Рассвет в ночи

  ─ Под таким ливнем ты в один миг до нитки вымокнешь!

  Темные, как сама ночь, но не как траурный шелк, уже нет... Как теплый полумрак, глаза Константина смотрели в самую Её душу. И Она даже не заметила, как губы Ее сложились в улыбку, и мелодичный, хоть и чуть хрипловатый Ее голос ответил ему:

  ─ Так что же вы, сэр, не пригласите даму под свой зонтик?

  ─ Боюсь... Боюсь, я не ношу с собою зонт.

  ─ Вы же простудитесь. Давайте...

  ─ Давай пойдем домой.

  Серый взгляд скрестился с темным, и сердце упало. Опять. Снова. Так... живо. О, дышать и не надышатся!

  ─ Заплесневели мечты

   беспечного детства,

   и просверлила луну

   моя крученая боль.

   А дальше - снежное поле.

  А парк следил за двумя бегущими людьми, и ласково гудел, подталкивая их, и радуясь, а впрочем... Парк видел много людей - так много, что и памяти не хватит. Он видел их страдания, их нежность, их страсть, их страх, их робость... Но эту пару он сохранит в особых летописях. Маленькую сероглазую Мышку и жесткого черноглазого хищника. Тех, кто жил. И тех, кто любил. По-настоящему.

  Конечно, вздумайся парку рассказать кому-нибудь об этом - никто бы не поверил. Ну... разве что черная кошка, которая аккуратной статуэткой сидела сейчас на мягком диване, слушая песни дождя и наблюдая за двумя такими разными людьми, ее хозяевами, ставшими единым целым... Наконец-то ставшими единым целым.

  Я боюсь потерять это светлое чудо,

  что в глазах твоих влажных застыло в молчанье,

  я боюсь этой ночи, в которой не буду

  прикасаться лицом к твоей розе дыханья.

  Я боюсь, что ветвей моих мертвая груда

  устилать этот берег таинственный станет;

  я носить не хочу за собою повсюду

  те плоды, где укроются черви страданья.

  Если клад мой заветный взяла ты с собою,

  если ты моя боль, что пощады не просит,

  если даже совсем ничего я не стою, -

  пусть последний мой колос утрата не скосит

  и пусть будет поток твой усыпан листвою,

  что роняет моя уходящая осень.