Вспоминать, чтобы помнить

Через несколько столетий о нем будут говорить как о человеке, вступившем в единоборство с твердыми материалами. Через несколько столетий его провозгласят человеком монументального видения. У Буфано действительно масштабное зрение, это все признают. Слишком масштабное для большинства людей — вот в чем трагедия. Те, кто завидует ему и клевещет на него, называют Буфано зазнайкой. Но они никогда не заглядывали в его душу. Эти лилипуты не понимают: все, чего настойчиво добивается Буфано, можно осуществить уже в наше время. Глядя на Буфано, стоящего рядом с огромной глыбой, которую он готов рассечь, так и хочется крикнуть: «Но это невозможно]» Маленький человек — и материал необыкновенной прочности, огромная бесформенная глыба. Какое же терпение, какой напор, какая стойкость нужны, чтобы справиться с этим! Какая любовь! То, что он работает вдвое больше обычного рабочего, сущая правда. Но это нам почти ничего не говорит. Сущая правда и то, что за один день он иногда приканчивает с десяток инструментов. Но и это почти ничего нам не говорит. Для нас важно, что он ищет, что пытается извлечь на свет. Короче говоря, смысл его деятельности в том, чтобы создавать произведения, передающие высшую красоту, а также истину и чистоту, и достигать этого с помощью простейших средств. Согласно эстетическим взглядам Буфано, простота является тем же знаком целостности, каким для древних евреев был монотеизм. Речь здесь идет, конечно же, не о детской простоте, хотя дети часто живее реагируют на его работы, чем взрослые. Это простота, обретенная постоянным созерцанием и железной дисциплиной. Это простота святого, который сам далеко не простой человек. По тонкому обращению с формой Буфано сравнивают с Эйнштейном. Между двумя современниками действительно есть нечто общее: один — мастер абстрактного, другой — конкретного*, но обоим свойственно открывать людям истину.

* Игра слов: concrete (англ.) имеет еще одно значение — «бетон».

Статую святого Франциска, изваянную Буфано из черного гранита и сейчас находящуюся на одном из парижских складов, Роджер Фрай назвал «самой значительной скульптурой за последние пятьсот лет». Все монументальные работы Буфано революционны — они будоражат и волнуют воображение не меньше самых сложных теорий Эйнштейна.

Творение гиганта должно стоять на открытом, большом пространстве, чтобы быть сродни духу, давшему ему жизнь. Некоторые из скульптур Буфано настолько внушительны, что могут царить над целыми городами; другие так выразительны, что их можно ставить посреди пустыни, где они будут пребывать в вечном союзе со стихиями и творениями воздуха; а вокруг некоторых могут вырасти новые города, заселенные мужчинами и женщинами, чьи взоры обращены в будущее. Но вместо этого с его скульптурами связаны постыдные истории пренебрежительного к ним отношения, безразличия, презрения и даже воровства и вандализма. Буфано не всегда знает, где находятся некоторые величайшие его работы, что с ними случилось и в каком они состоянии. Иногда толком не известен владелец. Вокруг этого величайшего из американских скульпторов витает, наподобие ауры, легенда о гонениях на него и мученичестве. Буфано стал национальной проблемой. Куда бы он ни приезжал, там тут же вспыхивают споры, разгораются битвы. Он как бы постоянно находится в центре циклона.

Сам Буфано — спокойный, сдержанный, скромный человек. Он из тех людей, которые всем сердцем стремятся принести людям мир и покой. Но, будучи исключительно творческим и деятельным человеком, подкрепляющим действие словом, а слово поступком, человеком правдивым, честным и чистым, как полевой цветок, он не может не порождать споров. В Буфано нет ничего загадочного, как думают некоторые. Он выглядит белой вороной среди нас, потому что живет в своем мире. Он верит в то, что говорит, и всегда говорит то, что думает. Если вы идете на компромисс или тянете время, вы автоматически выпадаете из круга его общения. Сам Буфано не рвет с людьми. Он принимает всех, его инстинктивным порывом является стремление обнять весь мир, всех людей, примирить все мировоззрения. Но при этом у него специфический взгляд на вещи, собственная манера улаживать дела — самая достойная и эффективная манера: делать это просто и прямо. Он не хочет просто изображать, он хочет воплощать, реализовывать, олицетворять. Если у него есть какой-то интерес к политике, то он сводится к желанию, чтобы навсегда покончили с политическими махинациями. Если есть какой-то вкус к лидерству, то только на первое время, чтобы указать направление и показать другим, как надо конкретно воплощать этот проект. Он не карьерист — он генератор активности. В отличие от современных генералов, руководящих военными действиями с почтительного и безопасного расстояния, Буфано всегда на передовой, всегда в авангарде — открыт и готов принять первый удар. В прошлом к нему относились как к «гласу вопиющего в пустыне», теперь же он стал силой, с которой нельзя не считаться, — не только в искусстве, но и в жизни. Для него же искусство и жизнь едины. Он трудится, чтобы очистить музеи, а не заполнять их. Он борется за то, чтобы вывести искусство на улицы, чтобы оно постоянно присутствовало в нашей каждодневной жизни. В этом его ересь, за это его преследуют и осуждают. Его желание сделать искусство частью нашей жизни вызывает подозрение; а из-за его убеждения, что художник должен пользоваться плодами своего труда, в нем видят подстрекателя.

«Трудности, испытываемые при работе с твердым камнем или металлом, будят воображение», — говорит Буфано. Он поведал нам, как работа с этими материалами укрепила его в поисках чистой формы. В каком-то смысле Буфано сам стал походить на твердые материалы; в каком-то смысле он работает над собой так же героически, как над гранитом, порфиром и нержавеющей сталью. Внутренние и внешние очертания его личности представляют собой простые плавные линии, открывающие нам человека поразительной чистоты. Многочисленные стычки с миром отшлифовали его, огонь страстей закалил, он стоит на прочном фундаменте, готовый выдержать любые испытания, любую критику. Его потребности очень скромны, все его пожитки укладываются в один бумажный пакет. С другой стороны, в своей работе он использует только самые лучшие материалы, не обращая внимания на их дороговизну. Чтобы осуществить свои проекты, обычно монументальные, ему приходится напрягать весь свой ум, волю, воображение. Иногда он встречает сопротивление. Битва Буфано с обществом вызывает в памяти старую историю о паутине и скале. Скала огромная, несокрушимая, прочная; паутина цепкая, сковывающая, удушающая. Скала знает свою силу, вся она — как кристаллизованная воля. Паутина же равнодушна, у нее нет никаких позитивных качеств, кроме сомнительного преимущества быть помехой другим.

Стремящийся докопаться до сути вещей Буфано поневоле тревожит нечто хрупкое, невидимое, неуловимое, что не дает развалиться нашему прогнившему обществу. Когда он начинает действовать, общество сотрясается, как медуза. И, подобно медузе, оно всегда реагирует одинаково, обхватывая возмутителя спокойствия цепкими жалящими щупальцами. Непроизвольно вызываемые Буфано волнения и беспорядки — свидетельства его живой натуры. Большинство людей, пытаясь улучшить положение вещей, не затрагивают их сути и просто кое-что подправляют. Но Буфано с резцом в руке пробивается к живому, болевому центру. Будь наше общество хрупким, тонким механизмом, такой образ был бы нелестным для скульптора, в природе которого нет ничего грубого, жестокого или бестактного. Напротив, нет на свете человека более впечатлительного и чуткого, более нежного, доброжелательного и благодарного. Но наше общество на сегодняшний день совсем не похоже на хорошо отлаженные швейцарские часы. Буфано это знает. Он знает: если тебе удалось что-то сделать, надо звонить в парадную дверь, а если тебе не открывают, надо ее выламывать. Не для того работал он всю жизнь с твердыми материалами, чтобы его одолела какая-то медуза. Когда Народному симфоническому оркестру в Сан-Франциско потребовался дирижер, он самолично полетел в Лондон и вернулся вместе с сэром Томасом Бичемом. Он собрал двести пятьдесят тысяч зрителей на торжественное открытие выставки работ сан-францискских художников под открытым небом, что принесло городским художникам более десяти миллионов долларов, практически ничего не получив за это сам — даже благодарности. Когда предложили воздвигнуть достойный памятник покровителю города святому Франциску, — памятник, который заставил бы померкнуть отвратительную Башню Койт на Телеграфном холме, Буфано вынудил отцов города купить участок под статую в Твин-Пикс. Я был там как-то вместе с Буфано, чтобы взглянуть на панораму. Есть земля, есть прекрасный вид — город, раскинувшийся внизу во всем великолепии, — но где же статуя добродетельного святого Франциска? Опять все те же скала и паутина. На этот раз, похоже, паутина побеждает. Похоже, говорю я, потому что битва все еще продолжается, потому что паутина только на вид прочна.