Страница 52 из 148
В дальнейшем судьба полковника Померанцева стала еще более примечательной. Департамент полиции продолжал высказывать неудовольствие им и в его новой должности в Одессе, а тут, как нарочно, освободилась должность начальника Московского губернского жандармского управления, одна из самых лучших и завидных в Корпусе. У этого начальника в распоряжении розыск только по губернии. В то же время все революционные силы сосредоточены в Москве, где борьбу с ними ведет Московское охранное отделение, несущее за это полную ответственность. В итоге у начальника жандармского управления спокойствие по службе. Кроме того, эта должность является исключением из общего правила еще и в том отношении, что начальник Московского губернского жандармского управления может быть в чине генерал-лейтенанта. Завидная была должность! И вот на нее-то попадает «в порядке старшинства» один из старших в то время генерал-майоров - Померанцев!
В дальнейшем, при описании моей службы в должности начальника Московского охранного отделения, я расскажу, как мне пришлось снова
мемуарах
увидеться с генералом Померанцевым и как это привело на этот раз к неожиданной отставке моего давнего недруга.
С делом полковника Померанцева я попал в первый раз на своеобразную «черную доску» штаба Корпуса. Не пройдут теперь ротмистру Мартынову никакие представления Департамента полиции о внеочередных наградах за «отличную» службу по розыску. Командир Отдельного корпуса жандармов (затем атаман Войска Донского), генерал-лейтенант барон Тау-бе, при представлении ему ротми :тра Мартынова, начальника Саратовского охранного отделения, скажет ему впоследствии вместо приветствия: «Вы, ротмистр, может быть, по мнению Департамента полиции, лучший жандармский офицер, а по моему мнению, вы - худший! И вообще, в Корпусе - или вы, или я!»
Но все это будет еще впереди. Тогда же надо было иметь за собою губернатора и прокурора судебной палаты с их поистине громадной верой в мою добропорядочность, чтобы не попасть в гнусную ловушку. В отвратительном настроении, чувствуя все время продолжающуюся против меня кампанию, я скрепя сердце продолжал свои официальные сношения с Померанцевым. Совершенно искренне считая это служебной обязанностью, я продолжал освещать ему в главных чертах то, что происходило и что делалось мне известным в сфере революционного подполья. С каждой неделей я приобретал новую агентуру и мое осведомление улучшалось, хотя на первых порах развивалось только в двух направлениях: в сторону деятельности местных большевиков и в сторону максималистов всякого рода. Осветить же сильной агентурой местных социалистов-революционеров мне все еще не удавалось.
Стараясь действовать так, чтобы со стороны полковника Померанцева не было нареканий на меня, что я не держу его в курсе событий, я регулярно, раза два в неделю, посещал его и в общих чертах осведомлял его обо всем главном. Я не раз замечал, как мой собеседник, видимо не доверяя своей памяти, делает какие-то заметки карандашиком. Вскоре я выяснил значение этих заметок Оказалось, что немедленно после моих посещений полковник Померанцев направлялся к губернатору с докладом, главным образом состоявшим из сведений, только что переданных ему мной.
Раскрылось это случайно. Губернатор в разговоре со мной как-то спросил меня, известно ли мне о предполагаемом нападении на местный винный склад в Аткарске Саратовской губернии группой саратовских максималистов. Я ответил утвердительно, что за этой группой мною ведется постоянное наблюдение. В свою очередь, я спросил губернатора, откуда
мемуарах
именно ему известно об этой группе, ибо я только что собирался рассказать губернатору о ней и выработать совместно с ним план действий на тот предмет, если бы этой группе удалось выехать в Аткарск до ликвидации ее в Саратове. Тут-то и выяснилась роль Померанцева, «забежавшего вперед» и блеснувшего перед губернатором своей проницательностью и осведомленностью, но «забывшего» сообщить, что все сведения об этом деле он только что получил от меня. Губернатор посмеялся, но с этого раза доверие его ко мне более не нарушалось. Я же переменил тактику: сначала доводил все до сведения губернатора, а уже затем только сообшал о том Померанцеву.
Прошло уже около месяца после ареста злосчастной типографии, когда я вдруг получил запечатанный конверт от директора Департамента полиции на мое имя, в «собственные руки», «конфиденциально» и прочее. Разворачиваю пакет - в нем письмо… М.И. Трусевича, директора Департамента, в котором он, сообщив мне, что произведенный мною арест тайной типографии возбудил «нежелательные толкования» в местной администрации, просит меня в «совершенно откровенной форме» поставить его в известность о всех фазах этого дела и о причинах, которые могли вызвать такие толкования. Скрепя сердце я засел за это объяснение и в форме «доверительного» письма на имя директора Департамента полиции составил его в тот же вечер.
Объяснив по порядку, как сложилось дело, указав на отсутствие в нем «агентуры», ибо оно началось с установленного мною наружного наблюдения за лицом, кравшим и выносившим из частной типографии шрифт, я отметил, что самый несколько несвоевременный и, вероятно, преждевременный арест типографии указывает, что «агентура» в этом деле отсутствовала, а следовательно, не было возможности так или иначе «формировать» работу тайной типографии. Я просил М.И. Трусевича верить моей честности, не позволяющей мне прибегать к сомнительным приемам в розыске, и, с другой стороны, не отказывать мне и в уме, ибо, если бы я прибегнул к таким приемам, я также знал бы, в какой момент ликвидировать типографию. Сама несвоевременность ликвидации говорила ясно в мою пользу. Я, конечно, откровенно рассказал об источнике «нежелательных толков». Дело этим и закончилось. Какие «конфиденциальные» письма получили после моего объяснения местные власти, я не знаю, но знаю что доверие ко мне со стороны как губернатора, так и прокурора судебной палаты укрепилось.
Расскажу теперь о третьем выдающемся случае из моей служебной деятельности все того же первого периода службы в Саратове, а именно о покушении на жизнь саратовского губернатора графа С.С. Татищева группой
РоссшКмемуарах
молодежи при саратовской организации Партии социалистов-революционеров.
Произведя по моему поручению обыск на квартире рабочего, полиция препроводила в Саратовское губернское жандармское управление задержанного при обыске мальчишку лет шестнадцати-семнадцати, у которого в кармане пиджака оказался обрывок прокламации. Обнаружено было также и письмо с приглашением «зайти и переговорить». Доводы к задержанию ничтожные, и ясно было, что он выйдет на свободу. Я присутствовал при опросе этого парня. Мальчишка показался мне занятным. Я стал беседовать с ним и обещал ему похлопотать об освобождении его из-под ареста. Через день я снова зашел в управление, чтобы присутствовать при его освобождении. Выйдя с ним на улицу, я предложил ему побеседовать «по-хорошему», сказав, что я интересуюсь его дальнейшей судьбой. Малец почувствовал ко мне симпатию и согласился. Существовал в Саратове недалеко от центра города не то трактир, не то ресторан, с садом. Сад был большой, и в нем были понаставлены беседки, как бы вроде отдельных кабинетов. Это было удобное место для кратковременных свиданий днем. Мы завернули в этот сад, заняли одну из уединенных беседок и, потребовав пару пива, завели разговор.
После недолгой, но задушевной беседы мальчишка усвоил мое служебное положение и пришел к убеждению, что я спас его от крупных неприятностей. В благодарность за это и за обещанную ему мной в будущем денежную поддержку он стал откровенно объяснять мне, почему именно в кармане его пиджака оказался клочок прокламации и что означало собой приглашение «зайти и переговорить».
С этого момента я в первый раз напал на след налаженной организационной работы местной организации Партии социалистов-революционеров. До этого, несмотря на отдельные и удачные ликвидации, я еще не мог добраться до центров, откуда исходили директивы. На этот раз я почувствовал, что, дернув за нить, могу размотать весь клубок.