Страница 91 из 98
* Смотри его «Поиски старого и нового», Лондон, 1913. — Примеч. авт.
** Совершенно марксистский язык, за исключением терминологии! — Примеч. авт.
Позвольте мне процитировать еще одно место, потому что именно там я вижу связь между невысказанной философией Буфано и древним учением метемпсихоза, о котором говорит автор...
«Согласно этому возвышенному символу веры, главные уроки земного существования сводятся к неразделимости жизни одного человека и бытия в целом, и, посредством этого, возможности для каждого единичного существования наслаждаться союзом с Божеством. Эта более высокая судьба включает в себя как свободу, так и необходимость. Свобода состоит в том, что человек волен изменять свои личные взгляды по мере изменения обстоятельств жизни, которая неизбежно связана с бытием в целом. Вместо того чтобы смотреть на жизненные обстоятельства как на досадные препятствия и вредные ограничения, мы видим в них вечно новые возможности и быстрейший путь к себе; нам следует принимать их радостно, как вечно меняющиеся оттенки предначертанной нам судьбы. Ведь эти изменения помогут нашей единичной любви и воле слиться со всеобщей любовью и волей, и мы водно и тоже время обретем нашу собственную высшую судьбу и соединимся с остальными — и тем самым сознательно поможем исполнению Божественного промысла».
Эта целостная концепция жизни, распространенная в древних восточных учениях, а также лежащая в основе астрологии, выражает более адекватно, ярко и значительно отношение человека к миру, чем это делают наши современные социальные, этические и метафизические школы. Я это подчеркиваю потому, что Буфано, являющийся могучей личностью, Буфано, обладающий столь сильным социальным сознанием, Буфано, в характере которого так много противоречий, может быть понят только с позиций более высокой, всеобъемлющей философии жизни. Неправильно видеть в нем лишь бесстрашного человека — фанатика, или бунтаря, или потенциального лидера, или просто художника, который из-за излишка темперамента и таланта бросается от одного вида деятельности к другому. У Буфано есть качества, свойственные людям античности, для которых мир был един, а жизнь имела смысл. Подобно им, он воспринимает действительность как сиюминутную и трансцендентную одновременно. Активность и пассивность его натуры слиты воедино, и одно не противоречит другому. Можно сказать, что Буфано никогда не спит. Он человек, чье сознание работает в режиме, неведомом не только рядовому человеку, но и выдающимся людям. Его сны не похожи на обычные сны, отличаются они и от праздных мечтаний. Его сны слиты со всепроникающей, вечной реальностью — основой всех основ. Он не ставит подпись под скульптурой не из ложной скромности, а потому, что искренне верит в божественную природу творчества, в то, что он, Буфано, всего лишь инструмент в руках Творца, и в то, что через тысячу или две тысячи лет станет не важно, кто создал эти произведения — он, Бенджамин Буфано, или кто другой. Для него важно лишь одно: чтобы и тогда люди получали от них радость, чтобы его творения вдохновляли и стимулировали творчество других. Что же до наших дней, то Буфано всегда узнает свою работу: его душа живет в каждой линии, в каждом контуре, в мягкой, обтекаемой форме. В каждой его скульптуре можно видеть неподражаемое, подчас комичное смешение противоположных начал, такое характерное для поэта и метафизика, мечтателя и деятеля, новатора и традиционалиста. Если монументальные творения Буфано серьезны, выразительны и величественны, то более мелкие скульптуры (в основном из животного мира) говорят о его озорной фантазии, математическом уме и воображении, граничащем с магией. Окажи ему власти поддержку, Буфано за оставшиеся годы создал бы настоящий пантеон скульптур, которые выразили подлинный живой дух нашего времени. Для людей будущего эти произведения были так же понятны и вечны, как для современных людей — египетская, ацтекская, китайская или индийская скульптура.
Бесспорно, что в стране вроде нашей, где в области эстетического все делается вслепую, велика потребность в таком скульпторе, как Буфано. Из всех наших скульпторов Буфано, похоже, один обладает видением, способным охватить потребности нации, видением, которое смотрит на настоящее сквозь призму будущего. Некоторые занимательные истории, которые он привозит из своих путешествий по свету и которые много говорят как о его подлинной страсти, так и о широте души, связаны с архитектурой. Его описания храмов Индии, Бирмы, Явы, Сиама, Кохинхина вызывают в памяти яркие страницы из «Истории искусств» Эли Фора. Слушая Буфано, проживаешь заново величайшие исторические эпохи, времена духовного и эстетического роста человечества, где все кажется огромным. Соперничать с сокровищами античности могут только великие европейские соборы. В Америке нет ничего, что могло бы сравниться с этим взлетом духа — ни в великолепии, ни в величии замысла, ни в исполнении. Наши небоскребы — самые настоящие гробницы для бездушных автоматов, создания породившего их уродливого духа. В Америке не найти город, кроме Вашингтона, который проектировался бы для благоговейного созерцания воплощенной красоты. Но на что сегодня похож Вашингтон? А статуи и монументы, разбросанные по всей стране, давно уж пора выбросить на свалку. Живая нация, осознающая свою роль в истории, постаралась бы, чтобы все ее крупные художники взялись одновременно за такую значительную работу, что всей жизни не хватило бы на нее. Сейчас надо готовить то, что принесет плоды через сто или даже пятьсот лет.
Буфано — именно тот человек, который может мобилизовать все наши потенциальные художественные возможности, который способен подготовить подобную широкую акцию, пробудить народное сознание, воодушевить законодателей, победить наших скованных инерцией критиков и власти. В нем есть нечто от да Винчи, Микеланджело и Лоренцо Великолепного. И эта уникальная личность, этот человек во всем блеске таланта и удивительных возможностей заточен, можно сказать, в помещении Пресс-клуба Сан-Франциско, откуда иногда выбирается, чтобы повоевать с разными ничтожествами. Перед нами человек, у которого просто руки чешутся — так ему не терпится создать что-нибудь великое, но вместо этого его вынуждают заниматься пустяками. Перед нами человек, способный высечь монументы высотой шестьдесят футов из самых твердых материалов, и этот человек, чтобы не потерять форму, вынужден сидеть в небольшой комнате и вырезать миниатюрные фигурки. Перед нами человек, который может гигантское мамонтово дерево превратить в полную драматизма фигуру святого Франциска, но кто даст ему это мамонтово дерево, кто отведет ему место для монумента? Перед нами человек, который, начав работать с нержавеющей сталью, может доказать ее производителям, что при помощи киянки, мастерства и большого напряжения сил из этой стали можно изготовить вещи, для создания которых, по их мнению, она не годится. Перед нами человек, который, бросив вызов традиции, берет самый твердый гранит и нержавеющую сталь и создает из сочетания этих материалов произведения нетленной красоты, которые еще будут оценены по достоинству.
В Америке повсеместно и в каждом отдельном штате идут расточительные траты — материальных ресурсов, рабочей силы, национального гения. На примере Буфано эти потери поразительно наглядны. И дело не только в том, что его творения скрываются от народа, теряются или используются не по назначению, и не в том, что в ответ за свои труды он получает презрение, глумление и насмешки, и даже не в том, что его драгоценные силы тратятся на бесплодную борьбу с косностью, — величайшее преступление состоит в том, что его возможности не признаны и не востребованы, а завтра среди нас другой Буфано может и не отыскаться. Буфано не рождаются каждый день. Конечно, у нас всегда будут скульпторы, но не такие, как он. Буфано принадлежит нашему времени и наделен его духом. Его не испугает ни одна идея, какой бы великой она ни была, ни одна мечта — пусть и самая грандиозная. Он не из тех, кто говорит: «Нет! Это невозможно!» Он говорит: «Да!» Он говорит: «Приступим сейчас же!»