Страница 11 из 89
Противиться было невозможно и скрыться было некуда, кругом народ, и все смотрели не то с любопытством, не то с недоумением на эту сцену. Я пошел за хозяином, который все время не выпускал из руки моей шубы. Выведя меня за ворота, он сел со мной на извозчика, продолжая держать меня за шубу.
Похищенный мною мешочек серебра я успел уж разменять на кредитные билеты, и из них у меня оставалось только тридцать рублей и три копейки; остальные я успел уже истратить: одна часть пошла в уплату долга в трактир, а другую — я прокутил. Я знал, что эти деньги у меня не уцелеют, а только больше обличат меня, и потому мне хотелось их или выбросить, или подсунуть под подушку извозчику, но этого никак не удавалось; хозяин все время зорко следил за мною.
Приведя меня в лавку и объяснив приказчику, что поймал-таки гуся, хозяин приказал ему раздеть и разуть меня, а сам в это время начал задавать мне потасовку и дубасить кулаками, сколько было у него сил. Затем, обыскав мою одежду, они отобрали оставшиеся у меня три красненьких и три копейки.
— Где ты взял эти деньги? — спросил хозяин.
— Нашел, — ответил я.
— Как нашел? Где нашел? — и пошла опять потасовка…
— Сознайся, мошенник! Ты из выручки украл эти деньги?
— Нет, я эти деньги нашел на улице.
— А зачем ты украл из выручки сорок восемь рублей? — допрашивал хозяин.
— Я ничего не воровал.
— Как не воровал? Ведь Павел тебя поймал?
— Павел врет — я не воровал.
Тут их терпение лопнуло; видя, что добром от меня ничего не добьешься, они с новым ожесточением принялись меня таскать и бить как попало. Били меня, сильно били, жестоко били, до того били, что оба измучились, а я все-таки стоял на своем, ни в чем не сознавался и не просил пощады.
Наконец, переговорив что-то потихоньку с приказчиком, хозяин приказал мне одеваться. Я оделся и подобрал валявшиеся на полу клочьями волосы.
— Ну, что же теперь хочешь. — спросил хозяин. — здесь оставаться или в деревню ехать?
— В деревню, — ответил я совершенно бессознательно.
Хозяин опять посоветовался с приказчиком и, вынув из выручки шесть рублей, велел мне взять их на дорогу. Но я не взял этих шести рублей и сказал:
— Позвольте мне мои тридцать рублей, которые я нашел.
— А, так тебе этого мало! — крикнул хозяин. — Убирайся вон, когда так, не будет тебе ни копейки!
— Не будет, так и не надо, — отвечал я, встав у самого выхода из лавки. — я пойду в полицию, расскажу, как вы меня били, покажу вот эти волосы: да еще расскажу, что вы покупаете краденые стекла с казенного завода (с императорского стеклянного завода нам действительно рабочие таскали ламповые стекла, которые мы покупали за дешевую цену).
С этими словами я быстро вышел из лавки.
Но не отошел я сажен тридцати или сорока, как меня догнал приказчик и сказал, что хозяин приказывает мне воротиться. Я сначала не хотел возвращаться, опасаясь, что меня опять начнут бить; но Павел побожился, что бить меня больше не будут, а хозяин хочет только прибавить сколько-то денег.
Я вернулся.
— Ну, вот тебе, — сказал хозяин, когда я вошел в лавку, — вот, если хочешь, возьми десять рублей на дорогу, а не хочешь, так иди, куда знаешь, жалуйся; а пожалуешься, так я лучше приставу подарю, а тебе ни копейки не дам.
Я постоял, подумал, почесал в затылке и понял, что действительно он может подарить приставу, и я не только ничего не получу, но меня еще высекут. Я взял поданные мне две синенькие ассигнации и ушел.
В доме, где мы квартировали, у меня было заведено знакомство с мастеровыми и дворниками, которые, несмотря на то, что я был далеко не ровня им по годам, нередко водили со мною компанию и относились ко мне с почтением за мои угощения. Получив от хозяина деньги, я прежде всего зашел в одно укромное местечко, где у меня были спрятанные купленные раньше старинные луковицею часы и два романа — «Юрий Милославский» и «Аскольдова могила»[45]; а затем отправился к своим приятелям-дворникам просить у них на время приюта. Конечно, за пару полуштофов мне в этом не отказали. Угостив приятелей и сам вместе с ними угостившись, я под вечер пошел к хозяйке, чтобы получить свои вещи, состоявшие из неважного белья и одеженки, но хозяйка не пустила меня на квартиру без хозяина. Я до такой степени был тогда гадок, развращен и зол, что, хотя сам был крутом виноват, решился отомстить хозяину и сделать на него донос. С этой целью я на другое утро, не стесняясь дальностью расстояния, отправился на императорский стеклянный завод, рассчитывая там увидеть управляющего заводом и рассказать ему, как воруют с завода стекла и как у нас их покупают. Но на счастье мое я не застал управляющего на заводе, а другим не захотел объяснять цели моего прихода. Вернувшись, я купил бумаги, штемпелеванных конвертов и написал два одинаковые доноса, один управляющему заводом, а другой министру уделов[46], так как я раньше слышал, что заводы находятся под его ведением. Но письма эти я опустил в почтовый ящик только тогда, когда пошел на вокзал, чтобы отправиться из Петербурга; это было на второй или на третий день Рождества.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Отъезд из Петербурга Два дня в Твери • Приезд в Москву • Неудачные поиски ночлега • В части • На случайной квартире • Намерение пробраться в Одессу • Возвращение в Москву •Продажа часов и белья • Болезнь • В больнице • Распродажа последних вещей • Путь на родину • Встреча с родными • Жизнь в отцовском доме • Я делаюсь сторожем церкви царевича Димитрия • Комедия с самоубийством • Решение отца отпустить меня в Петербург
Железные дороги в то время не представлял и таких удобств, как теперь. Поезд с пассажирами третьего класса достигал Москвы только через двое суток, и пассажиров возили в тех вагонах, которые теперь назначаются под груз и в которых были поделаны сплошные и узенькие скамейки, а с обеих сторон вагона, в дверях, было вырублено по небольшому отверстию для света, которое на ночь закрывалось доскою, почему в вагоне была совершенная темнота. Но зато пассажирский тариф тогда был очень дешев — я до Твери заплатил только два рубля двадцать пять копеек; а так как из десяти рублей, полученных мною от хозяина, у меня оставалось еще окало шести рублей (остальное я пропил с приятелями мастеровыми и дворниками), то мне этих денег вполне было бы достаточно, чтобы добраться на родину.
Уезжая из Петербурга, я хотя и взял билет до Твери, то есть до ближайшей станции к нашему городу, но вовсе и не думал ехать домой. Я боялся отца. Я не сомневался, что если вернусь домой, не дожив своего срока, отказанный хозяином и без денег, то отец непременно высечет меня и изобьет, и потому мне хотелось разжиться деньгами. Но для того, чтобы разжиться ими, я ничего не мог придумать, а только мечтал. То мне воображалось, что я вот сейчас найду капиталец в количестве сот трех, пяти или тысячи рублей, и для этого ходил все больше в тех местах, где было меньше народа, чтобы в случае находки никто не узнал о ней и мне не пришлось бы делиться или совсем с ней расстаться; то я мечтал, что мне представится случай отличиться каким-нибудь геройским подвигом, например: спасти жизнь какой-либо знаменитой особы, и тогда вместе с деньгами посыплются на меня и другие награды и почести: или, наконец, мне представлялось, что дорогой в меня влюбится какая-нибудь богатая барыня — молодая или старая, все равно, — и за мой ответ на ее любовь осыплет меня деньгами с головы до ног. Промечтав таким образом всю дорогу до Твери и двое суток в Твери, я решился ехать в Москву и там поискать счастия.
Приехав в Москву часу в первом дня, я пошел бродить по ней наугад, также строя в своей фантазии разные воздушные замки, и часа через полтора очутился в самом ее центре, у Никольских ворот — на толкучке. Здесь я остановился у расположившегося около какой-то ограды букиниста и купил у него две довольно толстые старые книги за гривенник. Наконец я стал подумывать о ночлеге и решился отправиться на постоялый двор.
45
«Юрий Милославский» и «Аскольдова могила» — многократно переиздававшиеся романы М. Н. Загоскина Первый вышел впервые в 1829 г., второй — в 1833 г.
46
Эти посты занимали, соответственно, Павел Александрович Языков (1798-?) и граф Лев Алексеевич Перовский (1792–1856).