Страница 85 из 86
— Ничего, скоро явятся, — авторитетно заметила Галина. — Сердцем чую. Они уже в пути.
…Бедное православное кладбище на окраине Варшавы, за чертой города. Металлические невысокие оградки, покосившиеся кресты. Неброские надгробия из недорогих материалов, редко из гранита. Тропинки — грязь непролазная. Но место хорошее, располагающее к вечному сну — вдали от дорожного шума, на краю сосновой рощицы, будто переселившейся сюда откуда-нибудь из Тверской губернии.
Они стояли возле свежего могильного холмика, осевшего по краям от первых весенних дождей, с воткнутой в изголовье металлической табличкой, на которой небрежно, черной красной были выведены имя и даты жизни покойного: «Граф Иван Федорович Нестеров. 1941 — 2001 гг.». Анита положила на могилу букет пунцовых роз: отец их любил. Теплый ветерок трепал ее русые волосы, но она не плакала, хотя держалась из последних сил. Лимонные глаза влажно блестели. Никита достал из кейса три стопки и косушку. Одну наполнил и поставил в ногах у графа, накрыв краюхой черного хлеба. Все как положено. Молча помянули человека, который так и не вернулся в Россию: она сама до него дотянулась. От водки принцесса мгновенно размякла.
— Представляешь, Ник, папа мог прожить еще пятьдесят лет.
— Радоваться надо, что есть могила. У многих и того нет.
Анита судорожно сжала его ладонь.
— Он был для меня всем, я это только теперь поняла. Музыка, любовь, мечты — все имело смысл, пока он жил. Наверное, понадобится время, чтобы привыкнуть к этому. Потерпишь?
Никита обнял ее и поцеловал в лоб.
— Я очень боялся ему не понравиться…
…Они прилетели в Варшаву три дня назад, поселились в отеле. В первый же день Никита, оставив принцессу в номере, смотался в Зомбки и, стараясь не светиться, обиняком разузнал подробности, связанные с прошлогодним преступлением. Подробности печальные: графа хоронили восемь или десять человек. Ближайшие соседи. Кто-то, правда, заказал молебен, но речей на кладбище не произносили. Зарыли и разошлись по домам. Спасибо и на этом добрым людям.
Наблюдения за домом не заметил, но это ничего не значило. Он предупредил Аниту, что им еще долго придется соблюдать меры предосторожности, но не уточнил, до какой поры. Этого и не требовалось. С того дня, как Никита вернулся в Стокгольм, у Аниты появилась манера безропотно соглашаться со всем, что он говорил, немного его удручавшая. Все-таки чувствовалось что-то болезненное в том, как принцесса покорно кивает и поддакивает.
Попрощавшись с графом, отправились разыскивать смотрителя, что не заняло много времени. За кладбищенской оградой розовел одноэтажный, нарядный, словно кукольный, кирпичный домик, возле которого копошился с граблями луноликий старичок с озорной белой прядкой на непокрытой голове. Познакомились. Степан Степанович Росляков, главный здешний управленец. Анита назвалась своим настоящим именем, но старик и сам догадался, кто они такие: видел, возле какой могилы стояли.
— Примите мои соболезнования, пани, — произнес по-русски, но с тем неподражаемым акцентом, который напоминает о прошлых веках. — Ваш батюшка был исключительной личностью. Огромная утрата для всех нас.
— Вы его знали?
— Не имел чести быть представленным лично, но являюсь горячим поклонником исторических изысканий графа. Он один из тех, кто был близок к разгадке извечной трагедии нашей несчастной родины.
— Спасибо, — поблагодарила Анита.
— В чем же заключается эта трагедия? — поинтересовался Никита.
— Если коротко, русский человек редко осознает свое высшее предназначение и потому живет с ощущением неизбежного несчастья в душе. А чего постоянно ждешь, то и приходит. Вы ведь тоже, кажется, русский?
— Бандъера росса, самый натуральный, — ответил Никита. — Но из плебейского сословия.
Старик вглядывался в них, ласково щурясь, потом неожиданно изрек:
— Вы прекрасно подходите друг другу, молодые люди.
Анита улыбнулась смущенно, а Никита уважительно пожал сухую ладонь старика:
— Я-то в этом не сомневаюсь, пусть она тоже знает.
Степан Степанович пригласил их в дом на чашку чая, они отказались. Зато договорились, что Степан Степанович присмотрит за могилкой, пока они не вернутся — несколько месяцев, не больше полугода. Он дал им адрес конторы ритуальных услуг, где они смогут выбрать все, что надо, для обустройства последнего пристанища графа и сделать заказ.
— Сошлитесь на меня, по крайней мере, не надуют.
Никита оставил двести долларов на расходы, которые смотритель принял с благодарностью. На прощанье посоветовал Никите:
— Не стыдитесь своего происхождения, юноша. Плебейское сословие в России — залог ее бессмертия. Покойный граф это отлично понимал.
Поехали на Жваньковскую, где располагалась контора. В газетном киоске продавались российские газеты — «Московский комсомолец» и «Новые известия». Никита взял обе. Прежде чем отправиться в контору, зашли в кафе, чтобы перекусить. Заказали яичницу с беконом, кофе и пирожные. Пока Анита ходила в дамскую комнату, Никита просмотрел «Новые известия». Заметку, которую давно ждал и уже не верил, что она появится, обнаружил на третьей полосе. Она называлась «Кремль сводит старые счеты или?..». В заметке рассказывалось о неприятностях, обрушившихся на одного из самых уважаемых российских олигархов Станислава Желудева. Три дня назад был проведен обыск в центральном офисе концерна «Дулитл-Экспресс», устроенный по всем правилам российской демократии. Вооруженные люди блокировали здание снаружи, часть ворвалась внутрь, напялив на себя черные маски. Через несколько часов налетчики покинули помещение «Дулитла», унеся с собой ящики с документацией и загрузив два микроавтобуса дорогостоящей офисной техникой и мебелью. Никто так и не смог толком объяснить, кто производил обыск — налоговая полиция или ФСБ. С сотрудниками концерна, проявившими излишнее любопытство, обошлись не слишком корректно, что было видно по их окровавленным лицам и переломанным конечностям. Набежавшим журналистам удалось отловить (уже на улице) молодого человека, представившегося неким пресс-секретарем господином Прошечкиным. Но и он мало в чем прояснил ситуацию, заявив лишь, что все делается в рамках закона, а что именно, пока говорить преждевременно.
На другой день Желудева вызвали в прокуратуру, где допрашивали около пяти часов, потом отпустили, взяв с него подписку о невыезде. На летучей пресс-конференции Станислав Ильич успокоил журналистов, сказав, что это все обыкновенное недоразумение, и намекнул, что отлично знает, откуда растут ноги у гнусной провокации. Но мировая общественность уже была взбудоражена очередным вопиющим нарушением прав человека. Самую разумную трактовку происходящему дал по центральному телевидению находящийся в розыске Борис Абрамович. Оказывается, в России полным ходом строится полицейское государство, и начало этому положили взрывы жилых домов в Москве, главной целью которых было возбудить нездоровые великодержавные настроения. Борис Абрамович пообещал представить вскоре новые (помимо фильма) неопровержимые доказательства того, кем в действительности является нынешний президент, коего он сам по неосторожности посадил на трон. Оправдывал он свой поступок тем, что у него не было выбора, остальные претенденты были еще хуже, достаточно вспомнить ужасного Зюганова. Напоследок Борис Абрамович с глубокой горечью предостерег россиян, что если они и дальше будут мириться с разгулом фашизма, то недалек день, когда любого из них можно будет взорвать или бросить в тюрьму.
В заключение речи автор указал на ряд блистательных реформаторов, уже пострадавших от нового режима, начиная с Собчака, которого замучили до смерти, заставляя слушать гимн Советского Союза, и Гусинского, у которого отобрали НТВ вместе с Киселевым. Автор предложил читателям самим ответить на риторический вопрос: «Кто следующий, господа?»
Никита ликующе улыбнулся принцессе, ткнул пальцем в заметку:
— Все, Аня, мина сработала. Скоро мы с тобой разбогатеем.