Страница 11 из 20
Сьюзен тоже начала раскачиваться, отчего поцелуй, то слабея, то вновь набирая силу, приобретал какое-то новое и волнующее наполнение. Она подумала: Он пробует меня на вкус. От этой мысли в ней начало просыпаться желание, и она прервала поцелуй, пока это тайное волнение не завело слишком далеко.
– С ума сойти! – сказал он.
– А ты не хочешь прийти к нам на ужин завтра вечером? – спросила она. – Мои родители будут рады с тобой познакомиться.
Еще продолжая испытывать эйфорию от пережитого волнения, Сьюзен была готова уважить просьбу матери.
– А еда домашняя?
– Самая что ни на есть!
– С удовольствием. Со дня приезда я сижу на одних замороженных полуфабрикатах.
– В шесть вечера устроит? Мы тут ужинаем рано.
– Конечно! Просто отлично! И раз уж мы заговорили о доме, наверное, мне пора тебя отвезти. Поехали.
На обратном пути они молчали, пока Сьюзен не заметила в окне своего дома на холме свет ночника, который мать всегда включала, когда ждала дочь.
Она бросила взгляд на Марстен-Хаус и спросила:
– Как думаешь, кто это там?
– Наверное, новый хозяин, – ответил Бен, пожав плечами.
– А свет не похож на электрический. Слишком желтый и слишком слабый. Скорее всего от керосиновой лампы.
– Может, просто не успели подключить электричество.
– Возможно. Но любой здравомыслящий человек сначала звонит в компанию, чтобы подключили электричество, а уж потом въезжает.
Бен промолчал, и машина завернула на подъездную дорожку к дому Сьюзен.
– Бен, – неожиданно спросила она, – а твоя новая книга – про Марстен-Хаус?
Он засмеялся и поцеловал ее в кончик носа.
– Уже поздно.
– Я вовсе не собиралась ничего выпытывать, – улыбнулась Сьюзен.
– Все в порядке. Может, в другой раз… когда будет светить солнце.
– Ладно.
– Тебе действительно пора. Так завтра в шесть?
Она посмотрела на часы и поправила:
– Сегодня в шесть.
– Спокойной ночи, Сьюзен.
– Спокойной ночи.
Сьюзен вылезла из машины, добежала до порога и, обернувшись, помахала рукой на прощание. Перед тем как войти в дом, она добавила в заказ молочнику сметану. Если на ужин запечь картофель, то сметана точно придаст трапезе изысканности.
Она еще немного постояла у двери, разглядывая Марстен-Хаус.
Оказавшись в своей маленькой, похожей на коробок комнате, Бен не стал включать свет и, раздевшись, улегся голым на кровать. Хорошая девушка. Первая хорошая девушка, которая ему встретилась после смерти Миранды. Он надеялся, что не пытается сделать из нее вторую Миранду: это было бы несправедливо по отношению к ней и слишком больно для него самого.
Устроившись поудобнее, Бен закрыл было глаза, но, прежде чем уснуть, приподнялся на локте и бросил взгляд в окно поверх пишущей машинки и тонкой стопки страниц с рукописью. Осмотрев предложенные Евой комнаты, он выбрал именно эту, потому что вид из нее был прямо на Марстен-Хаус.
В окнах по-прежнему горел свет.
В ту ночь Бену впервые за все время пребывания в Джерусалемс-Лоте приснился тот самый страшный сон. Причем с той необыкновенной яркостью, с которой снился в кошмарные дни после гибели Миранды в автокатастрофе. Бег по коридору, пронзительный визг открывающейся двери, омерзительный взгляд опухших глаз висящего в петле человека, который сам собой разворачивается к двери… И волна неописуемой паники…
Которая переходит в настоящую агонию, когда дверь захлопывается!
Глава третья
Город (I)
Город просыпается быстро – работа ждать не будет. Хотя солнце еще не показалось и землю окутывает тьма, город уже начинает свой новый день.
Четыре часа утра.
Сыновья Гриффена – восемнадцатилетний Хэл и четырнадцатилетний Джек – с двумя наемными рабочими приступили к дойке. Коровник буквально сверкал чистотой и белизной. Ближе к середине вдоль безупречно чистых дорожек перед стойлами был проложен облицованный цементом желоб поилки. Хэл включил рубильник, открыл клапан, и помещение наполнил ровный гул насосов, качавших воду из двух артезианских колодцев.
Угрюмый по натуре и не блещущий умом Хэл сегодня был особенно мрачен. Вчера вечером они с отцом снова поругались. Хэл хотел бросить школу. Он ее просто ненавидел! Ненавидел за скуку, за необходимость сидеть в классе по пятьдесят минут на каждом уроке. Он ненавидел все предметы, исключая разве что уроки труда. Его сводили с ума и английский, и идиотизм истории, и непостижимость математики. Но больше всего его бесила бессмысленность всех этих знаний. Коровам было все равно, грамотно ты выражаешься или нет, им было наплевать, кто командовал этой чертовой армией в битве на Потомаке во время Гражданской войны! А что касается математики, так и сам папаша не сможет прибавить две пятых к одной второй, даже если от этого будет зависеть его собственная жизнь. Для расчетов он держал бухгалтера. И чего ради такие мучения? Вон бухгалтер: закончил колледж, весь из себя такой умный, а вкалывает на неуча вроде его отца! Отец всегда говорил, что успех бизнеса заключается не в учености (а производство молочных продуктов было таким же бизнесом, как и прочие), а в знании людей. Отец любил разглагольствовать о чудесах образования, а у самого за плечами было только шесть классов школы! Он ничего не читал, кроме «Ридерз дайджест», а ферма приносила целых шестнадцать тысяч в год! Знать людей! Уметь с ними общаться и справляться о здоровье жен, помня их по именам! Хэл знал людей. Они делились на два вида: тех, кем можно помыкать, и тех – кем нельзя. Причем первых было раз в десять больше.
А его отец, к сожалению, относился к последним.
Хэл обернулся к Джеку, который неторопливо накладывал вилами сено в кормушку первых четырех стойл. Вот уж настоящий книжный червь! Папочкин любимчик! Дерьмо!
– Давай шевелись! – крикнул он. – Не спи на ходу!
Открыв склад, Хэл вывез первый из четырех доильных аппаратов: на блестящей поверхности из нержавейки отразилось его перекошенное злобой лицо. Чертова школа! Да будь она проклята! Перспектива провести там еще целых девять месяцев была равносильна заточению в могиле.
Половина пятого утра.
Плоды вчерашней вечерней дойки, пройдя обработку, отправлялись в город, но не в гальванизированных стальных контейнерах, а в картонных упаковках с красочной этикеткой «Молочное хозяйство “Слюфут-Хилл”». Отец Чарлза Гриффена продавал молоко под своей торговой маркой, но теперь это было невыгодно. Крупные хозяйства подмяли под себя мелких производителей.
В западной части города продукцию «Слюфут-Хилл» доставлял потребителям Ирвин Пьюринтон, чей ежедневный маршрут начинался с Брок-стрит (которую в городе чаще называли Брок-роуд или просто Стиральной доской). По ней он добирался до центра и возвращался обратно уже по Брукс-роуд.
В августе ему исполнился шестьдесят один год, и пенсия уже перестала казаться несбыточной реальностью. Его жена – настоящая стерва по имена Элси – умерла в 1973 году, и уход из жизни стал единственным благим деянием, которое она сделала для него за все двадцать семь лет супружеской жизни. Ирвин с нетерпением ждал выхода на пенсию, чтобы прихватить с собой дворняжку по кличке Док и переехать в Пемаквид-Пойнт. Там он собирался каждый день спать до девяти утра и ни разу больше не встречать восход солнца.
Остановившись у дома Нортонов, он перегрузил в корзинку их заказ – апельсиновый сок, две кварты молока и дюжину яиц. Когда он выбирался из машины, колено отозвалось приступом боли, но не сильной. День начинался хорошо.
К обычному заказу миссис Нортон была сделана приписка аккуратным почерком Сьюзен: «Пожалуйста, добавьте еще маленькую упаковку сметаны. Спасибо».
Пьюринтон вернулся за сметаной, размышляя, что сегодня, очевидно, всем понадобится что-то необычное. Сметана! Однажды он ее попробовал, и его чуть не вырвало!