Страница 60 из 60
В Миссисипи, на берегу великой реки я набрел на развалины Виндзора. Ничего теперь не осталось от этого огромного дома, кроме высоких, увитых диким виноградом колонн. По всему Югу разбросаны такие изысканные, таинственные развалины, наполненные смертью, отчаяньем и призраками. И всегда в красивейших местах, словно захватчик, целя в жизненно важные центры, наносил удар также по гордости и надеждам жертвы. И непременно начинаешь размышлять о том, что нужно было уберечь эту страну обетованную от ужасов войны, потому что в наших южных штатах рождалась культура, названная «рабовладельческой», которая успела показать нам только первые яркие цветы. Мы знаем, что завещали миру рабовладельческие культуры Индии, Египта, Рима и Греции. Мы с благодарностью приняли это наследство; мы не отвергли с презрением дара, «рожденного в грехе и несправедливости». Редкий человек, глядя на сокровища древности, подумает о том, какой чудовищной ценой за них заплачено. У кого хватит смелости и дурости, стоя перед этими чудесами, подаренными нам прошлым, провозгласить: «Да лучше эти штуки вообще не существовали бы, чем хотя бы один человек лишился неотъемлемого права на свободу!»
Кто знает, какая красота и блеск могли бы родиться из таких зернышек, как Чарлстон, Саванна, Новый Орлеан! Однажды, читая давнюю книгу о путешествиях, я наткнулся на страницы о мертвом городе Пагане, древней столице Бирмы, и был потрясен. «Белея, как кости подлунным светом, лежали перед нами развалины того, что некогда было главным городом Бирмы, пять тысяч ступ, пагоды, храмы, воздвигнутые начиная со 180 года и раскинувшиеся на сотню квадратных миль… Говорят, что в дни расцвета Пагана невозможно было сосчитать количество пагод, усыпальниц, монастырей; даже теперь видны следы по крайней мере пяти тысяч этих сооружений. Почва так густо усыпана ими, что нельзя пройти и трех футов, чтоб не наткнуться на какой-нибудь священный предмет, изделие искусных рук мастеров Пагана».
Сомнительно, чтобы этот континент когда-либо завещал миру нечто подобное бессмертному величию священных городов Индии. Скальные жилиша на Юго — Западе — вот, пожалуй, единственная рукотворная вещь в Америке, которая может расшевелить в человеке эмоции, отдаленно напоминающие те, что руины других великих народов вызывают в путешествующем. Бродя по Эйвори-Айленд в Луизиане, я наткнулся на грандиозную статую Будды, привезенную из Китая и укрытую под стеклянной клеткой. Потрясающее зрелище представляло собой это ее обрамление. Оно доминировало над ландшафтом, который сам по себе был трудно поддающимся описанию произведением искусства. Эйвори-Айленд — экзотический кусок земли в центре округа Акадия. На Эйвори-Айленд находится соляная шахта, интерьер которой словно скопирован с убранства сказочных дворцов из «Тысячи и одной ночи». Бамбуковая роща на Эйвори-Айленд устилает землю солнечными бликами так, что сразу же возникают ассоциации с прозрачным ореолом «Пеллеаса и Мелисанды»[56]. А птичий заповедник на Эйвори-Айленд вызывает мысли о пурпурных страницах Уильяма Хадсона. Эйвори-Айленд — это пристанище всего экзотического и волшебного. И посредине этого обширного, превратившегося в джунгли сада недвижимо и непроницаемо покоится на отлогом возвышении чеканный образ Будды, созданный восемью или девятью веками раньше в Китае. Если кто-то наткнется неожиданно на небоскреб, превышающий в два раза «Эмпайр-стейт-билдинг», он, наверное, удивится меньше, чем при виде этого безмолвного могучего изваяния, властвующего над переплетением ветвей, корней и неба, которое называется Эйвори-Айленд. Почти угнетающую отрешенность и спокойствие излучает массивная фигура Будды. И окрестности, как бы соблазнительно они ни смотрелись, в присутствии этого идола становятся почти такими же хрупкими, как бренные и ненужные ему стеклянные стены. Уравновешенность и безмятежность фигуры вызывает уверенность в бесцельной недолговечности. Земля Луизианы кажется больше, чем когда-либо, неспокойной, возбужденной, чреватой жизнью, которая обречена расцвести и сгнить. Где бы ни стояло солнце, тень Будды лежит соразмерно и четко, тяжко и величественно, как бы устанавливая с безупречной точностью крайние пределы надежды, желания, отваги и веры.
На старом Юге отыщутся тысячи подобных уголков, о которых можно только мечтать. Вы можете сидеть на скамейке крохотного парка Конфедератов, или валяться на береговом валу, или всматриваться с крутого обрыва в поселок индейцев — воздух будет мягким, спокойным, благоухающим, мир покажется спящим, но атмосфера заряжена магическими именами, судьбоносными событиями, изобретениями, исследованиями, открытиями. Рис, табак, хлопок — лишь из этих трех элементов Юг создал великую симфоническую поэму человеческого труда.
И все это кончается. Рождается новый Юг. Старый Юг выкорчеван. Но зола еще не остыла.
56
Романтическая драма М. Метерлинка, положенная на музыку К. Дебюсси.