Страница 60 из 148
Народничество, конечно, сдавалось не сразу. В начале XX столетия оно отрыгнулось новым, организованным террором в лице Боевой организации Партии социалистов-революционеров.
Правда, несколько лучше поставленное дело политического розыска, по сравнению с совершенно наивной и беспомощной русской политической полицией прошлого века, помогло сокрушить деятельность этой Боевой организации в несколько лет.
Как повели себя наши марксисты в этом вопросе? С возникновением террора со стороны организованных народников и их «последышей» - со-циалистов-революционеров возник спор о тактике террора. Марксисты, на словах и в теории, были против террора. Эти споры происходили главным образом в течение 1902-1903 годов. Суммируя доказательства против террора, марксисты говорили: «Химия взрывчатых веществ не может заменить массы». К тому же периоду относятся попытки к созданию централизованной социал-демократической партии. Для проведения этих попыток в жизнь была создана за границей марксистская газета «Искра», поставившая задачей сформирование централизованной организации профессиональных революционеров, связанной железной дисциплиной действия. Тогда же появилась изданная в Женеве брошюра Ленина «Что делать?», посвященная тому же вопросу86.
Организация «Искры» строила новую партию или, вернее, строила по-новому партию из разрозненных социал-демократических организаций и группировок. Главные «искровцы» были «интеллигенты», но это были именно те практики революции, которые сумели в различных местах России завязать связи с «сознательными» рабочими и через них с более широкими рабочими массами. Как известно, уже на II съезде партии87 «искровцы» разделились в свою очередь. Раздел пошел по линии «твердых» и «мягких». Раздел указал на разницу в подходе, в решимости, в готовности идти до конца.
Ленин был всегда «твердый»; Мартов - «мягкий». Даже Троцкий одно время считался «мягким». «Твердые», или «твердокаменные», все более овладевали симпатиями рабочих масс; «мягкие» владели умами марксистской
ГЛАВА III В САРАТОВЕ (I) мемуарах
интеллигенции. Поэтому первые более успешно воздвигали нелегальные организации в России. Так, например, в Киеве они устроили, примерно к 1904 году, нелегальную типографию, продержавшуюся несколько лет, несмотря на отчаянные усилия местных жандармских властей к ее ликвидации.
Широко известный Красин, бывший тогда молодым инженером и входивший в состав членов большевистского центрального комитета, имел в своем распоряжении большую, хорошо оборудованную подпольную типографию на Кавказе. В 1905 году Красин помимо общего участия в работе партии руководил наиболее опасными «предприятиями»: боевыми дружинами, приобретением оружия, заготовлением взрывчатых веществ. Из этого примера можно заключить, как быстро менялось «марксистское» отношение к террору.
Красин вообще чрезвычайно типичная фигура русского анархического настроения интеллигента. Он то принимал марксизм как средство для выдвижения на политической арене, то становился в ряды активных сторонников революционного отрицания капитализма; закончил же свою жизненную карьеру послушным выполнителем указаний Ленина, в то же время сомневаясь в октябрьской авантюре. Такой же типичный пример шатавшегося русского интеллигента представляет также небезызвестный инженер Кржижановский. В Самаре в 1902 году был сосредоточен «внутренний» штаб «Искры»88. Во главе его стоял, под конспиративной кличкой «Коэр», инженер Кржижановский, будущий председатель большевистского Госплана. Он и его жена были друзьями Ленина по социал-демократической работе в Петербурге в 1894-1895 годах и по ссылке. После 1905 года он отошел от партийных дел, заняв видное место в промышленном мире. Вернулся в партию снова только в 1918 году.
Не могу не остановиться на еще одном любопытном примере сотрудничества представителей русской интеллигенции с профессионалами революции. В 1905 году, когда Льву Троцкому понадобилось по партийным делам проехать из Киева в Петербург, тот же Красин, у которого было множество связей и знакомств, снабдил его «явкой» к Александру Александровичу Литкенсу, старшему врачу Константиновского артиллерийского училища, жившему тогда в стенах этого военного учебного заведения. В этой квартире на Забалканском проспекте, в здании училища, Троцкий не раз скрывался в тревожные дни 1905 года. Тогда он жил по паспорту помещика Викентье-
мемуарах
ва, а ранее ему приходилось приезжать в Россию из-за границы по паспорту прапорщика Арбузова.
К истории социал-демократических извилин в России надо еще добавить, что ко времени моего приезда в Саратов в 1906 году произошло временное объединение двух фракций, просуществовавшее недолго и к 1907 году давшее снова глубокую трещину.
В социал-демократических организациях Саратова рознь никогда не прекращалась. Фактически деятельность проявлялась только сторонниками большевистской фракции; с ними мне и пришлось бороться. Меньшевики объединялись в Саратове вокруг признанного своего лидера - адвоката и редактора одной из местных газет Топуридзе. Несколько позже, уже в 1908 году, мне представился случай обезвредить этого лидера несколько необычным приемом. Забегая немного вперед, расскажу об этом тут же.
Топуридзе был очень популярен в Саратове, да и вообше в Поволжье. Левый, прогрессивный общественный деятель, публицист и в то же время лидер меньшевистского подполья, Топуридзе был не так легко уловим в своей противоправительственной деятельности. Уловил я его на «женском вопросе». Топуридзе пользовался успехом у женщин. Ему тогда было лет около сорока пяти. Типичная кавказская наружность, черная борода, жгучие глаза и довольно красивое лицо, при умении говорить и «левых» взглядах, создавали ему успех в местных женских кругах, и притом не только «левых». Через свою агентуру я узнал, что Топуридзе затеял роман с женой одного видного местного чиновника, очень приличного человека, несомненно правого по убеждениям. Вместе со своей женой он бывал часто в домах местных жандармских офицеров, где я сам встречался с ним. Встречался я с ним и на приемах у губернатора. Жена его, отцветающая блондинка, была недурна собой. У них было двое или трое детей. Словом, казалось бы, типичная тихая и счастливая семья. Но блондинка не могла устоять пред соблазном восточной красоты. Я проник в этот роман благодаря тому, что мои филеры заметили как-то Топуридзе в то время, как он глубоким вечером, в темноте, с соблюдением некоторых предосторожностей, вошел, отпирая дверь своим ключом, в крохотный полуразвалившийся домик в одном из самых тихих уголков Саратова. Филеры на очередном докладе рассказали мне о замеченном ими, как им показалось, «конспиративном» заходе в этот домик Топуридзе. Я установил за домиком наблюдение, вскоре выяснилось, что в указанный домик, почти одновременно с Топуридзе, является какая-то дама,
Poccuif^^e мемуарах
прилично одетая, и после некоторого пребывания там оба разновременно удаляются. Дама, по установке, оказалась женой того самого чиновника, о котором я сказал выше, и вместе с тем моей знакомой. Одно время я готов был заподозрить ее в содействии революционной деятельности Топуридзе, но один из моих секретных сотрудников, хорошо знавший все и вся в Саратове, объяснил мне, что в этих свиданиях кроется только роман.
Однако в этом романтическом объединении «левой» и «правой» стороны имелось некоторое неприятное для местной власти опасение: дама, столь неразборчивая в своих романах, бывала в самых правых кругах и в семьях жандармских офицеров. Она невольно могла слышать разговоры на темы, «не подлежащие оглашению». Могла она услышать кое-что и о Топуридзе и могла, конечно, передать ему то, что было направлено против него. Она могла многое узнавать от своего мужа и так или иначе доводить до сведения Топуридзе то, что укрывалось в глубинах канцелярий губернской администрации. Мне уже не раз в то время приходилось убеждаться в том, что до сведения подпольных революционных кругов доходит то, что не должно было до них доходить.