Страница 50 из 148
Оказалось, что оставленный в дозоре участник конференции, заслышав шум, произвел выстрел, чтобы разбудить заснувших участников конференции. Кто-то из них, вероятно под влиянием воинственных постановлений только что закончившейся конференции, стал стрелять из револьвера в нашу сторону. Городовые стали отвечать выстрелами на ходу. Получилось подобие подлинной атаки, в которой, кстати, никто не пострадал.
Пострилин вступил в свои права и распорядился обыском и арестами. Мне оставалось только позаботиться о Сергее. Среди арестованных его не было. Я успокоился.
Впоследствии выяснилось, что сбежать удалось двум участникам конференции. Одним из них был Сергей, приготовивший себе заранее лодку в уединенном месте. Другому участнику конференции удалось бежать и скрыться.
Наступило утро. Вернувшись в город, я с Егоровым, оба довольные результатами наших трудов, шагали по улицам спавшего города. Егоров решил
мемуарах
проводить меня до квартиры. По дороге мы условились увидеться у него на другой день с Сергеем.
Еще не было полудня, как я, давши телеграмму директору Департамента полиции, устремился в губернское жандармское управление на просмотр отобранных документов. Я выяснил, что нами задержана группа железнодорожных служащих Саратовского узла в количестве девятнадцати человек. По обыску было отобрано несколько револьверов и, что важнее всего, резолюции конференции саратовской областной организации РСДРП, призывавшей железнодорожников к террору. По обнаруженным у участников конференции записям были произведены дальнейшие ликвидации, которые помогли внести некоторое успокоение в дело железнодорожного движения нашего района.
Я поехал с докладом об успешном окончании дела к губернатору и к прокурору Саратовской судебной палаты. Оба поздравили меня.
Положение мое как нового начальника местного политического розыска сразу укрепилось. Я почувствовал к себе доверие.
В результате произведенного по этому делу формального дознания (в порядке 1035-й статьи Устава уголовного судопроизводства) все участники конференции приговором суда были сосланы на поселение в Сибирь.
Сергей, перепуганный всей этой встряской, вскоре скрылся из Саратова, повидавшись со мной раза два и детально рассказав мне все подробности, связанные с злополучной конференцией. Я его больше не видел…
Два или три месяца спустя я узнал, что, по представлению начальника губернского жандармского управления, подполковник Пострилин награжден орденом Св. Владимира 4-й степени. Чины саратовской полиции, участвовавшие в ликвидации, получили денежные награды от губернатора. Не получили ничего только два лица: мой подчиненный Егоров и я. Впрочем, Егоров получил маленькую награду: я выдал ему 10 рублей в возмещение понесенных им небольших расходов.
Тогда, в пылу моей розыскной работы, я никак не реагировал на эту явную несправедливость. Я был доволен успехом своей работы, и мне представлялось, что достигнутый мной результат есть просто одно из звеньев исполняемого мною долга, за который нечего и выдавать особые награждения. Впрочем, я и в дальнейшей своей службе не умел использовать выгодных для себя положений, в смысле внеочередных наград.
Следующей «ликвидацией», о которой стоит рассказать, был захват подпольной типографии саратовской организации Партии социалистов-революционеров. Дело это сопровождалось для меня последствиями, которых я
Россшг^^в мемуарах
не ожидал и которые, как это ни покажется невероятным, повлекли за собой для меня большие огорчения. Это опять-таки было следствием той же запутанности во взаимоотношениях губернских жандармских управлений со вновь возникшими в провинциях охранными отделениями.
Прежде чем я расскажу это дело, отравившее мне немало дней, мне хотелось бы еще раз подчеркнуть, что, собравшись писать воспоминания о службе, занявшей девятнадцать с лишним лет моей жизни, я твердо решил писать только правду, памятуя, что, во-первых, после происшедшей революции и открытия всех тайных архивов всякий мой рассказ может быть проверен и, во-вторых, только правдивым рассказом о моей службе я смогу, может быть, помочь тем, кто будет в новой, возрожденной и опрокинувшей большевиков России организовывать дело внутреннего осведомления для будущего национального русского правительства.
На одном свидании со второстепенным осведомителем, по профессии наборщиком местной типографии, я узнал, что ему удалось подглядеть, как другой наборщик той же типографии, молодой парень, понабрав шрифт из так называемых «косоч», где он лежит в алфавитном порядке, и завернув его в узелок, унес его потихоньку из типографии. Куда именно он понес украденный им шрифт, моему сотруднику не удалось выяснить.
Через день или два повторилась та же процедура. Через некоторое время - опять. Словом, парень систематически уносил небольшими пачками краденный им шрифт. Я установил за ним наружное наблюдение. Мой осведомитель, будучи лицом беспартийным и не имевшим связей в подпольной среде, никаких больше полезных данных дать мне не мог.
Последовательное наблюдение установило следующую картину: парень после работы в типографии возвращался к себе домой, вечера он проводил дома. Через несколько дней, в воскресенье, он отправился пешком загород в небольшой дачный поселок, таща в одной руке довольно тяжелый узелок, а в другой - как бы картину в раме, завернутую в бумагу. Принеся все это на одну из дач и проведя в ней несколько часов, парень с большими предосторожностями, проверяя, не ведется ли за ним наблюдение, вернулся домой в город, оставив принесенные им вещи на даче. Однако мои филеры тотчас же доложили мне, что «держаться» им целый день в чужом для них дачном поселке совершенно невозможно. Наблюдаемый ими дачник часто выходит из дома и разглядывает внимательно всех посторонних Дачники небольшого поселка стали разъезжаться. Место пустеет, и вести наружное наблюдение невозможно.
мемуарах
Никаких сомнений в том, что на этой даче поставлена тайная типография какой-то подпольной организацией, для меня не было. На даче поселился «печатник», член этой организации, а наблюдаемый наборщик из типографии разновременно доставляет ему шрифт, рамку для набора, вероятно краску и другие принадлежности. За типографией и «печатниками» надо было следить, а следить доступными мне тогда мерами наружного наблюдения было почти невозможно. Я понимал, что из-за несовершенства розыска я упустил много подробностей. Нам не удалось установить проноса на дачу бумаги. Нам не удалось выяснить никого, кто, вероятно, посещал эту дачу. А время шло.
В августе 1906 года в Саратове иногда появлялись прокламации. Не могу сказать, что их было много для того взбудораженного времени, но они все-таки периодически появлялись. Могли ли они быть продуктом наблюдаемой мною типографии? В этом был вопрос. Если да, то надо было ликвидировать типографию и обыском подтвердить набор прокламаций. Распространение прокламаций было, по закону, более тяжким преступлением, чем простое их хранение. Если же мы, нагрянувши с обыском в типографию, нашли бы в ней одни только приготовления к печатанию, это явилось бы преждевременным и неразумным розыскным актом.
Однажды мои филеры, только временами проходившие по дачному поселку, заметили наблюдаемого «дачника», тащившего под мышкой большой сверток. Вести за ним наблюдение по пустынной окраине было опять-таки невозможно.
Я решил, что типографию надо «ликвидировать» во что бы то ни стало.
Доведя обо всем до сведения властей, т.е. губернатора, прокурора палаты и начальника губернского жандармского управления, я, получив себе на подмогу наряд городовых и того же подполковника Пострилина, опять в ближайшую же ночь повел отряд на приступ таинственной дачи. На этот раз меня сопровождал другой служащий охранного отделения, состоявший в должности заведующего наружным наблюдением, П.В. Мошков. Мошков знал местность и не раз сам ходил наблюдать за дачей.
Ночь на этот раз выдалась темная. Шли мы долго, с трудом разбирая дорогу. Приблизившись к даче, мы оцепили ее и, подойдя к запертой наружной двери, постучали. Ответа не было. Никакого света, ни внутри, ни на дворе. Мы легко сорвали с петель наружную дверь и вошли с фонарями в руках в пустую часть дачи. Никого. Вдруг наверху в мезонине послышался шум. Мы бросились туда. В единственной комнате верхнего этажа, слабо