Церковные деятели средневековой Руси XIII - XVII вв.

Алексей уже давно с тревогой наблюдал за возвы­шением Митяя. Сам он почти 40 лет провел в мона­шестве, прежде чем судьба вознесла его на митро­поличью кафедру. Митяй казался ему заносчивым выскочкой, неучем в духовной жизни. Конечно, дело-было не только в личной неприязни. Алексей пони­мал, что с помощью Митяя князь собирается в корне изменить положение митрополичьей кафедры, по­рвать связь с Константинопольской патриархией. По мнению Алексея, это был гибельный для русской церкви путь.

Единственный способ противостоять планам вели­кого князя заключался в том, чтобы найти кандида­туру, способную соперничать с Митяем. И Алексей, нашел такого человека. Но прежде чем представить читателю нового героя нашего повествования, необ­ходимо сделать небольшое отступление.

Стремясь укрепить внутрицерковную дисциплину, усилить влияние религии на массы, Алексей еще в 50-е годы XIV в. задумал своего рода «монастырскую реформу». Суть ее "состояла в создании по всей Руси "сети общежительных монастырей, которые, в отли­чие от «особножительных», были бы не местом отды­ха уставших от жизни бояр и князей, а энергичными, экономически самостоятельными общинами подвиж­ников. Эти монастыри, насаждавшиеся лично Алексе­ем, став на ноги, сохраняли связь с митрополичьей ка­федрой, помнили о своем происхождении.

Своего рода «опытным полигоном» для создания новых монастырей стали малонаселенные северные районы Московского княжества. Здесь в середине XIV в. выросла первая, железная когорта основате­лей новых монастырей — суровых «старцев», фана­тично веривших в богоугодность своей миссии. Отсю­да, из Подмосковья, они разбрелись по всей Северной Руси, внедряясь главным образом там, где местные правители боялись непочтительностью к ним вызвать гнев митрополита и московского князя.

Одним из самых авторитетных основателей новых монастырей был Сергий, игумен Троицкого монастыря. Его обитель находилась в живописном месте, на холме Маковец, у подножья которого звенели две лесные речки —Кончура и Вондюга. До ближайшего селения, городка Радонеж, в котором прошло детство Сергия, было не менее 10 верст. Отец Сергия, боярин Кирилл, переселился в Радонеж из Ростовского кня­жества во второй четверти XIV в. По-видимому, Ки­рилл имел прочные связи с московской знатью. Брат Сергия Стефан долгое время жил в привилегирован­ном московском Богоявленском монастыре, был дру­жен с иеромонахом Алексеем, будущим митрополи­том. Сам великий князь Семен Иванович покрови­тельствовал Стефану. По его просьбе митрополит Феогност дал Стефану сан священника. Со временем он стал «духовным отцом» (исповедником) самого князя Семена и многих московских бояр. В Москве не забыли и брата Стефана — Сергия. В 60-е годы XIV в. он докидает свою монашескую келью на Маковце и выполняет ряд сложных дипломатических поручений московского правительства.

Этот странный посол являлся в княжеские терема в покрытой дорожной пылью старой заштопанной рясе. Своей тихой речью и неотступным пронзитель­ным взглядом он приводил в смущение самых дерз­ких и своевольных князей. За ним стояла не только московская боевая сила, не только митрополичье проклятье, но и еще что-то неведомое, нездешнее, че­го князья не понимали и потому боялись более всего. Рассказывали, что Сергию в церкви прислуживают ангелы, что ему послушны животные и птицы, что одним своим словом он может воскресить мертвого и убить живого.

В отличие от большинства тогдашних «князей церкви» знаменитый подвижник был прост и досту­пен. Речь его была бесхитростна и полна евангель­ской мудрости. В своем монастыре он требовал от братии не только суровых постов и молитв, но также постоянного физического труда. У самого Сергия с рук никогда не сходили мозоли от топора и лопаты.

Таков был человек, которому престарелый Алек­сей задумал передать митрополичью кафедру.

Предвидя возможный отказ, митрополит подгото­вил целое действо. Об этом красочно повествует «Житие» Сергия. Алексей призвал к себе ни о чем не подозревавшего троицкого игумена и торжествен­но возложил на него драгоценные митрополичьи ре­галии. Насторожившись, Сергий заметил, что с дет­ства не был «златоносцем», а уж под старость и вовсе не хотел бы им стать. Тогда митрополит от­крыто объявил, что хочет сделать Сергия епископом, а затем и своим наследником на кафедре. Сергий наотрез отказался. Митрополит стал настаивать, тре­буя предписанной канонами иноческой покорности. Однако принудить или запугать Сергия было невоз­можно. Он спокойно объяснил, что если Алексей не прекратит своих домогательств, то он, Сергий, не­медленно уйдет и митрополит его никогда более не увидит. После этого «первосвятитель» перевел раз­говор на другие темы.

Отстранив предложенный ему митрополичий кло­бук, Сергий в то же время не отказался от участия в церковно-политической борьбе. Вскоре троицкий игумен становится одним из главных действующих лиц затяжной драматической коллизии, которую со­временники назвали «мятежом на митрополии».

В последние дни жизни Алексея князь Дмитрий и бояре беспрестанно уговаривали его благословить Митяя на митрополию. Однако они смогли добиться лишь двусмысленного, похожего на насмешку отве­та: «Я не властен благословить его. Вот разве что даст ему бог и святая Богородица и пресвященный патриарх и вселенский собор»[72].

12 февраля 1378 г. митрополит Алексей окончил свой земной путь и отправился туда, «идеже несть -болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь беско­нечная». Он завещал похоронить себя не в Успен­ском соборе, где находились гробницы митрополитов Петра и Феогноста, а в основанном им Чудовом мо­настыре, у стен каменного храма во имя «Чуда ар­хистратига Михаила, иже в Хонех». Однако князь Дмитрий распорядился по-иному — «не восхотел по­ложить его вне церкви, такого великого и честного святителя, а положил его в церкви, близ алтаря, со многою честью»[73].

«Земной ангел» сошел в могилу. Но его образ продолжал жить как часть исторического наследия русской церкви. Имя Алексея, властного, сурового иерарха, управлявшего    страной    и    повелевавшего князьями, волновало воображение, служило симво­лом политических амбиций воинствующих церковни­ков. Усиление культа Алексея в тот или иной период, как правило, служило выражением теократических тенденций, никогда не исчезавших в русской средне­вековой церкви. Именно поэтому московские великие князья и цари не выказывали особого пристрастия к его памяти. Казалось бы, уже великий князь Дмит­рий Иванович немедленно после смерти Алексея дол­жен был начать хлопоты о причислении своего вос­питателя к «лику святых». Однако этого не случи­лось. Дмитрий не хотел канонизацией Алексея освящать тот порядок вещей, при котором «святи-тель» держал в своих руках и государственную власть. Были и другие препятствия на пути общерусского прославления Алексея. Слишком свежи были у всех в памяти далеко не евангельские методы деятельно­сти Алексея, слишком много людей в разных частях Руси считали его своим врагом. Канонизации меша­ло и то, что политические заветы Алексея были не­приемлемы для его ближайших наследников, выход­цев из Византии митрополитов Киприана (1381 — 1382, 1390—1406) и Фотия (1408—1431).

20 мая 1431 г. рухнули своды собора Чудова мо­настыря. При разборке завалов в Благовещенском приделе открыли гробницу Алексея и обнаружили его «нетленные мощи». Это был повод для подготов­ки канонизации митрополита. Однако тогдашний гла­ва церкви митрополит Фотий не дал хода инициати­ве чудовских монахов. Лишь 17 лет спустя, в 1448 г., первый русский автокефальный митрополит Иона организовал прославление Алексея как святого. По заказу Ионы пермский епископ Питирим, а затем и знаменитый агиограф Пахомий Серб работали над созданием «Жития» Алексея.

Прошло пять веков. В 1930-е годы здания быв­шего Чудова монастыря были разобраны. «Нетлен­ные мощи» Алексея были перенесены в кафедральный патриарший собор Богоявления в Елохове в Москве. Там, под пышной шатровой сенью, в позолоченном гробу, в мерцающем свете тяжелых серебряных лам­пад, покоятся останки того, чья жизнь была полна гнева и страстей, которые церковная легенда удиви­тельным образом переплавила в кротость и смирение.

72

 П р о х о р о в Г. М. «Повесть о Митяе». Л., 1978. Прилож.С  219

73

 Там же. С. 218.