Церковные деятели средневековой Руси XIII - XVII вв.

Особой известностью пользовался в начале XVII в. патриарх Гермоген (1606—1612). Ставленник Васи­лия Шуйского, он всеми средствами помогал своему покровителю в борьбе с врагами, будь то отряды Бо­лотникова, шайки «тушинского вора» — второго Лже-дмитрия или регулярное войско польского короля Сигизмунда. После падения Василия Шуйского (июль 1610 г.) Гермоген мужественно выступал против поль­ско-литовских интервентов и был замучен ими в фев­рале 1612 г.

Дело   Никона

"Священство более есть царствам"

В один из самых драматических моментов «Смут­ного времени», быть может именно в те дни, когда первый патриарх Иов ехал в ссылку в крестьянской телеге, в нижегородских пределах, в семье крестьяни­на по имени Мина родился сын, нареченный Ники­той. Мог ли кто-нибудь из бедных соседей, собрав­шихся на его крестины, подумать о том, что он стоит у начала земного пути будущего главы россий­ской церкви, самого могущественного из ее патри­архов!

На всей деятельности Никона лежит глубокий от­печаток его незаурядной личности, сложившейся во­преки самым неблагоприятным, подчас драматиче­ским обстоятельствам. В детстве он не раз убегал из дома, где хозяйничала жестокая мачеха. Повзро­слев, он твердо решил посвятить себя служению бо­гу. Свою духовную карьеру будущий патриарх начал рядовым приходским священником. Со временем семья переехала в Москву. Вскоре, потрясенные смертью детей, супруги расстаются, приняв решение вступить на путь монашества. Никита отправляется на далекий беломорский Север. Этот край издавна манил смятенных людей глубоким предвечным по­коем, очевидной близостью основ мироздания — твер­ди, небес, бескрайней морской равнины. Природа Со-ловков, знаменитой цитадели северного монашества, отличалась тихой, как бы прозрачной красотой. Чут­кие души отшельников находили в ней нечто созвуч­ное Евангелию.

Среди соловецких «старцев» того времени особой известностью пользовался Елеазар. Как и знамени­тый подвижник Нил Сорский, он был приверженцем «скитского жития».

Свой скит Елеазар основал на Анзере — одном из шести крупных островов Соловецкого архипелага. Благожелательное отношение большого монастыря к скиту на Анзере зиждилось на дружбе Елеазара с тогдашними руководителями обители — игуменом Иринархом (1613—1626) и келарем Александром Булатниковым. В 1628 г., вероятно, по рекомендации Александра, ставшего к тому времени келарем Трои-це-Сергиева монастыря, советником самого царя Ми­хаила Романова (1613—1645) и патриарха Филарета (1619—1633), Елеазар был вызван в Москву. Как че­ловеку, известному отменной «святостью», ему была поручена весьма ответственная миссия: «умилости­вить» своими молитвами господа бога, упросить его ниспослать 33-летнему царю Михаилу долгожданно­го наследника престола. Уже само имя аскета — Еле­азар, в переводе с древнееврейского — «божья по­мощь», сулило надежду. Усердно помолившись, Еле­азар предсказал царской чете скорое рождение сына. Обещание «старца» удивительным образом сбылось: 10 марта 1629 г. у царицы Евдокии Лукьяновны Стрешневой родился сын. Царевича нарекли в честь «Алексея, божьего человека», память которого по церковному календарю отмечалась  17 марта.

После столь удачного «вмешательства» в жизнь царской семьи Елеазар мог рассчитывать на самые высокие посты в церковной иерархии. Однако он предпочел вернуться в свой уединенный скит на Ан­зере, который, согласно царскому указу, получил полную независимость от большого монастыря. Там, окруженный славой «чудотворца», Елеазар продол­жал свои монашеские труды.

Вот к этому-то «светилу» тогдашнего монашеско­го мира и явился в 1635 г. никому неведомый поп Никита Минов, бежавший от жестокого к нему мира.

По примеру Сергия Радонежского Елеазар имел под началом «апостольское» количество учеников — двенадцать. Одним из них и стал Никита, принявший после пострига монашеское имя Никона. Перемена имен знаменательна. Она показывает, что Елеазар хорошо понимал сильную, волевую натуру своего постриженника: Никита по-гречески — «победитель», Никон — «побеждающий».

На Анзере Никон прожил около трех лет. За это время он успел вместе со своим наставником побы­вать в Москве. «Старец» хлопотал о постройке в ски­ту каменной церкви. Правительством царя Михаила были отпущены средства, командирован опытный строитель. Однако «старцы» Спасо-Преображенско-го монастыря сменили свое былое благоволение к Елеазару на самую ярую неприязнь. Их раздражали успехи независимого Елеазара, беспокоила популяр­ность его скита, который в перспективе мог вырасти в серьезного соперника, конкурента в борьбе за де­нежные и земельные пожалования. Соловецкие ино­ки всячески препятствовали возведению на Анзере каменного собора, притесняли самого Елеазара. В конце концов он был брошен в монастырскую тем­ницу.

Все эти события заставили Никона задуматься о будущем. Он давно уже тяготился зависимостью от проницательного и своенравного Елеазара. Не сули­ла ничего хорошего и развернувшаяся тяжба с могу­щественным Соловецким монастырем. Наконец — и это, видимо, было главным — Никон, подобно многим выдающимся деятелям древнерусского монашества, вопреки заветам смирения и послушания искал са­мостоятельности и власти хотя бы в небольшом кру­гу учеников. Его манила перспектива завести соб­ственное «дело»: стать во главе монашеской общины.

Опыт учителя, Елеазара, как, впрочем, и жизне­описания многих других «преподобных», убеждал Никона в том, что самый верный путь к достижению этой цели лежит через отшельничество, строгое уеди­нение, быстро приносящее славу «святого», а вместе с ней и почитание мирян, преклонение учеников.

Летом 1639 г. Никон покидает Анзер. Карбас, на котором он плыл, направлялся в устье Онеги. Оттуда Никон перебрался в уединенный монастырь, распо­ложенный в ста верстах к югу, на живописном бере­гу Кожозера. Единственная связь с миром — своен­равная, порожистая река Кожа, левый приток Оне­ги, была непригодна для судоходства. Лишь зимой, по льду, добирались в монастырь обозы со всякими припасами и товарами.

Иногда с обозом привозили и ссыльных: со вре­мен Бориса Годунова монастырь служил местом по­стрижения опальных бояр. В отрезанной от мира обители они чувствовали себя хозяевами; привыкнув к власти, стремились подчинить себе немногочислен­ную иноческую общину.

Две собственноручно переписанные богослужеб­ные книги, составлявшие все имущество Никона, он передал монастырю взамен вклада, который требо­вался от каждого новоприбывшего. Впрочем, Никон обосновался не в самом монастыре, а в его окрестно­стях. Он начал жизнь отшельника, ревностного по­следователя анзерского подвижника. Расчет Нико­на— если, конечно, мы правильно понимаем мотивы поступков столь противоречивой натуры — оказался верным. Спустя года два после прихода на Кожозеро он был избран игуменом лесного монастыря.

Новый игумен оказался хорошим хозяином. В го­ды его управления лесной обителью (1643—1646) ее владения расширились. Царь пожаловал монастырю весьма доходное право беспошлинной торговли солью. Монастырь, не имевший прежде даже ограды, бы­стро богатеет.

В 1646 г. Никон покинул Кожозеро и отправился в Москву хлопотать о новых льготах для своей оби­тели. Он добился приема у самого царя, 17-летнего Алексея Михайловича. Эта встреча имела неожидан­ные последствия. Царь повелел Никону остаться в Москве и вскоре определил его на очень высокую в иерархическом отношении должность игумена мос­ковского Новоспасского монастыря.

Основанный Иваном Калитой в московском Крем­ле Спасский монастырь во второй половине XV в. был выведен за черту города. Ему отвели новое ме­сто на левом берегу Москвы-реки, ниже устья Яузы, в районе, где располагались древние московские «бо­гомолья»: Симонов и — на другом берегу реки — Да­нилов монастыри. Между Новоспасским и Симоно­вым монастырями находились Крутицы — резиденция митрополитов Сарских и Подонских. После распада Золотой Орды бывшие сарайские (сарские) владыки, оставшись не у дел, выполняли роль «правой руки» московских митрополитов, а затем и патриархов.