Церковные деятели средневековой Руси XIII - XVII вв.

Действия великого князя вызвали острое недо­вольство значительной части духовенства. Наиболее-авторитетным лицом церковной оппозиции был уже известный читателю игумен Сергий Радонежский. Его ближайшими сподвижниками были игумены подмо­сковных общежительных монастырей Афанасий (Вы­соцкий монастырь близ Серпухова), Федор, племян­ник Сергия (Симоновский монастырь на южной ок­раине Москвы), Иван (Высоко-Петровский мона­стырь на северной окраине Москвы), Андроник (Спасский монастырь на р. Яузе).

Церковно-политическим идеям Сергия сочувство­вали многие представители боярства. У московских «старцев» имелись единомышленники и в других кня­жествах.

Летом 1378 г. «старцы» предприняли первую по­пытку заставить князя Дмитрия отказаться от его планов относительно Митяя. Они сделали ставку на митрополита Киприана, который в 1375 г. был по­ставлен на Литву с тем условием, что после смерти: Алексея он объединит под своей властью всю митро­полию.

Фигура митрополита Киприана стараниями исто­риков и литературоведов в последние годы все ярче выступает из мрака забвения. Диапазон оценок его личности и деятельности очень широк: от «прохо­димца» до одного из крупнейших деятелей «право­славного возрождения», утонченного интеллектуала, далеко обогнавшего свое время.

Биография Киприана известна лишь в самых об­щих чертах, с большой долей предположений. Буду­щий митрополит происходил из знатного болгарского рода Цамблаков. В юности он покинул родину и вместе с выдающимся деятелем древнеболгарской ли­тературы, впоследствии патриархом, Евфимием Тырновским перебрался в Византию. Приняв монашество, Киприан долгое время жил на Афоне[74]. Здесь, в ска­листых горах над Эгейским морем, ютились десятки больших и малых монастырей. В XIV—XV вв. Афон был самым авторитетным центром православного мо­нашества, питомником высшей церковной иерархии, рассадником не только теологических, но и общест­венно-политических доктрин.

Вероятно, именно на Афоне Киприан познакомил­ся с патриархом Филофеем, пережидавшим там тя­желые времена изгнания. В 1364 г. Филофей вновь вернулся на патриарший престол и призвал Киприа-на для выполнения различного рода ответственных поручений. В ходе одной из своих дипломатических миссий Киприан сумел расположить в свою пользу литовских князей и с их помощью стал митрополи­том Киевским в декабре 1375 г.

Митрополит Алексей и его окружение, по-видимо­му, не питали к литовскому митрополиту особой вражды. Во время своего приезда в Северо-Восточ­ную Русь в 1374 г. он поразил их своими обширными познаниями, увлек головокружительными планами объединения всех сил православного мира для борь­бы с натиском мусульман и католиков. Невозмути­мых, погруженных в молчание лесных подвижников Киприан сумел заинтересовать рассказами о визан­тийском исихазме — мистическом течении, последова­тели которого путем строгого аскетизма и особого рода психофизических приемов «приближались к бо­гу». В молитвенном экстазе перед их взором вспыхи­вало ослепительное сияние — то самое, что, согласно Евангелию, окружило Христа в момент его общения с богом на горе Фавор.

Познакомившись на Афоне с учением основателей исихазма Григория Синаита и Григория Паламы, Киприан стал их последователем.

И все же московских «ревнителей благочестия» Киприан привлекал не столько как проповедник иси­хазма. Прежде всего они видели в нем энергичного политика, убежденного сторонника старых традиций в отношениях между церковью    и   великокняжеской властью. Такой человек, как Киприан, мог с успехом противостоять посягательствам московского князя на политический суверенитет митрополичьей кафедры. Успешнее, чем кто-либо другой, Киприан мог доби­ваться сохранения единства русской митрополии — одного из главных условий ее политической самостоя­тельности.

Конечно, от Киприана трудно было ожидать того московского патриотизма, который столь ярко окра­сил деятельность митрополита Алексея. Однако все понимали, что времена Алексея минули безвозвратно.

После смерти Алексея Киприан налаживает тай­ные контакты с московскими «старцами». Его соб­ственное положение к лету 1378 г. оказалось крайне 'Неустойчивым. Со смертью Ольгерда Киприан ли­шился могущественного покровителя. Другой добро­хот Киприана, патриарх Филофей, еще в 1376 г. был вновь сведен с престола. Новый патриарх Макарий враждебно относился к Киприану и готов был пойти навстречу московским требованиям относительно Митяя.

Оказавшись в политической изоляции, Киприан решился на отчаянный шаг. В июне 1378 г. он отпра­вился в Москву.

Некоторые подробности этой рискованной и в сущ­ности загадочной поездки мы узнаем из двух посланий митрополита Киприана к единомышленникам — игу­мену Сергию Радонежскому и его племяннику Федо­ру. Митрополит хотел во что бы то ни стало попасть в Москву, где он надеялся оказаться под защитой авторитета Сергия и его «старцев». Они должны бы­ли удержать князя от расправы с незваным гостем. Каковы были дальнейшие планы Киприана — можно только догадываться. Вероятно, он рассчитывал при личной встрече склонить князя Дмитрия к сотрудни­честву, к отказу от поддержки Митяя. Посредником в этих переговорах мог стать игумен Сергий.

Московский князь через своих людей узнал о на­мерениях Киприана и решил не допустить его в Мо­скву. На дорогах, по которым мог ехать Киприан, были выставлены крепкие заставы. Если верить Кип­риану, воеводы имели приказ действовать по обстоя­тельствам и в случае необходимости даже убить мит­рополита. Послы Сергия, направленные для встречи Киприана и сопровождения его в Москву, были за­держаны по приказу князя Дмитрия.

Узнав от кого-то о княжеских заставах на доро­гах, Киприан «иным путем прошел». Ему обязатель­но нужно было попасть в Москву. Но именно здесь его ожидало разочарование. Никаких решительных действий в его поддержку «старцы» не предприни­мали. Митрополит воочию убедился в своей ошибке: он переоценил влияние «старцев» на князя, их готов­ность рисковать всем.

Как это ни парадоксально, именно князь Дмитрий Иванович, воспитанием которого занимался сам мит­рополит Алексей, менее, чем кто-либо из потомков Калиты, питал уважение к «святительскому сану». Он приказал арестовать Киприана и его свиту. Мит­рополита содержали в строгом уединении, под над­зором самых преданных княжеских слуг. Опасаясь протестов со стороны «старцев» и их московских еди­номышленников, князь стремился побыстрее отде­латься от назойливого иерарха. Вечером следующего дня, пишет Киприан, «пришли, вывели меня, и я не знал, куда меня ведут — убивать или потопить?»[75].

Выдворили Киприана ночью. Конвойные, сопро­вождавшие его до самой литовской границы, были облачены в одежду, снятую со слуг митрополита. «Слуг же моих — сверх многого и злого, что с ними сделали, отпуская их на клячах разбитых без седел, в одежде из лыка, —из города вывели ограбленных и до сорочки, и до штанов, и до подштанников; и сапог, и шапок не оставили на них!» —писал Кипри­ан  в   послании  к  Сергию и Федору 23 июня 1378 г.

Это послание —великолепный образец эпистоляр­ного жанра. Болгарин Киприан в отличие от других митрополитов — выходцев из Византии свободно вла­дел русским языком и даже оставил заметный след в литературе. Местами в послании прорывается еще не остывшая, клокочущая ярость. Однако как истин­ный дипломат византийской школы Киприан не дает чувствам захлестнуть разум. Он обращается не толь­ко к двум игуменам, но и ко всем, кто «единомудрен» с ними. Послание представляет собой краткое полити­ческое «credo» Киприана. Его основные положения: незаконность возвышения Митяя; необходимость со­хранить единство митрополии;    возврат    к    старым, «доалексеевским», нормам    отношений    между   мос­ковским князем и митрополитом.

Учитывая, что послание могло попасть и в руки к князю Дмитрию, митрополит подробно развивает мысль о том, какую пользу он сам принес и еще мог бы принести Москве. Между строк читается заветная мысль Киприана: во имя «высших интересов» он го­тов забыть обиды, нанесенные ему князем, и сотруд­ничать с ним на условиях равноправного союза, но отнюдь не подчинения: «Два с половиной года я в святительстве... Не вышло из уст моих ни слова про­тив князя великого Дмитрия — ни до поставления, ни по поставлении, — ни на его княгиню, ни на его бояр. Не заключал я ни с кем договора, чтобы дру­гому добра хотеть больше, чем ему, — ни делом, ни словом, ни помыслом. Нет моей вины перед ним. На­оборот, я молил бога о нем, и о княгине, и о детях его, и любил от всего сердца, и добра хотел ему и всей отчине его. А если слышал, что кто-нибудь за­мышляет на него зло, ненавидел того. И когда мне «приходилось служить соборно, ему первому велел '«многая лета» петь, а уже потом другим.

74

 С ы р к у П. А. Патриарх Евфимий Тырновский и его время. Т. I. Вып. 1—2. СПб., 1890. С. 255.

75

 Памятники литературы Древней Руси. XIV — середина XV века. М., 1981. С. 441.