стать великим гражданином; величайшая ошибка того времени, возможно, заключалась в том, что никто этого не заметил, и аристократа по рождению, превосходящего своим умом большинство равных себе, принуждали жить, перебиваясь с пятого на десятое жалким заработком.
Непониманием и завистью из этого человека, удивительно чувствительного к вопросам происхождения, сумели сделать деклассированный элемент; убежденного монархиста превратить в популиста, который, однако, ненавидел фракции и олигархии, поскольку был из них изгнан.
Однако несколько недель, проведенных в Национальном собрании, убедили Мирабо в том, что, если деспотизм короля переносить трудно, деспотизм парламента не вынести вообще.
Хорошо разбираясь в проблемах управления, он понял, что единственным решением для Франции было бы равновесие властей; когда он в этом убедился, монархия получила в его лице преданного слугу.
Значит ли это, что тогда он был в состоянии не допустить революции? Этот пункт требует уточнения: Мирабо вовсе не хотел предотвратить потрясения, а лишь остановить их на стадии, казавшейся ему разумной.
Когда двор обратился к его услугам, намеченная цель уже давно была пройдена; требовалось вернуться назад, что было невозможно без полномочий и в условиях подозрительности.
Мирабо быстро почувствовал, что его политическое поведение, слишком сложное для среднего человеческого понимания, скомпрометировало его во всех областях.
Собрание сомневалось в нем, потому что считало его продавшимся; двор презирал, потому что знал, что он куплен. Из-за денежных проблем, весьма распространенных тогда в окружении короля и довольно жалких по сравнению с истинными интересами государства, никто не пожелал отдать должное превосходству, которое, может, и не было столь подавляющим, как казалось тем, кто его боялся.
Ибо Мирабо никогда не был членом правительства, а только крылом оппозиции. В его голове роились идеи. Это было кстати, когда требовалось ответить противникам или представить план возрождения, но могло превратиться в серьезное затруднение, если бы его принудили выбирать среди собственных богатств, чтобы исполнить намеченные в общих чертах программы[57].
Мирабо придавал незаурядности его ораторский дар, вероятно, самый яркий за всю историю человечества. Но временные успехи, обязанные собой блестящим речам, ничуть не изменили мнения современников об ораторе, когда он переставал говорить; подобно тунике Несса, к нему прилипла и нещадно жгла память о постыдной юности — следствии непонимания со стороны отца; именно в этом, вероятно, заключается истинная драма Мирабо, здесь корень неудач и крах многообещающей судьбы.
Ибо люди судят о нас не по нашим достоинствам, а по тому мнению, какое о нас составляют; вот почему высшие люди столь часто становятся жертвами уколов зависти.
Этот урок дан нам свыше, непосредственно от Бога.
Для не веривших в Христа евреев он навсегда остался сыном плотника из Назарета. Поскольку Он знал, что он Бог, это неверие не помешало Ему свершить свое предназначение; умереть ради человечества было чисто личной драмой, которая не зависела от непонимания окружающих.
Для простых смертных столь важные проблемы не могут разрешиться так просто.
Поэтому, отодвигая в сторону главную тему, историки часто задавали по поводу Мирабо вопросы, предполагаемые ответы на которые не удовлетворяли. В самом деле, речь не о том, прекратилась ли бы Революция, если бы герой остался жить; еще менее важно, привела ли бы Мирабо на эшафот месть Робеспьера, или он стал бы принцем по прихоти Наполеона.
Правда в том, что он умер в тот момент, которого требовала ревнивая судьба: никто не пожелал его понять; даже двор, ждавший от него своего спасения, не верил в него.
Мирабо прекрасно знал об их презрительном непонимании; чтобы забыть о нем, он в наслаждениях искал компенсацию уважения; он без меры удовлетворял требовательное тело, тогда как предпочел бы удовлетворить чаяния могучего духа.
Так что отнюдь не парадоксально будет заключить, что Мирабо покинул этот мир, не найдя в нем понимания; более того, следуя логике до конца, можно сказать, что он умер, чтобы в него, наконец, уверовали.
По странной причуде того скептического века, атеист умер от той же раны, что и Бог.
ИЛЛЮСТРАЦИИ
57
В качестве иллюстрации этого замечания можно привести тот факт, что 16 мая 1791 года Робеспьер добился принятия проекта Мирабо, по которому депутаты Учредительного собрания не могли избираться в Собрание нового созыва. Выборы 1791 года прошли бесконтрольно, и одно из основных положений плана спасения, придуманного Мирабо, непосредственно привело к падению монархии. — Прим. авт.