Страница 24 из 84
Если от Утакаманда идти на запад, к границе Малабара, можно встретить на пути разрушенные священные манды и циклические каменные фундаменты бывших «по». У истоков Верхней Бхавани когда-то находился главный храм и Тиманд рода Пан. Теперь там осталась только груда камней, среди которых шныряют ящерицы. Милях в двадцати от Малабара на склоне горы лежат руины «по», принадлежавшего исчезнувшему роду.
Однажды в Усманде Ивам спросила меня:
— Хочешь пойти в священный манд рода Амгарш? Он недалеко отсюда. Когда-то манд действовал, а теперь почти заброшен. Священных буйволиц перегнали в другое место.
Я согласилась.
Вплотную к Усманду примыкали джунгли, и священный манд был расположен где-то за ними. С самого утра лил дождь, и все тропинки превратились в глинистое месиво. Над горами плыли грозовые тучи. Мы пересекли ручей, куда обычно приходят леопарды на водопой. На размякшей земле были видны их крупные следы.
— Здесь водятся и тигры, — сказала Ивам.
— Да? — деланно безразличным тоном ответила я.
— Но тода они не трогают.
— А русских? — поинтересовалась я.
— Русских? — засмеялась Ивам. — До сих пор тоже не трогали. Во всяком случае, я ничего не слышала об этом. Вот буйволов тигры задирают часто. Только за последние полгода они съели шесть буйволов около Усманда.
Утешив себя тем, что, возможно, тигры меня не съедят, я двинулась по скользкой тропе вслед за Ивам. Мокрые ветви деревьев, низко нависающие над землей, цеплялись за плечи и лицо. В некоторых местах тропа была взрыта клыками диких кабанов. Ноги все время попадали в ямы, наполненные дождевой водой. Мои чапали совсем размокли, и я часто выскакивала из них, скользя по грязи и намокшим корням деревьев. Иногда я теряла чапали и останавливалась, чтобы найти их. Ивам уверенно шла впереди, лихо подобрав сари и светя нижней юбкой. Сверху свешивались причудливо переплетенные жгуты лиан и замшелые, похожие на ревматические руки ветви. Сумрачный свет дождливого дня с трудом пробивался сквозь густые кроны и, рассеиваясь, временами терялся на дне этого зеленого колодца. Что-то мрачное и настороженное таилось в зарослях и серых клочках тумана, цеплявшихся за деревья. Наконец джунгли поредели, и мы вышли на небольшую поляну. Лес наступал на нее со всех сторон, и густой кустарник скрывал тропинки. Вывороченные клыками кабанов большие комья земли были разбросаны по всей поляне. Место было расположено высоко, и оттуда были видны окрестные горы, затянутые сеткой дождя. На поляне стояло несколько хижин. Одна из них была храмом, другая жилищем жреца, две предназначались для телят. Несколько камней, врытых вертикально, располагались между храмом и телятниками. Чуть поодаль, за храмом, виднелась каменная изгородь буйволиного загона. Казалось, что люди и буйволы покинули этот манд только вчера. Но когда мы подошли к хижинам, обнаружили, что их давно не касались человеческие руки. Бревна разошлись, трава кусками свисала с крыш, камни выпали из изгородей, оставив щербатые проходы. Вход в храм не был закрыт, и мы, протиснувшись между нагромождениями камней, нырнули в него. Перегородки храма прогнили и лежали бесформенной грудой досок на земле, поросшей травой. Тут же рядом валялись ветви деревьев, пучки тростника и куски бамбука. В широких щелях храма свободно гулял ветер.
Ивам к чему-то прислушалась и вдруг заторопилась:
— Скорей, скорей. Отсюда надо уходить.
Ее лицо стало серьезным, а в глазах появилось настороженное выражение.
— Что случилось? — удивилась я.
— Мы нарушили законы предков, — без тени своей обычной насмешливости зашептала она. — Две женщины в храме тода, это уж слишком. За это наказывают.
— Кто?
Но мой вопрос потонул в страшном грохоте, который обрушился на храм и землю откуда-то сверху. Небо будто раскололось. Ослепительная голубая вспышка осветила полумрак храма, и второй удар грома прокатился по джунглям. Я увидела перед собой белое лицо Ивам и ее широко раскрытые от страха глаза.
— Боги, — с трудом выдавила она. — Они гневаются. Надо уходить, пока не поздно. — И, схватив меня за руку, потащила к выходу.
Конечно, можно не бояться тигров, но боги — это реальная угроза для тода, особенно когда они так грохочут на небе…
Хижина жреца тоже носила на себе следы запустения. Пол, поросший травой, щели, развалившаяся глиняная суфа, сломанный посох в углу. Пока мы все осматривали, из-за туч неожиданно проглянуло солнце и лес огласился пением птиц. От легкого ветра на деревьях раскачивались крупные гроздья белых цветов, которых я раньше не заметила. Промытая дождем трава и листья ярко блестели на солнце. Печать покоя и умиротворения лежала на окрестных джунглях и этой поляне с древними хижинами. В воздухе стоял тонкий аромат незнакомых цветов и растений. Да, тода умеют выбирать места для священных мандов. Жреца также надо уметь выбрать. Профессиональных жрецов в племени не существует. Им может быть всякий мужчина, принадлежащий к определенному роду или фратрии.
Положение жреца в племени тода несколько противоречивое и даже сомнительное. С одной стороны, в руках жреца находятся самые ценные буйволицы, он знаток ритуала, единственный распорядитель на священной ферме. Он читает молитвы и пользуется расположением самой богини Текерзши. Казалось бы, жрец причастен к какому-то таинству. А с другой стороны, любой его соплеменник делает то же, что и он. Простому тода известны методы ухода за священными буйволицами, ему знакомы ритуалы и молитвы, и он уверен, что богиня Текерзши относится к нему ничуть не хуже, чем к жрецу. И таинство, которым так дорожит жрец, оказывается в глазах других самым обычным делом и, конечно, перестает быть таинством. Возникает вопрос: оказывает ли жрец честь племени, ухаживая за священными буйволицами и тем самым демонстрируя свою причастность к «святая святых»; или племя оказывает честь жрецу, доверяя ему буйволиц и давая возможность коснуться самого сокровенного в своей религии. На этот счет в племени единого мнения нет. Одни полагают, что жрец — это штатная единица обслуживающего персонала, короче говоря, слуга. Другие считают, что жрец, имеющий отношение ко всему священному, стоит несколько выше остальных. Этого мнения придерживаются и сами жрецы. А третьи говорят: «Жрец? Подумаешь! Я и сам был жрецом. Почему он выше меня? Он такой же человек, как и все другие». Поэтому до сих пор племя не может договориться о том, какая фратрия выше — Тартар или Тейвели. Тейвели, откуда родом все высшие жрецы, имеет только два типа храмов — «этудпали» и «кидпали», по рангу равные низшему «тарвали». Члены Тартар, где существуют все категории высших храмов, могут быть только низшими жрецами. Конечно, люди Тейвели стараются доказать, что они выше людей Тартар, потому что палолы из их фратрии. А что говорят люди Тартар? Совсем другое. «Самые священные места — Тиманды — наши, — утверждают они. — Самые священные храмы „по“ наши. И палолы из Тейвели только наши слуги, которые пасут и доят священных буйволиц Тартар». Ну что же, у каждой фратрии есть свои преимущества, и поэтому будем считать их равными, пока жизнь не внесет неизбежных коррективов.
Выбрать жреца — это еще полдела. В племени всегда достаточно мужчин, опытных в уходе за буйволицами. Но кандидату в жрецы необходимо пройти испытание. Будущий жрец должен провести в одиночестве ночь в лесу. В зависимости от важности поста, на который он претендует, он обязан спать или не спать, быть одетым или голым. Чем выше жрец, тем труднее испытание. Утром испытуемый может выйти из лесу, если его там никто не успел съесть. Правда, говорят, тигры и леопарды жрецов не едят.
У ручья он должен приготовить себе кашицу из растертых листьев и воды. Для соискателей самого низшего сана жрецов — «тарвалн» — нужно взять листья дерева «мильх». Тот, кто хочет работать в «уршали», ест кору дерева «тыр». Будущий палол поглощает все в гораздо большем количестве. Испытание это не такое легкое, как может показаться с первого взгляда. Однажды Нельдоди сорвал с неказистого на вид дерева лист и протянул его мне.